Глава шестьдесят первая
Кайл вышел с Рэйвен из больницы и направился к своему «Лексусу». Проходя мимо инспектора, он тихо сказал:
— Езжайте за нами.
Он открыл для Рэйвен пассажирскую дверцу и, сев за руль, закрыл все замки. На случай, если ей захочется выскочить по дороге.
— Ты так добр ко мне, Марти.
Она положила голову ему на плечо.
— Рэйвен, убери голову, пожалуйста.
— Гад вы!
Она смотрела в окно, а когда они переезжали реку Огайо, сжала ему руку. Он нажал на тормоза.
— Что теперь?
— Там эта башня, с которой бросилась мама и чуть не убила меня.
Он увидел, что она смотрит на башню неоготического здания. Еще когда они первый раз проезжали мимо, по пути к университету, он обратил внимание на ее тревожность. Теперь пришло время испытать ее.
— Это старая лечебница — ее давно закрыли, там все забито досками.
— Почему?
— Не могут уладить юридические разногласия насчет земли. Университет хочет снести это здание и построить исследовательский центр. Но одна корпорация хочет устроить гостиничный комплекс с полем для гольфа неподалеку.
— Нет! Это нельзя сносить! Там мама!
Кайл повернул на перекрестке.
— Это невозможно. Там никого нет, все двери заколочены.
— Нельзя так делать, пока мертвые еще там.
— Ты говоришь о привидениях?
— Я говорю о ее теле на кладбище, на дне оврага. На большинстве могил вместо имен стоят номера. Нельзя, чтобы они стали номерами на поле для гольфа.
— Вот оно что.
— Да. Все просто, доктор Кайл. Она там похоронена.
Может, это хорошее место для образного погружения? Что, если вернуть ее туда, где она пережила травму, вызвавшую акрофобию?
— У нас есть время. Давай остановимся и посмотрим.
— Не могу. Эта башня. И скала.
— Наверх мы не пойдем. Ты сказала, твоя мама похоронена на кладбище внизу. Теперь, когда мы знаем, почему ты боишься высоты, мы пройдем понизу и посмотрим кладбище.
— Обещаете?
— Даю слово.
Он повернул на узкую дорогу, и вскоре асфальт сменился гравием, перешедшим в грязь.
— Кладбище за лечебницей, — сказала она.
Он остановил машину. Она пошла за ним, неуверенно переставляя ноги, глядя в землю. Каждое надгробие было отмечено номером. Вдруг она указала куда-то.
— Там.
Среди пронумерованных плит он увидел одну с именем. Энн Слэйд — 1951–1992 — возлюбленная жена и мать. Взгляд Рэйвен затуманился.
— Сука ты! — Она взяла горсть грязи и бросила на надгробие, но потом опомнилась. — Нет. Нехорошо так. Она меня любила, даже если пыталась забрать с собой в ад.
Она по-прежнему старалась не смотреть на башню. Попробовать быстрое образное погружение? Рискованно. Если она запаникует, в суде от нее можно ожидать чего угодно. Но это может помочь ей избежать экстрадиции. Ей не обязательно биться в припадке. Как сказала судья Родригес, здесь главное «самосознание, адекватность и способность помочь своему адвокату разобраться с этими вопросами». Что им терять?
— Подними взгляд на башню. Это важно.
— Хотите, чтобы я совсем умом поехала?
— А может, мы просто немного поднимемся по тропе ко входу?
— Это вдоль края скалы. Я не смогу.
— Тропа?
— Хотите, чтобы я сиганула вниз?
— Конечно, нет. Почему ты такое подумала?
— Потому что в том месте мама пыталась забрать меня с собой, — она украдкой подняла взгляд. — Иногда я думаю, это потому, что я рассказала ей про отца — он сделал что-то плохое. Или мне просто приснилось?
Она взяла его за руку и потянула обратно к машине.
— Уйдем отсюда.
По дороге в Колумбус он размышлял о риске, сопряженном с ее излечением от акрофобии. С этим нельзя спешить. Но слишком много жизней стояли на кону. Судья Родригес не даст ему больше времени, чтобы ловить призрака.
Подъехав к суду, он припарковался и повел Рэйвен в здание. На подходе к эскалатору она попятилась.
— В чем дело?
Она посмотрела на пол.
— Я никогда не захожу на эти штуки.
— Конечно. Извини. Мы поднимемся на лифте.
Он повел ее к лифтам. Раскрылись дверцы. В лифте она прильнула к его руке и уставилась в стенку напротив. Дверцы закрылись, и она расслабилась. Он нажал кнопку третьего этажа и порадовался, что у Рэйвен нет клаустрофобии.
Когда дверцы раскрылись, она вздохнула и вышла за ним в коридор, полный людей. Кто-то шел с портфелем, другие — со стопками бумаг. Он направился к нужному залу и почувствовал чью-то руку на плече. Это был Коулман.
— Кайл, я ее возьму. А тебе придется ждать здесь, пока тебя не вызовут для дачи показаний.
Рэйвен зашла ему за спину.
— Я хочу остаться с Марти.
— Я скоро подойду. Иди. Ты будешь в порядке.
Он смотрел, как Коулман ведет ее в зал суда. Потом сел на скамейку и стал ждать. Мимо прошли агент ФБР Дуган и его греческая напарница, агент Элиаде, болтая о чем-то. Дуган вошел в зал суда, а она осталась ждать. Значит, ей тоже предстоит давать показания.
Наконец двери зала раскрылись, и судебный исполнитель позвал его:
— Доктор Мартин Кайл!
Он вошел и нетвердой походкой направился по проходу. Рэйвен, сидевшая вместе с Коулманом, за столом защиты, послала ему воздушный поцелуй.
— Доктор Кайл, — сказала судья Родригес, — займите свое место.
Он медленно прошел к свидетельской кафедре, положил ладонь на Библию и принес клятву говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, Бог ему в помощь.
«Кто, как не Бог, — подумал он, — знает всю правду? И куда он ее спрятал?»
Подошла Тэйлор, держа желтый блокнот. Кайл обратил внимание на ее мускулистые руки. Она попробует положить его на лопатки? Ему следовало подкачаться.
— Доктор Кайл, на прошлом заседании суд велел вам применить лечебную процедуру, известную как быстрая имплозивная терапия. Будьте добры, сообщите суду, сумели ли вы привести подзащитную в пригодное состояние, используя этот метод.
Сразу схватила за горло.
— Не вполне.
— Будьте добры объяснить суду почему.
— Как я уже говорил, метод образного погружения — это очень мощное средство, вызывающее сильную тревожность. Я также говорил, что невозможно предсказать, как будет реагировать пациент с погранично-истерическим расстройством. Я выявил у нее две фобии, мешающие мне преодолеть постгипнотическое внушение, блокирующее воспоминания. Это пирофобия и акрофобия, — он взглянул на судью и пояснил: — Страх огня и страх высоты.
Родригес осклабилась.
— Я знакома с этими терминами.
— Простите, ваша честь.
Тэйлор крутила блокнот на столе.
— Как это влияет на способность суда установить ее подлинную личность?
— Подлинную личность? Травмы, заставившие ее разум скрыться за пеленой деперсонализации, еще не выявлены. Я пока не сумел установить ее подлинную личность.
Чем сильнее она пыталась прихватить его, тем проще оказывалось высвободиться из ее хватки. Кайл сказал себе быть осмотрительней.
— Хорошо известно, — продолжил он, — что одним из признаков пограничного расстройства личности является членовредительство и суицидальные угрозы.
— Насколько серьезны такие угрозы?
— В целом по стране восемь процентов госпитализированных с ПРЛ покушаются на самоубийство. Пять процентов успешно.
— Значит, — сказала Тэйлор, — девяносто пять случаев из ста неуспешны?
Коулман подскочил.
— Возражаю!
— Принято, — сказала Родригес. — Но расслабьтесь, мистер Коулман. Это не открытый процесс. Здесь нет присяжных заседателей, которых надо в чем-то убеждать.
Коулман сел на место.
— Когда полиция хотела забрать ее из мотеля, — сказал Кайл, — она пыталась перерезать себе горло.
Тэйлор быстро пошла на попятный.
— Больше вопросов к доктору Кайлу не имею — пока что.
Он расслабился. На лопатки она его не положила. Родригес кивнула Коулману.
— Можете перейти к перекрестному допросу.
Подошел Коулман.
— Доктор Кайл, знаком ли вам так называемый стокгольмский синдром?
— Возражаю! — выпалила Тэйлор.
— На каком основании? — спросила Родригес.
— Тот факт, что подозреваемая была заложницей, никак не связан ни с ограблением банка в Афинах, ни с ее участием в террористическом заговоре.
Родригес повернулась к Коулману.
— Ваш аргумент?
— Мы считаем, эти факты связаны. Когда кого-то подвергают унижениям, пыткам и угрожают смертью, у человека формируется сильная связь с похитителями, и…
— Возражаю!
— На каком основании, мисс Тэйлор?
— Ваша честь, по этому вопросу не имеется экспертных сведений.
— Принято. Мистер Коулман, пусть скажет слово свидетель.
Коулман снова повернулся к Кайлу.
— Будьте добры, расскажите суду, как стокгольмский синдром может проявиться у пограничного пациента в период расщепления личности.
Он сосредоточился исключительно на Коулмане, избегая пристального взгляда Рэйвен.
— Как нам известно из подобных случаев — к примеру, из случая похищения Патти Хёрст, — пытки, голод, изнасилование или страх изнасилования и убийства могут подавить даже самого устойчивого индивида. Постоянное внушение социальных и политических убеждений похитителей — как, в данном случае, пропаганда марксистско-ленинских взглядов 17N и насильственное обращение в ислам марксистской группой «Моджахедин-э халк» — могли посеять у нее сомнения в том, во что она верила всю свою жизнь. Даже в том, кто она такая. Когда все это сопровождается периодическими заверениями, что только эти группы небезразличны к ее судьбе, она принимает их точку зрения. Похитители убеждают ее, что спасут и позволят стать одной из них, — и ее охватывает чувство эйфории. Такие заложники часто влюбляются в своих похитителей.
— В ходе ваших терапевтических сеансов, — обратился к нему Коулман, — возникало ли что-то, указывающее на склонность пациентки с пограничным и истерическим расстройствами личности, какой является Рэйвен, к стокгольмскому синдрому?