На дереве, спрятавшись среди голых ветвей, тревожно вскрикнула птица.
Я очнулась и помотала головой. Решение, наверное, зревшее с сегодняшнего утра, выплыло на поверхность, не оставляя мне выбора. Я была готова на что угодно, лишь бы знать все наверняка и хоть чем-нибудь помочь.
Гаррет был дома, чему я немного удивилась, но не стала придавать значения. Он затащил меня внутрь и тут же запер за собой дверь.
Я оглядела его убогую квартирку и несчастным голосом произнесла:
— Я иду с тобой в Колыбель. И даже не спорь, это уже решено.
Глава 4
— Как забавно, — несколько равнодушно отозвался Гаррет.
— Очень. У меня к тебе масса вопросов. Кто из них сказал тебе про бессонницу? — спросила я, бесцеремонно отодвигая его в сторону и проходя в квартиру — я сильно продрогла. — Вдова или Дикки?
— Оба, душа моя, — недовольно объяснил Гаррет. — Я же должен знать, чего искать.
Я прошла в комнату, снисходительно оглядевшись — здесь вообще никогда ничего не менялось — и нашла себе старое, пахнущее мышами кресло. Гаррету определенно стоило чаще бывать дома.
— А теперь скажи, — потребовала я, — когда они приходили. И сколько дней прошло между приходом вдовы и Дикки. А еще — Хранителей.
Гаррет задумался, опершись на косяк.
— Вдова пришла, как ни странно, поздно вечером. Сама знаешь, простые люди в это время сидят по домам.
Он замолчал, а я чуть не взвыла.
— Из тебя приходится каждое слово клещами тащить! Ты тогда обещал вдове подумать, — напомнила я.
— Угу, — буркнул Гаррет. — Не очень-то мне улыбалось снова тащиться в это проклятое место.
— А Дикки?
— Он… пришел где-то через пару дней.
Я сцепила руки в замок, бездумно оглядывая квартиру — всюду пыль, грязные окна, и лишь кусочек кухни, что мне был виден, сиял чистотой.
— И ему ты сразу дал согласие?
— Нет, — пожал он плечами. — Только после того, как с этой же просьбой заявились Хранители. Ну… тогда было уже глупо упускать такой шанс.
Это мне совсем ничего не объяснило. Ну, допустим, что Дикки имеет уши у вдовы…
Я зарылась руками в волосы, массируя виски.
Интересно, чьи именно. А вдова — у Хранителей? Это почти невозможно. Хотя кто-то из ее должников мог что-то случайно услышать, когда поставлял продукты в орден. Но скорее всего — не услышал, а увидел. И распознал? И вдове пересказал? Все Хранители носят богатую одежду, должник этот мог попытаться скосить свой долг информацией. Как-то слишком запутано, все должно быть куда проще, гораздо проще…
— Глупо, — согласилась я, отнимая руки от висков и поднимая на него взгляд. — Правильно я понимаю, что отдать бумаги ты собираешься Хранителям, а вдове и Дикки сунуть… ну… какие-то незначительные отписки?
Он отошел от двери, сел на пол напротив меня и широко улыбнулся, как нажравшийся сметаны кот.
— Ага. Только тс-с, я тебе этого не говорил.
— И тебе все трое говорили о вечной бессоннице?
— Точно. Записи, те, которые я принес тебе, с нарколепсией, никому не интересны. Я уже сто раз себя спросил, зачем я их вообще оттуда вынес.
— А ты себе не задавал вопрос, откуда и Бетанкур, и Дикки, и Хранители прознали о странной болезни, которой, кажется, никто и не болел? Я поговорила с Донной — она новенькая у нас. Она мне сказала, что нарколепсией болел отец друга ее мужа.
Гаррет засмеялся и закатил глаза. Родственные связи всегда вызывали у него приступ смеха.
— Я даже заподозрила, что это Изен, — чуть повысила я голос, начиная на Гаррета злиться, — но Изен сгорел в пожаре в Колыбели, а того бедолагу укусила лиса.
Гаррет фыркнул.
— Не смешно, — отрезала я. — Скажи, а когда ты наводил справки о нашей вдовушке… Не она поставляет продукты в орден?
— Нет.
Черт.
— Но один из ее крупных должников. По какой-то там договоренности лавочник получает от Хранителей только себестоимость, а за наваром каждый месяц является лично наша сладкая дамочка.
Теплее. Значит, Бетанкур явилась к Хранителям за расчетами, увидела у кого-то симптомы… вот и покупатель на ее товар. Меня как холодной водой обдало: не Артемус ли вел с ней эти самые дела? Это было бы странно, ведь в ордене было полно умеющих считать послушников, но именно Артемус всегда любил общаться с обычными людьми.
Теперь еще один вопрос: как узнал обо всем Дикки Изен?
Я поднялась с кресла и без разрешения прошла в кухню. Сияющее чистотой и каким-то даже подобием уюта помещение приятно радовало глаз. На небольшом очаге висел старый закопченный чайник. С сожалением я обнаружила там чай, хоть и вкусный, но это однозначно было не то, что мне сейчас требовалось.
— А старик Рольф и вдова как-то связаны? Гаррет, у тебя есть кофе?
— Вряд ли, — усомнился проследовавший за мной Гаррет. — Она дает заказы Громиле, ну и Косому Джону. Рольф — не ее поля ягода. Извини, все выпил несчастный послушник, явившийся за мной от Хранителей.
Я недоверчиво посмотрела на него, открыла шкаф и увидела банку кофе. Гаррет тихо хмыкнул у меня за спиной.
— А ты знаешь, что Дикки — всего лишь ученик Рольфа? — я решила не обращать внимания на его шутки. — Гаррет, тебя не смутило, что почти нищий парнишка предлагает тебе дом, а сам остается вообще ни с чем? Вот откуда и как он узнал про бумаги? И да, знаешь, он не так-то прост и мил, как тебе показалось…
Я коротко пересказала разговор, который подслушала. Гаррет озадаченно хмурился и морщился, а потом серьезно спросил:
— Энни, они точно тебя не видели?
— Нет, разумеется, — опешила я. — Правда, никаких заклинаний я не накладывала, да с ними это и ни к чему. А что?
— Впечатление, что эту сценку они как для тебя разыграли, — засмеялся он. — Тайны, тайны и недоговоренности. Ну, допустим, Дикки в таких делах совсем не искушен, но вдова-то точно не стала бы прилюдно обсуждать подобные вещи.
— Вот скажи, — предложила я, снимая чайник и ставя на его место кастрюлю с чистой водой, — Изена лечили от нарколепсии. Так считалось и считается, судя по бумагам. Как вдова смогла мало того что понять, что никакой нарколепсии и в помине нет, так еще и распознать симптомы вечной бессонницы что у Изена, что у Хранителей? Если она увидела кого-то… — Артемуса, с содроганием подумала я. — Сколько ей было лет, когда сгорела Колыбель? На вид ей примерно тридцать пять. Откуда она могла знать, что есть еще и записи о вечной бессоннице? Колыбель сгорела, когда она еще и не родилась. Были какие-то семейные архивы, и она их прочитала? Предания, легенды о великом предке-лекаре? А еще, — вспомнила я, — Мафусаил говорил, что у Бетанкуров по мужской линии проблемы с кровью…
Гаррет слушал меня в пол-уха, но тут очнулся.
— От кровотечения они умирают, — пояснил он, — то ли дед, то ли отец ее мужа скончался от какой-то пустяковой ранки. Неудачно разделывал свинью, — пожал он плечами.
— Гаррет, оставь в покое свинью, — попросила я, хотя уже поняла, что одной загадкой стало меньше. Случай этот я помнила, хотя и по рассказам. — Узнать бы, кто тот отец друга мужа Донны, и от чего он все-таки умер.
— Я пока узнал, почему умер сам Бетанкур. Так, на всякий случай, вдруг его вдова любит проверенные методы в виде яда… У него еще с молодости была какая-то рана, она постоянно открывалась, кровоточила. Я так понимаю, на своей Летиции он женился, надеясь на скорое пополнение в семействе, но она почему-то считала, что наследником обзаведется от кого поздоровее…
Я подумала, что в этом ее понимаю. Хотя так поступать, конечно, было невероятно подло.
— …Так что вдова к кончине мужа, скорее всего, не причастна. Сама знаешь, развод по отсутствию ребенка разрешен только, если брак у одного их супругов повторный, и от первого брака дети есть. Вдова, тогда еще супруга, играла наверняка.
— Гаррет, — вернула я его к проблеме, — почему нарколепсия и почему вечная бессонница? Это ведь не одно и то же. Я проверила. Симптомы совершенно разные.
— Не знаю, душа моя, — отрезал он. — Но кое-какая мыслишка у меня есть. Бедолагу Изена могли не лечить, а делать вид, что лечили. Ну, болезни вроде похожие, кто их там разберет…
Я на секунду опешила, а Гаррет недовольно добавил:
— Ну да, если я в прошлый раз вынес фальшивые записи, сделанные специально для отвода глаз.
— Тоже вопрос, кому это было надо, — пробормотала я. — Хотя очень похоже, что так и есть. Изен ходил в морг во время приступов — так написано в тех записях, которые ты принес.
— Если это тоже не сфабриковали, — заметил Гаррет.
— А Донна говорила, что приступы нарколепсии — это внезапный сон. Сон, а не прогулки в морг, понимаешь?
Гаррет охотно кивнул, а я насыпала в воду кофе и, ожидая, пока он закипит, уселась на подоконник и пристально взглянула на Гаррета.
— Расскажи-ка мне про Колыбель.
Все равно я смогла упорядочить только часть мучающих мыслей, да и то не столько узнала правду, сколько нашла хоть какое-нибудь приемлемое объяснение.
— Колыбель, душа моя, ад наяву с тремя лицами, — по оживившемуся лицу Гаррета я поняла, что он готовился к этому вопросу. — Ночлежка, сумасшедший дом и сиротский приют. Изен был среди тех девяти сумасшедших человек, которых содержали в Белом зале, как самых опасных. Считалось, что сироты и пациенты друг друга не видят, но однажды малышка Лорил обнаружила себя сидящей перед одним из психов, и он писал ее портрет. Знаешь, прежние натурщики его пошевелились, за то и поплатились жизнью, а псих — свободой. Лорил оказалась умнее, она вытерпела. Но везение ее длилось недолго. В колыбель пришла Гамалл и завладела кожей Лорил, чтобы выдать себя за нее, а тело Лорил похоронили в усыпальницах форта Айронвуд. В убийстве обвинили того самого живописца, Нувио, — ему было мало портрета Лорил, он зачем-то прихватил и ее окровавленную ночнушку, — и во избежание новых смертей к нему применили чрезвычайную меру — лоботомию… Пациенты об этом прознали. Потерять себя самого не хотят даже психи, душа моя, и они подняли бунт. Все, кто мог, спасались в запертых помещениях…