Он открыл было рот, но не промолвил ни слова. Развел руками, как будто собирался сделать знак Горящей Звезды в свою честь, но я понял, что это всего лишь проявление замешательства. Я почувствовал озноб волнения и страха, поскольку оказаться свидетелем смены власти вовсе не пустяк; а сейчас я видел, что Струин совершенно не готов к этому. Лишиться всех радостей жизни на Замковой горе, сменить ее блестящие города и роскошные леса на мрачный Лабиринт, снять корону Горящей Звезды и надеть вместо нее диадему верховного правителя – нет, он не был готов к этому. По мере того как он осознавал реальное положение вещей, он становился бледным как полотно.
Моргая будто от яркого света, лорд Струин заговорил лишь после неимоверно растянувшейся паузы:
– Значит, так тому и быть. Я – понтифекс. И кто, я спрашиваю вас, должен стать короналем вместо меня?
Полагаю, это был риторический вопрос. Конечно, я не сказал ни слова. Герцог Гуаделум тоже промолчал.
– Кто должен стать короналем? – не сводя пронзительного взгляда с Гуаделума, яростно выкрикнул Струин. – Кто? Я вас спрашиваю!
Поверь мне, я ощущал себя совершенно раздавленным тем, что являюсь свидетелем событий, которые никогда не будут забыты, даже если наша цивилизация просуществует еще десять тысяч лет. Но на протяжении какого времени они все еще будут сказываться?! Гуаделум отступил на шаг, он что-то бормотал трясущимися губами. И Ариок, и лорд Струин были еще далеко не старыми людьми, и вопрос о преемственности власти пока что не обсуждался. А Гуаделум, хотя и обладал властью и величием, думаю, никогда не ожидал, что сможет достичь высот Замковой горы. Ну а если даже этому суждено случиться, то, конечно, не таким образом. Он разевал рот, словно громварк, которого за хвост вытащили из воды, и, как и Струин в первый момент, не мог сказать ни слова, так что я оказался первым, кто решился на какое-то действие. Я опустился на колено, сделал знак Горящей Звезды перед ним и крикнул не своим голосом:
– Гуаделум! Лорд Гуаделум! Славьте лорда Гуаделума! Да здравствует лорд Гуаделум!
Никогда больше мне не придется увидеть двоих людей, которые были бы настолько удивленными, настолько смущенными внезапно обрушившимися на них переменами, ибо бывший лорд Струин превратился теперь в понтифекса, а бывший герцог Гуаделум – в короналя. Лицо Струина было искажено гневом и болью, а лорд Гуаделум, казалось, с трудом держался на ногах от изумления.
Наступила новая долгая пауза.
Затем лорд Гуаделум произнес странно дрожащим голосом:
– Если я корональ, то традиция требует, чтобы моя мать была названа Хозяйкой Острова, не так ли?
– Какого возраста ваша мать? – спросил Струин.
– Очень старая. Можно сказать, древняя.
– Да. И не подготовленная к обязанностям, налагаемым пребыванием на Острове в качестве Хозяйки, и недостаточно сильная, чтобы исполнять их.
– Это так, – согласился лорд Гуаделум.
– Кроме того, – продолжал Струин, – на сегодня мы уже имеем новую Повелительницу, и не дело сразу же выбирать другую. Давайте посмотрим, хорошо ли Повелительница Ариок сможет устроиться во Внутреннем храме, прежде чем мы постараемся поместить на ее место кого-нибудь другого. Вы согласны?
– Безумие, – отозвался лорд Гуаделум.
– Конечно, безумие, – согласился понтифекс Струин. – Ну а сейчас отправимся к Повелительнице и позаботимся о ее переезде на Остров.
Я поднялся вместе с ними на верхний уровень Лабиринта, где мы обнаружили десять тысяч обитателей подземной столицы, приветствующих Ариока или Ариок, а он – или она – босиком и в роскошных одеждах уже приготовился взойти на колесницу, которая должна была доставить ее – или его – в порт Стойен. Протиснуться к Ариоку было невозможно: так плотно сгрудилась толпа.
– Безумие, – вновь и вновь повторял лорд Гуаделум. – Безумие, безумие!
Но я-то знал, что это не так, поскольку видел, что Ариок подмигнул, и хорошо понял, что он желал мне сообщить. Это не было безумием ни в малейшей степени. Понтифекс Ариок нашел возможность исполнить свое глубочайшее желание – выбраться из Лабиринта. Будущие поколения, я уверен, будут думать о нем как об олицетворении сумасбродства, а может быть, назовут сумасшедшим, но мне известно, что он был совершенно нормален – этот человек, для которого корона стала чрезмерно тяжким бременем, но которому честь не позволяла просто отречься от нее и сменить власть на тихую частную жизнь.
И вот после вчерашних странных событий власть на Маджипуре полностью сменилась, и мы имеем новых понтифекса, короналя и Повелительницу. Теперь, моя дорогая Силимур, ты, конечно, понимаешь, что произошло в нашем мире.
Калинтэйн умолк и сделал большой глоток вина. Силимур смотрела на него с выражением, в котором, как ему показалось, смешались жалость, презрение и симпатия.
– Вы похожи на маленьких детей, – наконец сказала она, – с вашими титулами, королевскими дворами и узами чести. Однако я, кажется, понимаю, что ты испытал и насколько это могло встревожить тебя.
– Есть еще одна мелочь, – заметил Калинтэйн.
– И какая же?
– Корональ лорд Гуаделум, прежде чем удалиться к себе и там наедине с собой осознать наконец все эти перемены, назначил меня своим канцлером. На следующей неделе он уедет в Горный замок. И я, естественно, должен уехать вместе с ним.
– Какая удача для тебя, – холодно отозвалась Силимур.
– И поэтому я прошу тебя разделить со мной жизнь в Замке, – тщательно подбирая слова, закончил он.
Ее великолепные бирюзовые глаза обдали его холодом.
– Я родилась в Лабиринте, – ответила она, – и всем сердцем люблю эту жизнь.
– Значит, таков твой ответ?
– Нет, – отрезала Силимур. – Ты получишь ответ позже. Мне, как и твоему понтифексу и твоему короналю, требуется время, чтобы привыкнуть к большим переменам.
– Тогда это твой ответ?
– Позже, – повторила она, поблагодарила его за вино и за рассказ и удалилась, оставив одного за столом. Через несколько минут Калинтэйн тоже поднялся и отправился, словно призрак, блуждать по глубинам Лабиринта. Он был измотан свыше предела человеческих сил, и повсеместные взволнованные разговоры о том, что Ариок теперь стал Повелительницей, Струин – понтифексом, а Гуаделум – короналем, сливались в его ушах в однообразное жужжание роя насекомых. Потом он пришел к себе домой и попробовал уснуть, но сон не шел, и он углубился в мрачные раздумья о своей жизни, опасаясь, что вынужденный период разрыва с Силимур нанес губительный удар их любви и что, несмотря на явный намек на готовность принять его предложение, она все же откажет ему. К счастью, его пессимизм не оправдался. Ибо через день после разговора она прислала ему письмо, в котором говорила о своем согласии поехать с ним. Вместе с Калинтэйном она прибыла на свое новое место жительства в Замок, оставалась она рядом с ним и много лет спустя, когда он занял трон короналя, освобожденный лордом Гуаделумом. Его пребывание на этом престоле было недолгим, но счастливым. За время царствования он построил широкий тракт в районе вершины Замковой горы, который потом стал носить его имя, а когда в преклонном возрасте он вернулся в Лабиринт – уже как понтифекс, это не стало для него потрясением, поскольку он полностью утратил способность к потрясениям в тот давний день, когда понтифекс Ариок провозгласил себя Хозяйкой Острова.
Часть VПустыня украденных снов
Хиссун теперь видит, что, как это происходит в большинстве случаев, легенда об Ариоке вытеснила правду о нем, поскольку по прошествии веков Ариок кажется странной и гротескной фигурой, своего рода шутом на троне. А в действительности, если воспоминания лорда Калинтэйна чего– нибудь стоят, он был совсем не таким. Страдающий человек искал свободу и, для того чтобы получить ее, выбрал весьма диковинный способ. Нет, он ни в коей мере не был ни шутом, ни сумасшедшим. Хиссун сам находится в капкане Лабиринта и очень хочет дышать свежим воздухом просторов; он неожиданно обнаруживает в понтифексе Ариоке родственную душу – нечто вроде брата по духу, жившего несколько тысяч лет тому назад.
Долго после этого Хиссун не навещает Регистр памяти душ. Последствия его незаконных проникновений в прошлое оказались слишком мощными: в его мыслях расстроенными струнами перекликаются судьбы Тесме и Калинтэйна, Синнабора Лавона и капитана Эремойля; когда же все они принимаются напоминать о себе, он с трудом находит в себе Хиссуна, и это тревожит его. Кроме того, у него появляются и другие дела. После полутора лет возни с древними налоговыми отчетами и разного рода другими документами он уже вполне уверенно чувствует себя в Доме Записей, и его уже ожидает другое назначение: обзор распределения групп коренного населения на современном Маджипуре. Он знает, что у лорда Валентина были какие-то проблемы с метаморфами – что все события недавних лет, к которым он случайно оказался причастен, явились следствием заговора меняющих форму. В результате этого заговора несколько лет назад корональ сверхъестественным образом оказался свергнутым с трона. Хиссун не забыл подслушанный во время посещения Замка разговор великих вельмож о плане лорда Валентина включить, если это вообще возможно, метаморфов в жизнь планеты. Вот почему Хиссун подозревает, что статистика, которую ему велели собрать, имеет какое-то отношение к великой стратегии короналя, и это приносит ему некоторое удовлетворение.
Это занятие дает ему также поводы для иронических улыбок, поскольку он достаточно проницателен, чтобы видеть, что происходит с уличным мальчишкой Хиссуном. Тот проворный и хитрый пострел, попавшийся на глаза короналю семь лет назад, стал теперь юным бюрократом – он изменился и стал покладистым, воспитанным и уравновешенным. Ну и пусть, думает он, никто не остается навсегда четырнадцатилетним: приходит время расстаться с улицей и стать полезным членом общества. Но и при этом он испытывает некоторое сожаление по поводу исчезновения того мальчишки, которым был. Проказливый характер прежнего Хиссуна по-прежнему проявляется – пусть не слишком часто, но достаточно сильно. Он ловит себя на непростых размышлениях о том, что собой представляет общественное