Его рука коснулась моего плеча, и я почувствовал, как что-то щёлкнуло — наши сознания соединились тонкой нитью.
— Вперёд, — скомандовал он.
Окружающий мир исчез. Я падал сквозь время и пространство, увлекая за собой Гаррета — в бездонную пропасть памяти амулета, к воспоминаниям, которые не принадлежали мне, но были частью моего наследия.
Глава 11Голоса крови
Падение в бездну памяти напоминало смерть — только вместо черноты перед глазами мелькали тысячи лиц, сотни событий и вереницы образов. Мир вокруг исчез, растворившись в бурлящем потоке чужих воспоминаний. Звуки и краски перемешались, сливаясь в какофонию, грозящую поглотить моё сознание целиком.
Я падал, растворяясь в этом потоке, теряя ощущение собственного «я». Кто я? Макс Рыжиков? Матвей Белозерский? Или все они сразу — десятки предков, кровь которых течёт в моих жилах?
— Слушай мой голос! — голос Гаррета донёсся словно издалека. — Не позволяй воспоминаниям поглотить тебя!
Его рука крепко сжала моё запястье. Серебряный медальон на его шее пульсировал тусклым светом, создавая вокруг нас пузырь относительной стабильности в этом хаосе. Я ухватился за него, как утопающий за соломинку, пытаясь восстановить ощущение собственного тела.
— Что… что происходит? — мой голос звучал странно, с эхом, словно говорил не только я, но и десятки других голосов одновременно.
— Амулет раскрывается перед тобой, — ответил Гаррет, удерживая нас от дальнейшего падения. — Все воспоминания, все знания твоих предков хлынули на тебя сразу. Фокусируйся на мне, иначе потеряешь себя.
Постепенно хаос вокруг нас начал обретать форму. Образы больше не проносились беспорядочно — они выстраивались в последовательные сцены, как в театре теней. Мы словно зависли посреди огромного зала, стены которого были увешаны живыми картинами.
— Это… память амулета? — выдохнул я, оглядываясь по сторонам.
— Да. Целые поколения Белозерских оставили здесь свой след.
Мы медленно двинулись вдоль стен, рассматривая «картины». В одной из них величественный мужчина в короне стоял перед толпой, произнося речь; в другой — военачальник вёл армию в бой; в третьей — юноша, удивительно похожий на меня, склонился над старинными документами.
— Каждый владелец амулета оставлял в нём частицу себя, — пояснил Гаррет. — Своё наследие, знания, опыт. Но нам нельзя задерживаться в одном воспоминании слишком долго. Это опасно.
Я кивнул, но уже чувствовал, как меня тянет к одной из «картин». В ней мужчина средних лет с властным лицом стоял на балконе дворца, а внизу бушевала толпа. Не понимая, что делаю, я шагнул к этому образу и внезапно оказался внутри него.
Ярость толпы ощущалась физически — она волнами накатывала на меня, грозя смести всё на своём пути. Тысячи людей кричали, требовали, угрожали. Плотная масса тел колыхалась внизу, и из неё то тут, то там взлетали камни и бутылки, разбиваясь о стены дворца. Воздух звенел от напряжения, пропитанный запахом пота, страха и ненависти.
Я стоял на балконе, и весенний ветер трепал края моего мундира. За спиной — генералы и советники, их лица искажены паникой.
— Ваше Величество, нужно вызывать гвардию! Они разнесут дворец! — граф Орлов, начальник дворцовой стражи, стоял прямо и собранно. Он был единственным, кто сохранял хладнокровие среди всеобщего хаоса.
— Расстрелять бунтовщиков! Приказать артиллерии занять позиции! — генерал Строганов, всегда видевший в насилии единственное решение, брызгал слюной от возбуждения.
— Бежать через тайный ход! Народ обезумел! — министр Василевский дрожал, его глаза метались, как у загнанного зверя.
Но я ощущал странное спокойствие. На моей груди покоился амулет, наполняя меня уверенностью и силой. Уже второй месяц засуха выжигала поля, цены на хлеб взлетели, и кто-то умело направил народный гнев против короны. Мятеж, начавшийся на окраинах, докатился до столицы.
Я видел подстрекателей — их тёмные фигуры скользили между рядами демонстрантов, шептали что-то на ухо самым агрессивным, раздавали бутылки с зажигательной смесью. Наёмники, профессионалы. Кто-то очень хотел, чтобы сегодня пролилась кровь.
Я поднял руку, и толпа, как по команде, затихла. Мой голос, усиленный эфиром, разносился над площадью:
— Народ Империи! Слушайте своего Императора!
Я чувствовал, как эфир течёт от меня к каждому человеку внизу, как тончайшие нити связывают нас воедино. Я видел их мысли, страхи, гнев — и мог управлять ими, как дирижёр огромным оркестром. Каждый ум, каждое сознание было для меня открытой книгой.
Вот женщина с ребёнком на руках — она пришла сюда не по своей воле, её муж и братья грозились выгнать её из дома, если она не поддержит «народный гнев». Вот старик — он помнит ещё правление моего отца, и в душе винит не корону, а неурожай и алчных торговцев. Вот юноша — фанатик, сжимающий в кармане кинжал, готовый броситься на первого гвардейца, что встретится на пути.
И тёмные фигуры заговорщиков — их сознания закрыты, защищены амулетами. Но их мало, слишком мало для такой толпы.
— Вернитесь в свои дома! — моя воля пульсировала в каждом слове, проникая в самые глубины сознания толпы. — Забудьте о бунте! Вспомните о своей верности короне!
С каждым словом толпа всё больше успокаивалась. Лица разглаживались, взгляды становились отсутствующими. Подстрекатели метались среди людей, пытаясь вернуть контроль, но было поздно. Моя воля, усиленная мощью амулета, затопила площадь.
— Идите к складам за рекой! — продолжал я, чувствуя, как амулет раскаляется на груди. — Там вас ждут повозки с зерном из императорских запасов! Каждая семья получит достаточно, чтобы продержаться до следующего урожая!
Я не лгал — приказ о раздаче зерна был отдан ещё утром, но подстрекатели мятежа успели раньше, чем вести об императорской милости.
Люди медленно начали расходиться. Враждебность растворялась, уступая место смущению и даже стыду. Толпа редела, а тёмные фигуры заговорщиков отступали в тень, понимая, что план провалился.
Я купался в этой власти, наслаждаясь контролем над тысячами умов одновременно. Никогда ещё я не использовал амулет с такой силой, с таким размахом. Это было опьяняюще.
Но что-то было не так. С каждым мгновением я ощущал, как моё собственное «я» тускнеет, размывается. Словно амулет высасывал меня изнутри, заменяя чем-то древним и чуждым. Я чувствовал, как внутри разрастается нечто коллективное — разумы предков, веками копившиеся в амулете, проникали в меня, нашёптывая советы, приказы, требования.
«Казни заговорщиков!» — шипел один голос. «Сровняй с землёй деревни, откуда пришли бунтовщики!» — вторил другой. «Накажи каждого десятого для острастки остальным!» — настаивал третий.
Моё лицо в отражении оконного стекла медленно менялось, приобретая черты давно умерших предков. Я видел в нём то жестокость отца, то холодный расчёт деда, то властность прадеда. Моё тело оставалось прежним, но внутри словно поселилось древнее многоголовое существо, требующее крови и власти.
Амулет пылал на груди, выжигая плоть. Я чувствовал, как тонкие линии ожогов расползаются от него по коже, как из носа сочится тёплая струйка крови. Это была плата — каждое использование силы забирало частицу моей жизни, моей личности.
— Их нужно наказать… — прошептал я, уже не понимая, чьими словами говорю — своими или кого-то из предков. — Жестоко наказать…
— Макс! — голос Гаррета вырвал меня из транса. Его рука крепко сжала моё плечо. — Выбирайся оттуда! Немедленно!
С усилием я вырвался из воспоминания, тяжело дыша. Мы снова оказались в странном зале-галерее, где воспоминания текли вокруг нас, словно реки времени. Мои колени подогнулись, и если бы не поддержка Гаррета, я бы рухнул на пол.
— Что… что это было? — прохрипел я, всё ещё ощущая вкус чужой власти на губах и медный привкус крови во рту.
— Император Николай Четвертый, твой прадед. Он подавил восстание в северных провинциях, не пролив ни капли крови, — ответил Гаррет. — Но с тех пор серьезно подорвал свое здоровье.
Я посмотрел на него с удивлением:
— Ты знал об этом? О истинной силе амулета?
Гаррет покачал головой:
— Только слухи. Легенды. Я всегда считал его просто мощным усилителем ментальных способностей, реликвией, передаваемой по наследству. Но это… — он обвёл рукой пространство вокруг нас, — … нечто большее. Гораздо большее.
Мы продолжили движение вдоль стены воспоминаний, стараясь не задерживаться надолго ни в одном из них. Я видел, как мои предки использовали амулет: кто-то — во благо, защищая страну от врагов, кто-то — ради личной выгоды и власти. И с каждым разом я замечал одну и ту же закономерность: амулет давал силу, но взамен медленно стирал личность носителя.
— Он… поглощает их? — тихо спросил я Гаррета.
— Скорее, растворяет в себе, — ответил наставник. — Каждый Белозерский в конце концов становится частью коллективного сознания амулета. Это и дар, и проклятие вашего рода.
Чем дальше мы продвигались, тем более знакомыми становились лица в воспоминаниях. Я узнавал черты, которые видел в зеркале — те же скулы, тот же разрез глаз, тот же упрямый подбородок. Мы приближались к последним владельцам амулета.
И вдруг я увидел его — высокого мужчину с благородными чертами лица и властным, но усталым взглядом. Он показался мне странно знакомым, хотя я точно никогда его не встречал. Его черты отзывались чем-то глубинным, словно я смотрел на свое отражение из будущего. Он стоял в богато обставленной комнате и разговаривал с юношей, которому было около двадцати.
— Это твой отец, — тихо произнес Гаррет. — Император. А с ним твой старший брат Александр.
Меня пронзило странное чувство — необъяснимое родство с этими людьми, словно зов крови, который не заглушили ни годы, ни чужое воспитание. Не колеблясь, я шагнул в воспоминание.
Кабинет императора был наполнен приглушённым светом. Тяжёлые портьеры скрывали вечернее небо, создавая ощущение интимности и покоя. Между отцом и Александром стоял шахматный столик с незаконченной партией.