Повторял чужие слова, не до конца веря в них сам. Но сейчас Кристи нуждалась в уверенности, а не в моих сомнениях.
В этот момент в дверь постучали — три коротких удара. Дерево скрипнуло, и на пороге возник Ганс. Мускулистые руки сжимали поднос с едой, от которой поднимался лёгкий пар. Свежий шрам на его шее был прикрыт воротником куртки, но я знал, что он там.
— Завтрак, — объявил он, ставя поднос на деревянный ящик, служивший нам столом. Металл звякнул о дерево. — Консервы и сухари. Не разносолы, но голод утолит.
Запах тушёнки наполнил маленькую комнату, напомнив, как давно я не ел нормально. Желудок предательски заурчал.
— Спасибо, — поблагодарила Кристи, потянувшись за едой. Её пальцы сжали ложку так, будто это было сокровище.
Я молча смотрел на Ганса, изучая его лицо. После подслушанного разговора я видел его по-новому. В отличие от Марты он казался более… человечным. Морщинки в уголках глаз, следы усталости, но без той жёсткой решимости жертвовать всем ради цели.
— А ты не видел Марту? — решился я, поднимаясь. Нужно было попытаться предотвратить худшее. Чтобы потом не жалеть, что даже не пробовал.
— Марту? — переспросил Ганс, потирая заросший подбородок. Он окинул меня изучающим взглядом. — В кабинете она, кажется. Только закончила планировать какую-то операцию. А что?
— Поговорить нужно, — улыбнулся я как можно беззаботнее, хотя внутри всё сжалось. Если она уже отдала приказ… — Ничего серьёзного.
Я встал, направляясь к двери. Половицы скрипели под моими ногами, словно протестуя. Но вопрос Кристи остановил меня на полпути.
— А ты есть не будешь? — удивилась она, не отрываясь от своей порции. На её подбородке блестела капелька жира.
— Пусть чуть остынет, — махнул я рукой, глянув на поднос. — Сейчас приду.
Выйдя в полутёмный коридор, я двинулся к кабинету Марты, стараясь не заблудиться в лабиринте заброшенной фабрики. Сердце колотилось где-то в горле. Я понимал, что иду против течения, противопоставляя себя людям, которые намного опытнее и сильнее меня. Но почему-то не мог поступить иначе.
Коридор петлял между ржавыми трубами и обвалившимися перегородками. Запах плесени смешивался с металлической пылью. Где-то капала вода, отбивая неровный ритм. Дойдя до покосившейся двери с выцветшей табличкой «Начальник цеха», я остановился и глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.
Постучав, я дождался хриплого «Войдите» и толкнул дверь. Старые петли взвизгнули, словно предупреждая об опасности.
Марта сидела у самодельного стола, сколоченного из грубых досок. Перед ней лежали карты и какие-то бумаги, а рядом стояла тарелка с остатками завтрака. Услышав скрип двери, она подняла голову. Тусклый свет лампы отразился в её настороженных глазах.
— Марта, — решился я, закрывая за собой дверь. — Нам нужно поговорить. Наедине.
Она внимательно посмотрела на меня, чуть прищурившись. В её глазах читалась настороженность хищника, почуявшего опасность. Отложив карандаш, которым делала пометки на карте, она выпрямилась в кресле.
— Я слушаю, — сказала она, оставив тарелку и скрестив руки на груди. Металлические браслеты на её запястьях тускло блеснули в полумраке.
— Я знаю о вашем плане, — решил не ходить вокруг да около. Внутри все сжалось, но я заставил себя говорить твердо. — Подставить банду, чтобы отвлечь внимание Серых.
Лицо Марты окаменело, глаза сузились до щелочек. Воздух в комнате будто стал плотнее, наполнился электричеством — как перед грозой.
— Подслушивал? — холодно спросила она, отложив в сторону бумаги. Её пальцы чуть дрогнули. — Это дурная привычка, знаешь ли.
— Случайно услышал, — парировал я, скрестив руки на груди. Сердце билось, как пойманная птица, но я не дал страху победить. — Шел мимо, а там вы мою судьбу решаете и заодно приговариваете к смерти невинных людей. Но это, конечно, мелочи. Главное — план не нарушить.
Мой голос прозвучал резче, чем хотелось, и я на мгновение ожидал, что она вспылит. Но Марта лишь откинулась на спинку кресла, изучая меня с каким-то новым интересом.
— Смотрю, ты быстро освоился в роли борца за справедливость, — в голосе Марты появились язвительные нотки. Она постучала пальцами по столу — чёткий, раздражающий ритм. — Это ради дела, мальчик. Не только ради себя. Ты тоже важен, поскольку мы все часть чего-то большего.
— И это «большее» оправдывает любые жертвы? — я подошел ближе, почти нависая над ней. От близости чувствовался запах пороха и дешёвого мыла. — Даже детей из логова Эда? Тех самых, с которыми я вырос? Которые вообще не понимают, что происходит и почему их приговорили к смерти?
Марта вздохнула и потерла переносицу, будто разговаривала с непонятливым ребенком. В комнате было душно, и капли пота блестели на её висках.
— Макс, я понимаю твои чувства. Правда, понимаю. Но на войне…
— Не надо этих фраз, — перебил я, стукнув кулаком по столу. Карта съехала в сторону, обнажив какие-то схемы под ней. — «На войне всякое бывает», «ради высшей цели», «сопутствующий ущерб»… Я всё это уже слышал. И не верю.
Тяжёлая тишина повисла между нами. Снаружи послышались чьи-то шаги, но вскоре затихли где-то в глубине коридора.
— А во что ты веришь? — спросила она, и впервые в её голосе не было насмешки — только искренний интерес.
Хороший вопрос. Раньше я верил только в выживание. В то, что нужно заботиться о своих и не лезть в чужие дела. Но теперь… Что-то изменилось во мне, в моём понимании мира. Я смотрел на неё и видел отражение Серых — те же методы, та же готовность жертвовать ради цели. Только цвет формы другой.
— Я верю, что нельзя бороться с тиранией, используя ее же методы, — наконец сказал я, чувствуя, как слова рождаются где-то глубоко внутри. — Если мы жертвуем невинными ради цели, то чем тогда мы лучше Демидова?
Марта долго смотрела на меня, потом медленно опустилась на стул. По её лицу пробежала тень — что-то похожее на боль или сожаление.
— Знаешь, ты говоришь как твой отец, — тихо сказала она. Эти слова застали меня врасплох. — Он тоже был идеалистом. Верил в справедливость, честь, достоинство… И где он теперь?
— Мертв, — жестко ответил я, стараясь не показать, как её слова задели за живое. — Но это не значит, что он был неправ.
Марта отвернулась к окну. Сквозь мутное стекло пробивался тусклый свет. В его лучах я заметил седину в её волосах, которую раньше не видел.
— Возможно, — она провела рукой по лицу, вдруг показавшись очень уставшей. Морщинки у глаз стали глубже. — Но факт остается фактом: нам нужно отвлечь внимание Серых, чтобы начать подготовку вашего отъезда. Документы не делаются за один день. Нам нужно время.
— Должен быть другой способ, — настаивал я, прислонившись к стене. Жёсткая кладка впивалась в спину. — Тот, что не поставит под удар невинных.
— Например?
Я задумался, лихорадочно перебирая варианты. Что я мог предложить? Что-то, что отвлекло бы Серых, но не стоило бы жизней… Мысли путались, но я заставил себя сосредоточиться.
— Диверсия, — наконец сказал я, оттолкнувшись от стены. — Не на электростанции, это слишком сложно. Но можно устроить что-то вроде… пожара на складе. Или ограбить банк. Что-то, что привлечет внимание, но не причинит вреда людям.
Марта рассматривала меня с каким-то новым интересом, словно впервые видела. Свет лампы отбрасывал резкие тени на её лицо, делая его похожим на маску.
— Это рискованно, — сказала она, постукивая пальцем по карте. — Потребуются люди, оборудование. И всё равно кто-то может пострадать.
— Но это лучше, чем заведомо отправлять людей на смерть, — парировал я, наклоняясь над столом. — И если я должен стать вашим «символом», то пусть это будет символ, за которым люди пойдут добровольно. А не из страха. Пусть этот символ не будет стоять на крови невинных жертв.
Она молчала, обдумывая мои слова. Я почти физически ощущал ее колебания — как маятник качается между жестокой необходимостью и человечностью. Где-то в глубине фабрики послышался грохот упавшего предмета, и мы оба вздрогнули.
Марта подошла к стене, где висела старая карта города. Её пальцы скользнули по потрепанной бумаге, остановившись на районе, где жила банда Эда.
— Знаешь, я была такой же, как ты, — вдруг сказала она, не оборачиваясь. — Верила, что можно победить, не запачкав рук. Что справедливость восторжествует, если мы будем бороться честно.
В её голосе звучала такая горечь, что у меня перехватило дыхание.
— А потом Серые сожгли заживо мою семью, — продолжила она, и я увидел, как дрогнули её плечи. — Мужа и двоих детей. Чтобы я выдала своих товарищей. И знаешь, что было самым страшным? — Она повернулась ко мне, и я увидел в её глазах боль, которую время не смогло притупить. — Я всё равно не выдала их. Смотрела, как горит мой дом, и молчала.
Тишина обрушилась на нас, тяжелая и удушающая. Я не знал, что сказать, какие слова могли бы хоть как-то утешить такую потерю.
— Хорошо, — наконец сказала она, резко поднявшись. Стул скрипнул по полу. — Мы найдем другой способ. Без невинных жертв… насколько это возможно.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я, чувствуя себя ничтожным после её исповеди. Моя маленькая победа вдруг показалась такой пустой.
— Не благодари раньше времени, — Марта собрала бумаги и сложила их в папку. Её движения были резкими, выдавая внутреннюю борьбу. — Это усложнит нашу задачу. И не все в сопротивлении будут довольны.
— Я понимаю.
— Хорошо, если так, — она направилась к двери, но остановилась, положив руку на ручку. В профиль её лицо казалось высеченным из камня. — И, Макс… Если ты действительно хочешь быть лидером, символом — тебе придется научиться принимать тяжелые решения. Не всегда будет возможность спасти всех.
Марта замолчала на мгновение, затем повернулась ко мне полностью. Её глаза были похожи на два осколка льда.
— И еще кое-что, — сказала она тихо. — Если из-за этого решения погибнет хоть один из моих людей… я лично позабочусь о том, чтобы ты пожалел о своей благородной позиции.