На полпути по коридору он заметил узкую, как лезвие бритвы, полоску света, пробивавшуюся из-под двери.
Он услышал слабое гудение электронного оборудования, жужжание двигателей и звуки бьющихся сердец. Но он не смог ощутить жизнь.
Когда он попытался шагнуть вперед, ноги отказались ему повиноваться.
Генри Фицрой, герцог Ричмондский и Сомерсетский, внебрачный сын Генриха VIII, был взращен в вере физического воскрешения тела. Когда наступит Судный День и Господь призовет всех верных Ему, они предстанут пред Ним не только духовно, но и во плоти. На протяжении первых семнадцати лет своей жизни он ходил в церковь почти каждый день, и эта вера оставалась основой его религиозного воспитания. Даже когда его царственный отец отмежевался от Рима, воскрешение тела осталось одним из догматов принятой в стране религии.
Четыре с половиной столетия изменили взгляды вампира на религию, но он так и не смог полностью избавиться от того, что впитал вместе с молоком матери. Он был воспитан в шестнадцатом столетии католиком, и, некоторым образом, до сих пор оставался католиком шестнадцатого столетия.
Он не мог войти в эту комнату.
«Если ты не сделаешь этого, кто же тогда?» Деревянная облицовка легко раскрошилась под его пальцами. «Майкл Селуччи? Ты уступишь ему это право? Предоставишь ему возможность действовать, а сам останешься в стороне, съежившись от суеверного ужаса? Или же позволишь разбираться со всем этим Вики?»
Ему удалось сделать шаг, совсем небольшой, в сторону двери. Если бы его природа наградила Генри способностью потеть, рука вампира оставила бы на стене влажный след.
Легенда считала подобных ему созданий бессмертными, тогда как на самом деле они были
не-умершими.
В этом же помещении мертвые «восстали и пошли». Обокраденные, лишенные возможности вечной жизни. Отстраненные от милостей Господа…
«Я не позволю прошлому править мною, иначе мне придется пожертвовать Вики».
Дверь оказалась не заперта.
Помещение, разделенное на две части, оказалось громадным, оно протянулось на половину длины холла. Фицрою пришлось поднять руку, чтобы защитить чувствительные глаза от белого сияния люминесцентных светильников. Но он успел обратить внимание на то, как тщательно были заделаны окна, кто-то приложил немалые усилия, чтобы сюда не проник ни один лучик света. Подобное тщание было знакомо вампиру, однако здесь можно было предположить и иную его причину: чтобы свет не проникал наружу и никто не смог предположить, что комната обитаема. Оборудование, заполнявшее большую часть помещения, было совершенно ему незнакомо. Отставив в сторону литературные прецеденты, можно было с уверенностью сказать, что для извращения природы требовалось нечто большее, чем скальпель и громоотвод.
«Может быть, я понял бы гораздо больше, если бы писал научную фантастику, а не любовные романы», — размышлял Генри, бесшумно продвигаясь вперед в сопровождении демонов своего детства.
Тошнотворный запах был силен настолько, что покрыл внутренние полости его носа и рта и сами легкие подобно накипи, проникшей сквозь кожные поры. Фицрой мог только надеяться, что в конце концов сможет избавиться от него и не будет вынужден вечно нести этот запах сквозь вечность, словно невидимую метку Каина.
Его острое зрение приметило батарею кислородных баллонов, расположенных под забитыми фанерными щитами окнами, полки с химикалиями, два компьютера. На противоположной стене помещения была еще одна дверь…
Наконец, уже не в состоянии более медлить, он повернулся к источнику медленных, ритмичных сердцебиений, наличие которых сознавал с того самого момента, как вошел в эту комнату.
У стены стояли несколько металлических ящиков с полукруглыми стенками, длиной в восемь и шириной в четыре фута. Слишком длинные, чтобы их можно было принять за гробы, они напомнили Генри о саркофаге, в котором в течение трех тысячелетий был заживо заключен древнеегипетский бессмертный маг. За одним из них стояло странное создание. Шум, имевший электрическое происхождение, исходил именно от этих ящиков. Механический же — от этого невероятно жуткого существа.
Двигаясь весьма осторожно, стараясь не попадать в поле его зрения, вампир проскользнул вдоль стены. Поравнявшись с созданием, он остановился и заставил себя к нему присмотреться.
Существо обладало жидкими темными волосами, зачесанными назад с продолговатого лица, на зеленовато-серой коже которого выделялись крупные поры, а стянутый черной ниткой шов удерживал лоскут кожи на лбу. Крючковатый нос нависал над тонкими бесцветными губами, не прикрывающими неровные зубы. Несмотря на посмертное иссушение тканей, мускулы выглядели упругими, однако кости явственно проступали сквозь темно-синий с начесом тренировочный костюм. Это был мужчина. Мужчина, который был не очень старым, когда умер.
Узкая грудь вздымалась и опускалась, но других признаков жизни создание не проявляло.
«Великий Боже!» Генри сделал еще шаг вперед. А потом — другой.
Глаза существа были открыты.
*
Номер девять ждал. Она должна скоро возвратиться.
Он увидел, как нечто незнакомое вошло в комнату, и наблюдал, как это незнакомое подошло ближе.
Незнакомое взглянуло на него.
Он ответил ему взглядом.
*
Издав рычание, Фицрой отвел взгляд и отступил назад.
Создание это было живым.
Тело, несомненно, было мертво.
Но жуткое создание — живое.
«Кто бы ни сотворил подобное, он должен быть проклят во веки веков и еще после этого!»
Дрожа от гнева и других эмоций, более сложно поддающихся определению, вампир невольно опустил руки на крышку ящика, оказавшегося прямо перед ним. Марджори Нельсон, мать Вики, должна была находиться в одном из них. Теперь он уже не понимал, что станет делать, когда обнаружит ее.
«Мы сдадим их детективу Фергюсону». Как легко было прийти к такому решению, не понимая ужасной сути всего этого дела.
А как поступит детектив Фергюсон?
Генри откинул крышку ящика.
Из-под его крышки поднялся запах недавней смерти, без какой-либо примеси разложения, и Генри увидел, что тело в нем не имело ничего общего с Марджори Нельсон. Юная особь мужского пола, с внешностью азиатского типа, багровыми отпечатками пальцев вокруг шеи, с вытаращенными глазами и высунутым языком, распростерлась в обитом пластиком углублении. Парень умер настолько недавно, что пурпурный оттенок от прилива крови, вызванного удушением, еще не сошел с его лица.
Местонахождение тела Марджори Нельсон неожиданно отодвинулось на второй план. Она была мертва, и максимум того, что он мог сделать, это отыскать ее тело. Этого мальчика, однако, он еще мог бы спасти.
Действуя весьма решительно, вампир, подхватив под колени и плечи, обеими руками приподнял холодеющее тело. Вес не имел для него значения, но сама ноша оказалась неудобной, и он вынужден был пробираться боком, пока не миновал ряд боксов и смог наконец повернуться.
— Что, хотелось бы мне знать, вы здесь делаете?
По-прежнему вынужденный бороться с тошнотой, которую вызывал омерзительный смрад, забивавший его нос и легкие, Фицрой не ощутил приближающийся запах, как не слышали и его уши, настроившиеся только на сердце, которое не могло производить ни малейшего шума, а потому не заметил появления нового участника — вернее, участницы — этой сцены. Застигнутый врасплох, он поднял голову, чтобы встретиться с женщиной взглядом и приказать ей убираться прочь, но обнаружил, что за тонкой поверхностью нормы нет ничего такого, к чему он смог бы прикоснуться. Ее мысли закручивались в бесконечные спирали: начинаясь ниоткуда, они уходили в никуда.
Бледные глаза сузились. Бледные щеки пошли красными пятнами.
— Останови его, — произнесла она повелительным тоном.
Руки устремившегося вперед ожившего мертвеца, словно тиски, сжали плечи Генри и рванули его назад. Он явственно ощутил дыхание смерти. «Мерзкая нежить!» Все его чувства стенали от ужаса. Тело мальчика выпало из рук Фицроя, а он сам ощутил, как его подняли в воздух и швырнули вниз на какую-то поверхность, которая прогнулась под силой удара. Вампир обернулся и успел увидеть, как падает крышка.
— НЕТ!
*
— Он еще не вернулся.
Селуччи резко поднял голову, и мышцы его внезапно напряглись.
— Что?..
— Он еще не вернулся, — повторила Вики; стоя посредине гостиной, она крепко обхватила себя руками за плечи. — А скоро начнет светать.
— Фицрой не вернулся? — Скрыв кулаком зевок, едва не вывихнувший ему челюсть, Майк взглянул на часы. — Двенадцать минут седьмого. Когда восходит солнце?
— В шесть семнадцать, — ответила она. — У него осталось пять минут. — Лицо женщины сохраняло бесстрастное выражение, голос звучал монотонно, она просто сообщала факты, и только, так, словно смертельно боялась поддаться истерической панике, снедавшей ее изнутри и грозившей вырваться наружу.
Селуччи мгновенно понял ее состояние. Не было еще такого копа на свете, который хотя бы раз в жизни не воспользовался профессиональным аутотренингом, чтобы скрыть испытываемый им страх. Те же, кто беспокоился еще и о своем имидже, достаточно часто прибегали к такому приему — и постепенно начинали к нему адаптироваться. Вопреки протесту онемевших суставов, он заставил себя подняться из кресла, в котором нечаянно задремал, и пробормотал:
— Какого черта, откуда тебе известно, когда взойдет солнце?
И сразу эта ужасающая возможность потрясла его. Неужели Фицрой пытался… пытался… его всегда потрясала мысль о концепции высасывания крови, способе насыщения вампира. Неужели она была
с ним
слишком долго, настолько, что сама стала подобной ему? Майк быстро заглянул в зеркало над диваном и успокоился, убедившись, что пока видит в нем ее отражение. Потом вспомнил, что оно так же ясно отражало и Фицроя.
— Ты сама не превратилась случаем в… в одного из них? — процедил он.
Вики поправила очки.
— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?