Четыре дня после этого Хиссуне владела меланхолия. Разумеется, он знал, что путешествие завершилось неудачей — ни одному кораблю так и не удалось пересечь Великое Море ни в прошлом, ни, очевидно, в ближайшем будущем. Но эта неудача!.. Зайти так далеко, а потом вернуться, причем не из трусости, болезней или голода, а только от морального отчаяния — Хиссуне с трудом мог понять это, сам бы он никогда не повернул назад. Все пятнадцать лет своей жизни он упорно шел к тому, что понимал как свою цель, а те, кто колебался идти по избранному пути, всегда казались ему лентяями и слабаками. Но с другой стороны, он не Синнабор Лавон, и ни у кого не отнимал жизнь, а ведь такое насилие может потрясти любую душу. Он испытывал к капитану смешанное чувство жалости и презрения. А потом… он понял, что Синнабор Лавон был не слабым человеком, а личностью с колоссальной моральной ответственностью. Мое образование, подумал он, продолжается.
Затем юноша принялся отыскивать записи приключенческие и развлекательные, не столь философского смысла, но находил не совсем то, что искал. Однако за столько лет, проведенных под землей, он узнал, что был невероятный случай в самом Лабиринте, сильно позабавивший бы любого, и даже сейчас, более чем через шесть тысячелетий, о нем рассказывали как об одном из самых необычных происшествий, виденных на Маджипуре.
Дождавшись подходящего времени, Хиссуне провел кое-какие исторические исследования, а затем с помощью Счетчика Душ вошел в сознание некоего юного офицера при дворе Понтифекса Ариока, человека с эксцентричной репутацией.
Наутро после того дня, когда кризис достиг кульминационной точки и всеми овладело настоящее безумие, в Лабиринте воцарилась непривычная тишина, поскольку все были слишком поражены, чтобы даже разговаривать.
Удар от вчерашнего был слишком ошеломителен, и даже имевшие к случившемуся прямое отношение никак не могли поверить. По приказанию нового Понтифекса сегодня утром собрались все чиновники — высокопоставленные и рангом пониже, — участвовавшие в недавней перестановке. Сидели свободно, отгоняя сон, пока новые Понтифекс и Коронал — каждый как громом пораженный нежданным получением царственного сана — удалились в личные покои поразмыслить над своим внезапным превращением, что дало наконец Калинтану возможность повидаться с Силимэр. Занятый делами, он не виделся с нею целый месяц, а она была не из тех, кто легко прощает. Теперь он сумел переправить ей записку, в которой написал: «Каюсь, я виновен в постыдном пренебрежении, но, возможно, теперь ты начинаешь понимать, почему.
Встретимся в полдень за ленчем у Двора Шаров, и я все объясню».
За время их знакомства он уже разобрался в ее темпераменте, бывавшем довольно бурным и в лучшие минуты встреч; фактически это был ее единственный, зато сильный недостаток, и Калинтан побаивался ее гнева. Уже год они были любовниками, и дело шло к обручению. Все высшие сановники двора Понтифекса соглашались, что он поступит хорошо, женившись. Силимэр была прелестна, разумна и образованна в политических делах. Она принадлежала к хорошей семье, среди предков которой были три Коронала, включая самого легендарного Лорда Стиамота, и было ясно, что она станет идеальной женой для молодого человека, судьбой предназначенного для высоких постов в государстве, ведь уже сейчас, незадолго до тридцатилетия, Калинтан достиг внешнего края внутреннего круга двора Понтифекса, неся на своих плечах ответственность, какая не многим дается в его годы. Именно ответственность и удерживала его не только от объяснений, но даже от встреч с Силимэр. Без особой уверенности он надеялся, что она простит его.
Всю прошлую бессонную ночь он повторял в уме заготовленную речь, желая уменьшить свою вину: «Ты ведь знаешь, в последние недели я был занят делами государственной важности, слишком щекотливыми, чтобы обсуждать их даже с тобой, и…» Он продолжал обкатывать фразы, поднимаясь по ярусам Лабиринта ко Двору Шаров на встречу с Силимэр.
В то утро привычная тишина Лабиринта заставляла воспринимать все окружающее очень отчетливо и остро. Нижние уровни, где находились правительственные учреждения, казались вымершими и опустевшими, а на расположенных выше этажах ему встретилось всего несколько человек, собиравшихся небольшими хмурыми группками в темных уголках и перешептывающихся с таким видом, будто произошел государственный переворот. И все пристально разглядывали Калинтана, а некоторые тыкали пальцами. Калинтан удивлялся, как они узнают в нем официала Первосвященного, пока не сообразил, что так и не снял маску. Он носил ее на всякий случай, якобы для защиты от яркого искусственного света воспаленных от бессонницы глаз.
Сегодня Лабиринт выглядел холодным и гнетущим, и он поспешно покинул эти мрачные подземные глубины, чьи колоссальные многоэтажные залы спиралью уходили вниз и вниз. За одну-единственную ночь это место стало для него отвратительным.
На уровне Двора Шаров Калинтан сошел с подъемника и наискось пересек его огромный, украшенный тысячами непостижимым образом подвешенных в воздухе сфер зал, направляясь к маленькому кафе на противоположной стороне. Полдень пробило как раз в ту минуту, когда он входил внутрь.
Силимэр уже сидела здесь — он не сомневался, что так и будет, поскольку она всегда была пунктуальна, когда хотела устроить ему неприятности, — за небольшим столиком у задней стены.
Она встала, но не подставила губы, а протянула руку, как он и ожидал.
Улыбка ее была четко отмеренной и холодной. Измученному Калинтану она показалась поразительно красивой: уложенные короной короткие золотистые волосы, вспыхивающие бирюзовые глаза, полные губы, высокие скулы, вся ее стройная фигурка.
— Я виноват, — хрипло пробормотал он.
— Конечно. Столь долгая разлука, должно быть, была для тебя непосильной ношей…
— Последние недели я был занят делами государственной важности, слишком щекотливыми, чтобы обсуждать их даже с тобой… — Слова звучали невероятно глупо, и Калинтан испытал облегчение, когда она прервала его ровным голосом:
— У нас еще будет время, милый. Может быть, пока выпьем?
— Пожалуй, да.
Она махнула рукой. Одетый в ливрею официант — надменно державшийся хьорт — подошел, принял заказ и гордо удалился.
— Ты не снимаешь маску? — поинтересовалась Силимэр.
— Ох, прости… Последние дни была такая неразбериха… — Он сорвал ярко-желтую тряпицу, которая скрывала глаза и нос и четко определяла в нем человека Понтифекса. Выражение лица Силимэр изменилось, когда она увидела его лицо, яростные огоньки в глазах погасли, сменившись заинтересованностью, почти жалостью.
— У тебя глаза красные, словно кровью налились, — заметила она, — а щеки бледные-бледные и натянутые…
— Я не спал. Сумасшедшее время.
— Бедняжка Калинтан!
— Думаешь, мы не виделись, потому что я так хотел? У меня просто не было времени.
— Знаю. И вижу, чего тебе это стоило.
Внезапно до него дошло, что она не насмехается над ним, а искренне сочувствует, и что все, возможно, окажется легче и проще, чем он себе представлял.
— Проклятые дела вздохнуть не дают. Ты слышала, что выкинул вчера Понтифекс Ариок?
Силимэр задохнулась от смеха:
— Разумеется. До меня ведь доходят все слухи. Так это правда? Это действительно произошло?
— К несчастью, да.
— Какое чудо! Какое изумительное чудо! Но случившееся перевернет мир вверх дном. Это подействовало на тебя так ужасно?
— На меня, на тебя, на каждого, — буркнул Калинтан, жестом охватывая Двор Шаров, Лабиринт, окружающую планету за этим ограниченным подземельем — от внушающей благоговение Замковой Горы до дальних городов на западном континенте. — Я сам с трудом понимаю. Но лучше начать сначала…
— Возможно, ты не знаешь, что последние месяцы Понтифекс Ариок вел себя необычно. Я полагаю, напряжение, испытываемое человеком на высоком посту, зачастую сводит людей с ума, или они становятся немного сумасшедшими, стремясь добиться высот. Но, как ты знаешь, Ариок тринадцать лет был Короналом и более десяти лет Понтифексом, а этого времени хватит, пожалуй, чтобы научиться держать себя в руках. Особенно, если живешь здесь, в Лабиринте. Должно быть, Понтифекс просто затосковал по весеннему ветру с Замковой Горы, по охоте на гихорн на Цимроеле или просто захотел поплавать где-нибудь по настоящей реке, а ему приходилось торчать глубоко под землей и до конца жизни возглавлять армию своих чиновников.
Около года назад Ариок начал поговаривать о грандиозном шествии по Маджипуру. Я был в тот день при дворе с герцогом Гиделоном. Понтифекс попросил карты и стал рассказывать о замысле путешествия по реке к Алайсору, затем он хотел отправиться на Остров Сна — навестить во Внутреннем Храме Леди, после чего пересечь весь Цимроель, останавливаясь в Пилиплоке, Ни-Мойе, Пидруиде, Нарабале — в общем, везде. Поездка эта заняла бы по меньшей мере пять лет. Гиделон бросил на меня странный взгляд и указал Ариоку, что столь грандиозные шествия устраивают Короналы, а не Понтифексы, и Лорд Струин вернулся из подобного всего два года назад.
«Выходит, мне запрещено это делать?» — осведомился Понтифекс.
«Не запрещено, ваше величество, но обычай требует…» «Чтобы я оставался узником Лабиринта?» «Нет-нет, вовсе не узником, но…» «Но мне не дано выходить во внешний мир».
Должен заметить, мои симпатии были на стороне Ариока, но не забывай, что я, не в пример тебе, не уроженец Лабиринта, а лишь один из тех, кого долг и обязанности перед Маджипуром привели сюда, поэтому жизнь под землей для меня немного необычна. И когда Гиделон убедил Ариока в невозможности грандиозного шествия, я не мог не заметить неуспокоенности в глазах Понтифекса.
А затем произошло то, чего никто не ожидал — его величество начал удирать по ночам и слоняться по Лабиринту. Никто не знал, часто ли он поступал так прежде, до того как мы обнаружили, что происходит, хотя до нас доходили слухи, будто закутанную в плащ, носящую маску фигуру, сильно смахивающую на Понтифекса, изредка видели то у Двора Пирамид, то в Зале Ветров. Мы относились к ним безразлично до той ночи, когда по счастливой случайности постельничему Ариока не почудилось, будто Понтифекс требует его к себе, он отправился взглянуть, что тому надо, и нашел комнату пустой. Ты должна помнить ту ночь, Силимэр, потому что мы были вместе, когда вперся один из людей Гиделона и увел меня с собой, заявив, что созывается срочная встреча высших советников, и необходимы мои услуги. Ты была тогда расстроена, вернее, в бешенстве. Разумеется, причиной встречи послужило исчезновение Понтифекса, хотя мы скрыли это, объявив, что обсуждали последствия от гигантской волны, опустошившей Стоензар.
Ариока нашли в четыре часа утра. Он был на Арене — ты знаешь, что это идиотское пустое место было создано по одному из безумных указов Понтифекса Дизимейла. Ариок сидел на корточках у дальней стороны, играл на зутибаре и пел песенки аудитории из пяти-шести оборванных мальчишек. Мы доставили его домой. Через несколько недель он снова удрал и ухитрился добраться до Двора Колонн. Гиделон много говорил с ним; Ариок настойчиво утверждал, что монарху важно побродить среди народа, послушать его горести, и ссылался на прецеденты в далеком прошлом Старой Земли. Гиделон принялся втихомолку расставлять охрану в его покоях — предположительно от наемных убийц, но кому нужно убийство Понтифекса? Стража не давала — не физически, нет! — Ариоку убегать, но хотя Понтифекс и странный человек, он отнюдь не дурак, и вопреки охране за последующие два месяца ускользал раза два-три. Положение становилось критическим: а если он вдруг исчезнет на неделю или вообще покинет Лабиринт и отправится погулять в пустыню?
«Раз мы не в силах воспрепятствовать его скитаниям по Лабиринту почему бы тогда не дать ему напарника, который сопровождал бы его и заодно присматривал, чтобы с ним ничего не случилось?» — сказал я как-то Гиделону.
«Отличная мысль, — кивнул Герцог. — Вот тебя-то я и определю на этот пост. Ты достаточно молод и проворен, чтобы помочь ему выпутаться из затруднительных положений».
Это было шесть недель назад, Силимэр. Ты, конечно, помнишь, что как раз тогда я перестал проводить с тобой ночи, оправдываясь увеличением обязанностей при дворе, и началось наше отчуждение. Я не мог рассказать тебе, какого рода обязанности мне приходится выполнять по ночам, и лишь надеялся, что ты не заподозришь меня в желании сменить любовницу. Теперь я могу открыть, что был вынужден поселиться в комнате поближе к спальне Понтифекса и ухаживать за ним каждую ночь. Спать приходилось, когда придется, днем, и благодаря то одной, то другой хитрости, я сделался товарищем Ариока в его ночных прогулках.
Дело оказалось трудным. По-настоящему я был хранителем Понтифекса, и мы оба знали об этом, но, разумеется, я постарался, чтобы это не сильно бросалось в глаза. Как бы там ни было, я оберегал его от грубиянов и рискованных экскурсий. Нам встречались плуты, забияки, просто горячие головы. Ни один из них не стал бы вредить Понтифексу, но сам он вполне мог встрять между выясняющей отношения парочкой. В редкие минуты отдыха и сна я искал помощи Леди Острова — да покоится она на груди Дивин! — и она пришла ко мне в благословенных посланиях и предрекла, что я должен стать другом Понтифекса, раз не желаю быть его тюремщиком. Какое все-таки счастье, что мы можем получать материнские советы в наших снах! Следуя им, я осмелился положить начало и вовлек Ариока в несколько приключений.
«Давайте прогуляемся нынче ночью», — частенько говорил я ему теперь. Это была моя идея — побывать ночью на жилых уровнях Лабиринта, в местах, где и ночью не прекращалось бражничанье и веселье. Загримированным, конечно, и в маске, чтобы его не узнали. Я водил его по таинственным проходам, где обитали опасные азартные игроки — меня там знали и я не представлял для них никакой угрозы. И опять же я в одну отчаянную ночь по-настоящему охранял его за стенами Лабиринта. Я понимал, чего он желает больше всего, но боялся даже предлагать это, и тогда он предложил сам, как тайный подарок, и мы воспользовались его личными проходами наверх.
Мы стояли так близко к Гайу, что чувствовали прохладный воздух, несомый ветрами Замковой Горы, и смотрели вверх на пылающие звезды.
«Я не был здесь шесть лет», — сказал Понтифекс.
Он дрожал, и я подумал, что он плачет под маской. И я, который слишком долго не смотрел на звезды, тоже был недалек от этого. Понтифекс указал на одну звезду и сказал, что с нее пришел в наш мир народ Хайрогов, затем показал звезду хьортов, а потом еще одну — маленькое пятнышко света — и дал понять, что она ничто иное, как солнце Старой Земли. Я усомнился все-таки я учился в школе, — но он так радовался, что я не посмел ему противоречить. Потом он повернулся ко мне, сжал мою руку и сказал низким голосом:
«Калинтан, я олицетворяю высшую власть в нашем колоссальном мире, и в то же время я — ничто, я раб, узник. Я отдал бы все, лишь бы освободиться, бежать из этого подземного Лабиринта и провести оставшиеся годы под звездами».
«Почему тогда вы не отречетесь?» — спросил я, поражаясь собственной наглости.
Он усмехнулся:
«Это было бы трусостью. Я избран Дивин, как же я могу отвергнуть ношу?
— Он помолчал. — До конца дней я назначен судьбой быть властью Маджипура.
Но ведь должен же найтись какой-нибудь честный путь освободиться от этого подземного заточения!» И я увидел, что Понтифекс не безумец, не капризен, а просто одинок среди этой ночи, гор, лун, деревьев и рек — всего мира, который его насильно заставили покинуть, дабы он на своих плечах нес всю тяжесть ноши управления планетой.
Две недели спустя пришла весть о постигшей Леди Острова, мать Коронала Струина, болезни, и о том, что она вряд ли поправится. Необычный кризис вызвал колоссальные трудности, поскольку по своему положению Леди равна Короналу и Понтифексу, и заменить ее не простое дело. Сам Лорд Струин, как говорили, покинул Замковую Гору, чтобы посоветоваться с Понтифексом перед поездкой на Остров к матери, он мог и не поспеть туда. Между тем герцог Гиделон, как первый глас Понтифекса и начальник стражи двора, начал составлять список кандидаток на место Леди, который затем нужно было сравнить с таким же списком Лорда Струина и посмотреть, нет ли в них одного и того же имени. Совет Понтифекса Ариока был необходим всем, и мы считали, что ему, в его нынешней неудовлетворенности, будет полезно углубиться в дела государства. По крайней мере, умирающая в определенном смысле считалась его женой — по требованиям нашего закона о праве наследования он усыновил Лорда Струина, когда того избрали Короналом.
Конечно, у Леди был настоящий муж где-то на Замковой Горе, но ты же понимаешь, что такое обычай? Гиделон сообщил Понтифексу о нависшей над Леди Острова угрозе, и началось совещание правительства. Я на нем не присутствовал — у меня нет пока такого положения при дворе.
Полагая, что тяжелое положение Леди заставит Понтифекса по меньшей мере отвлечься на время от своих прогулок, мы неосознанно ослабили нашу бдительность. И в ту самую ночь, когда весть о кончине Леди Острова Сна достигла Лабиринта, Ариок вновь ускользнул один — впервые с тех пор, как я стал присматривать за ним. Одурачив охрану, меня и своих прислужников, он выскользнул в бесконечную путаницу переходов и уровней Лабиринта, и никто не мог найти его. Мы искали всю ночь и весь следующий день. Я был в панике, опасаясь как за него, так и за свою карьеру. С дурными предчувствиями направил я офицеров к каждому из семи входов Лабиринта на поиски в пустыне, а сам заглянул во все распутные притоны, куда водил его в свое время. Люди Гиделона перерывали неизвестные даже мне места, и, невзирая на наши поиски, мы держали население в неведении об истинном положении, об исчезновении Понтифекса.
Мы нашли его после полудня в здании, расположенном на уровне, известном под названием Зубы Стиамота, в первом кольце Лабиринта, где он скрывался под женской одеждой. Мы никогда бы не нашли его, не возникни какая-то ссора с неоплаченным счетом, которая вызвала на сцену прокторов, и когда Понтифекс не смог удостоверить свою личность и из-под женского одеяния раздался мужской голос, у прокторов хватило ума вызвать меня, а я поспешил забрать у них арестованного. В мантии и браслетах он выглядел ужасно неприлично, но спокойно и разумно приветствовал меня, назвав по имени, и выразил надежду, что не причинил нам больших хлопот.
Я ждал, что Гиделон понизит меня в должности, но герцог был в хорошем настроении и простил меня, к тому же он был слишком занят разразившимся кризисом, чтобы обращать внимание на мои ошибки, и ничего не сказал о том, что я позволил Понтифексу незаметно покинуть опочивальню.
«Лорд Струин прибыл сегодня утром, — сказал он мне устало. — Естественно, он хотел сразу встретиться с Понтифексом, но мы уверили его, будто тот спит и не стоит его беспокоить. Тем временем половина моих людей была брошена на поиски. Какая это все-таки боль — лгать Короналу, Калинтан!» «Понтифекс действительно спит сейчас у себя в покоях!» — ответил я.
«Да-да, и полагаю, он там и останется».
«Я приложу к этому все силы».
«Я имею в виду не это, — перебил меня Гиделон. — Понтифекс Ариок, очевидно, лишился разума. Тайком удирать из своих покоев, шляться по ночам вокруг жилых кварталов и, наконец, облачиться в женский наряд — это уже выходит за рамки обычной эксцентричности, Калинтан. Сейчас, когда у нас на носу дело об избрании новой Леди Острова, я предлагаю постоянно содержать его в личных покоях под строгой охраной — ради его собственного блага — и передать обязанности Понтифекса в руки регента. Такие случаи уже бывали, я порылся в документах. В свое время Понтифекс Бархолд подхватил болотную лихорадку, которая поразила его разум, и…» «Господин, — сказал я, — я не верю в безумие Понтифекса».
Гиделон нахмурился:
«Как же еще можно назвать то, что сделал Понтифекс Ариок?» «Поступком человека, слишком долго бывшего правителем, чей дух бунтует против всего того, что ему приходится нести на своих плечах. Я неплохо изучил его и рискну сказать, что своими выходками Понтифекс выражает душевные муки, но никак не безумие».
Это было красноречивое выступление и, сказал я себе, смелое для младшего советника, тем более, что Гиделон в настоящий момент являлся третьим лицом на Маджипуре после самого Ариока и Лорда Струина. Но пришло время, когда кто-то должен был отбросить дипломатию, честолюбие и хитрость и просто сказать правду, а мысль о заключении в узилище несчастного Ариока, когда он и так уже терпит огромную муку из-за ограниченности Лабиринта, ужаснула меня. Гиделон довольно долго молчал, и я уже начал подумывать, что то ли окончательно уволен со службы, то ли отправлюсь в какой-нибудь закуток к писцам перебирать бумаги до конца жизни, но спокойно ждал ответа.
Неожиданно раздался стук в дверь — посланец принес конверт с изображением звездного огня и личной печатью Коронала. Герцог вскрыл его, прочел, перечитал снова, затем прочел в третий раз, и я никогда не видел такого недоверия и ужаса, какие появились на его лице. Он смертельно побледнел, руки его затряслись.
Взглянув на меня, он произнес:
«Коронал собственноручно извещает меня, что Понтифекс Ариок покинул свою опочивальню и удалился во Дворец Масок, где издал указ столь поразительный, что я не в силах заставить себя повторить его. — Он протянул мне послание. — Идем, нужно торопиться».
Он выбежал из комнаты, я последовал за ним, тщетно пытаясь просмотреть на ходу текст письма. Почерк у Лорда Струина оказался отвратительным, а Гиделон бежал с поразительной быстротой по слабоосвещенным коридорам, так что я разбирал лишь отрывки — что-то о новой Леди Острова и об отречении.
Чье это могло быть отречение, если не Понтифекса Ариока? Но ведь он сам говорил мне, что было бы трусостью сбросить с плеч бремя власти, назначенное судьбой?!
Задыхаясь, я влетел во Дворец Масок, одно из немногих мест в Лабиринте, которое и в лучшие времена не любил за огромные узкоглазые лица; вздымаясь на постаментах из мерцающего мрамора, они казались мне фигурами из кошмара. Каблуки Гиделона простучали по каменному полу, за ними эхом отдавались мои собственные, и хотя он был вдвое старше меня, мчался он, как демон. Впереди я слышал крики, смех, рукоплескания, а немного погодя увидел и собравшихся — сотни полторы жителей Лабиринта, среди которых узнал несколько главных советников Первосвященного. Гиделон и я с трудом втиснулись в толпу и остановились, лишь увидев фигуры в зелено-золотой форме службы Коронала. Лорд Струин выглядел одновременно взбешенным и изумленным. Он явно пребывал в шоке.
«Его не остановить, — хрипло произнес он, — он переходит из зала в зал, повторяя свое заявление, слушайте: он снова начал».
Только тогда я заметил неподалеку от нас Понтифекса Ариока, сидевшего на плечах громадного скандара. Его величество был одет в белую струящуюся мантию женского покроя с великолепными парчовыми оборками, а на груди его покоился пылающий красным цветом драгоценный камень, поразительно большой и сияющий.
«Тогда как пустота возникла среди Высших Сил Маджипура! — воскликнул он удивительно сильным голосом. — И нужна новая Леди Острова Сна! Она должна как можно скорее начать управлять душами людей! Появляясь в снах и даря утешение! И помощь! И! Так как! Мое горячее желание! Сбросить бремя Первосвященности! Которое я несу двенадцать лет! Я! Объявляю себя отныне и впредь! Женщиной! И как Понтифекс! Называю имя новой Леди Острова Сна женщину Ариок!..» «Безумие», — пробормотал Гиделон.
«Я слышу это в третий раз и все равно не могу поверить», — сказал Коронал Лорд Струин.
«… Отрекаясь одновременно от трона Понтифекса! И призываю жителей Лабиринта! Принести Леди Ариок колесницу! Помочь добраться до порта Стоен!
А потом до Острова Сна! Дабы могла она нести всем вам свое утешение!» В этот миг взгляд Ариока встретился с моим. Понтифекс волновался, лоб его покрывала испарина, но он узнал меня, улыбнулся и подмигнул, подмигнул радостно, торжествующе. Я отвернулся.
«Его нужно остановить», — сказал Гиделон.
Лорд Струин покачал головой:
«Слышите аплодисменты? Им нравится, и толпа все растет по мере того, как он переходит с уровня на уровень. Его поднимут до Входа Клинков и доставят в Стоен еще до конца дня».
«Вы — Коронал, — напомнил Гиделон. — Неужели ничего нельзя сделать?» «Высший правитель планеты — Понтифекс, и каждое его распоряжение я поклялся исполнять. Изменить всенародно? Нет-нет, Гиделон, что сделано, то сделано, пусть и невероятно, но теперь нам придется жить с этим».
«Многие лета Леди Ариок!» — проревел гудящий голос.
«Леди Ариок! Леди Ариок! Многие лета!» Я смотрел, как процессия двинулась из Дворца Масок, направляясь то ли к Залу Ветров, то ли ко Дворцу Пирамид. Мы — Гиделон, Коронал и я — не последовали за ней. Ошеломленные, молчаливые, мы стояли неподвижно до тех пор, пока не исчезли оживленные фигуры. Я был смущен, находясь в обществе двух самых великих людей нашего мира в столь уничижающий момент. Это было настолько нелепо и фантастично — это отречение и провозглашение Леди Острова Сна, — что они были сбиты с толку.
Наконец Гиделон задумчиво произнес:
«Если вы принимаете отречение, как имеющее силу. Лорд Струин, то вы больше не Коронал и должны быть готовы стать главой планеты и Лабиринта.
Теперь вы наш Понтифекс».
Слова его поразили Лорда Струина. Сгоряча он, видимо, не подумал о последствиях признания желания Ариока.
Рот его открылся, но он ничего не сказал. Он сжимал и разжимал кулаки, словно делая себе самому знак звездного огня, но я понимал, что это всего лишь выражение замешательства. Я чувствовал благоговейную дрожь: стать свидетелем передачи власти, к чему Лорд Струин был совершенно не готов. Я понимал его: оставить в расцвете лет радости Замковой Горы, сменить веселье городов и красоту мира на мрачный Лабиринт, снять венец звездного огня и надеть диадему — нет, он был совершенно не готов, и когда истинное положение вещей дошло до него, он смутился и заморгал. Наконец после длительного молчания проговорил:
«Да будет так. Я — Понтифекс. Но кто, спрашиваю я вас, займет место Коронала?» Я полагал, что это риторический вопрос, поэтому ни я, ни герцог ничего не ответили.
«Кто будет Короналом?» — с гневом повторил Лорд Струин.
Он не сводил глаз с Гиделона.
Скажу честно, я был поражен, став свидетелем событий, которые вряд ли забудутся и за десять тысяч лет. Но насколько сильнее это ударило по ним!
Гиделон отшатнулся, невнятно бормоча. С той поры еще, когда Ариок и Лорд Струин были относительно юными, прежними Лордами Маджипура был разработан план о порядке передачи престола. И хотя Гиделон был человеком сильным и могущественным, сомневаюсь, чтобы он когда-либо ждал, что достигнет вершины Замковой Горы, и уж, конечно, не таким путем. Он задохнулся, не в силах произнести ни слова, и в конце концов первым отреагировал я опустился на колени, сделав знак звездного огня, и выкрикнул, задыхаясь от волнения:
«Гиделон! Лорд Гиделон! Да здравствует Лорд Гиделон! Многие лета Короналу!» Никогда я не видел, чтобы люди так поражались, смущались и мгновенно менялись, как бывший Лорд Струин, ставший Понтифексом, и бывший герцог Гиделон, ставший Короналом. Лицо Струина отражало бурю чувств, Лорд Гиделон был чуть не при смерти.
И — тишина.
Наконец Гиделон заговорил необычно дрожащим голосом:
«Если я Коронал, обычай требует, чтобы моя мать стала Леди Острова Сна».
«Сколько лет вашей матери?» — спросил Понтифекс Струин.
«Она очень стара, дряхла, можно сказать».
«М-да… Наверняка она совершенно не подготовлена к труду Леди, да и недостаточно сильна, чтобы вынести его».
«Все так», — кивнул Лорд Гиделон.
«Кроме того, — продолжал Струин, — на сегодня у нас уже имеется новоявленная Леди, и другую так сразу не подберешь. Давайте посмотрим, как будет справляться с обязанностями во Внутреннем Храме Ариок, прежде чем подыщем кого-нибудь на его место».
«Безумие», — повторил Гиделон.
«Действительно, безумие, — согласился Понтифекс Струин. — Идемте, проследим, чтобы Леди в безопасности доставили на Остров».
Я отправился за ними к выходу из Лабиринта, где мы наткнулись на десятитысячную толпу, славящую его или ее — Ариока, босого, в роскошной мантии — и готовую доставить колесницу и отвезти его или ее в порт Стоен.
Пробиться к Ариоку оказалось невозможно, настолько плотно стояла толпа.
«Безумие, — снова и снова повторял Гиделон. — Безумие!» Но я знал другое: я видел, как подмигнул мне Ариок, и понял его. Это было вовсе не безумие. Понтифекс Ариок нашел лазейку, как выбраться из Лабиринта. Будущие поколения, я уверен, станут считать его имя символом глупости и нелепости, но я знаю, что он совершенно нормальный человек.
Человек, для которого венец стал тягостью.
Так, после позавчерашнего необычного случая, у нас появились новый Понтифекс, новый Коронал и новая Леди Острова Сна. Теперь ты знаешь, как все произошло.
Калинтан закончил рассказ и надолго приник к чаше с вином. Силимэр смотрела на него с выражением, казавшимся молодому человеку смесью жалости, презрения и любви.
— Ты как малое дитя, — сказала она наконец. — С твоими титулами, верноподданическими выражениями и прочими узами чести. Но я понимаю, сколько тебе пришлось пережить и как это на тебя повлияло.
— Есть еще кое-что, — заметил Калинтан.
— Вот как?
— Коронал Лорд Гиделон, прежде чем удалиться в свои покои и заняться всеми этими перевоплощениями, назначил меня своим помощником. На следующей неделе он уезжает в Замок, и… естественно, я обязан быть рядом с ним.
Ее изумительные бирюзовые глаза смотрели на него.
— Я родилась в Лабиринте, — сказала Силимэр, — и люблю то, что дорого всем здешним жителям.
— Это твой ответ?
— Нет, — Силимэр покачала головой. — Ответ ты получишь позже. Чтобы привыкнуть к великим переменам, мне требуется гораздо больше времени, чем всем твоим Понтифексам и Короналам. — …ты ответила?
— Потом, — повторила она и, поблагодарив за вино и рассказ, оставила его за столиком.
Немного погодя Калинтан тоже поднялся и устало направился к себе, слыша, как повсюду судачат о новостях. Как гудение комаров над ухом, доносились слова о том, что Ариок теперь Леди, Струин — Понтифекс, Гиделон — Коронал. Он вошел в свою комнату и попытался уснуть, но сон не шел, и он уныло думал, что разлука с Силимэр оказалась роковой для их любви, и что вопреки ее намеку она отвергла его. Но он ошибался, через день она прислала записку, что готова ехать с ним, и когда Калинтан занял свое место в Замке, Силимэр была рядом с ним, как и много лет спустя после того, как он первым приветствовал Коронала Лорда Гиделона. Его пребывание на посту помощника было кратким, но веселым, и он занимался созданием великой дороги к вершине Горы, что носит теперь его имя. И когда в старости он вернулся в Лабиринт уже Понтифексом, то не удивился этому, ибо всю способность удивляться утратил в тот давний день, когда Понтифекс Ариок провозгласил себя Леди Острова Сна.