— Как вы узнали, кто я? — спросил я, отпивая чай.
— Твои черты лица, — ответил Лебедев. — Ты удивительно похож на своего отца в молодости. А когда я заметил амулет… — он кивнул на мою грудь. — Этот символ невозможно спутать ни с чем другим. Императорский амулет Белозерских, передававшийся от отца к сыну на протяжении двенадцати поколений.
Я невольно коснулся амулета под рубашкой:
— Что вы знаете о нём?
— Немного. Официальная история гласит, что это просто символ власти, — профессор отпил чай. — Но в академических кругах ходили слухи о его истинной природе. Говорили, что он усиливает ментальные способности носителя, позволяя управлять множеством умов одновременно. Некоторые даже считали, что в нём заключена частица сознания каждого предыдущего владельца.
Я переглянулся с Кристи. Её глаза округлились — насколько точно старик описал реальность, сам того не зная.
— А что насчёт Демидова? — спросила Кристи, нарушив затянувшееся молчание. В её голосе проскользнула нотка неподдельного интереса, так как эта часть истории, похоже, волновала её не меньше моей. — Почему он устроил переворот?
Профессор откинулся на спинку стула, его лицо стало задумчивым. Он помедлил, словно подбирая слова, или может быть, решая, сколько правды можно нам открыть.
— Официальная версия, которую сейчас преподают в школах, гласит, что Император Николай Четвёртый был тираном, угнетавшим народ. Что Демидов возглавил народное восстание ради свободы и справедливости. — Он фыркнул с таким презрением, что я невольно поверил в его искренность. — Чушь собачья, простите за выражение. Эту сказку для младших классов придумали придворные историки, чтобы легитимизировать захват власти.
— А что произошло на самом деле? — я подался вперёд, неожиданно для себя ощущая, как внутри разгорается жажда знаний. Не только потому, что это касалось меня лично, но и потому, что история вдруг перестала быть набором сухих фактов из учебника. Она стала живой, настоящей, с кровью и предательством.
— Правда сложнее и банальнее одновременно, — Лебедев встал и подошёл к книжному шкафу, его движения были аккуратными и выверенными, как у человека, привыкшего обращаться с хрупкими реликвиями. — Демидов и твой отец были друзьями. Близкими друзьями, я бы сказал. Они вместе учились, вместе путешествовали, вместе мечтали о будущем страны. И это несмотря на то, что их семьи враждовали веками.
— Враждовали? — переспросил я.
— О да, — профессор кивнул. — Белозерские и Демидовы — две древнейшие династии империи. Соперники за трон, за влияние, за земли. История их конфликта насчитывает более пятиста лет. Были времена, когда они устраивали друг против друга настоящие войны, а потом это перешло в закулисные интриги, дуэли и борьбу за расположение аристократии. — Он слабо улыбнулся. — Твой отец и Демидов хотели сломать эту традицию. Называли её «архаичной» и «мешающей прогрессу». Они мечтали о новой империи, где старые обиды будут забыты. Когда твой отец взошёл на престол, Демидов стал его правой рукой — неофициальным советником по самым деликатным вопросам.
Он достал с полки потрёпанный альбом в кожаном переплёте и положил на стол. На пожелтевших от времени фотографиях двое молодых мужчин улыбались в камеру — мой отец и человек, чьё лицо я видел на портретах нынешнего Императора. Они стояли обнявшись, как братья. На другом снимке они сидели за шахматной доской, сосредоточенно изучая позицию. На третьем — оба в походной одежде, на фоне какой-то горной вершины.
— Многие при дворе считали эту дружбу неприемлемой, — продолжил профессор. — Старая гвардия, консерваторы… они шептались по углам, что сближение с Демидовым — это предательство традиций. Некоторые даже предсказывали беду. Как оказалось, они были правы, хоть и не могли предвидеть истинных причин грядущей катастрофы.
— Что же произошло? — тихо спросил я.
Профессор вздохнул, собираясь с мыслями.
— Всё началось как дружба, перешло в соперничество, а закончилось предательством. Официальная версия списывает всё на идеологические разногласия, но правда, как всегда, сложнее и грязнее.
Профессор Лебедев перевернул страницу альбома. На новой фотографии появилась молодая женщина с гордой осанкой и пронзительным взглядом. Красивая, но не той пустой красотой, что часто встречается на светских портретах. В её глазах читался острый ум.
— Елена Рябинина, — произнес он с оттенком уважения. — Из древнего, но обедневшего дворянского рода. Блестяще образованная, свободно говорила на пяти языках, специализировалась на древней истории. Одна из немногих женщин, получивших доступ к закрытым секциям императорского архива.
— Женщина Демидова? — спросил я, разглядывая фотографию.
— Да, но не только. Она была куда больше, чем украшением при могущественном мужчине. — Профессор задумчиво провел пальцем по краю снимка. — В архивах Елена обнаружила материалы, перевернувшие её представление об истории империи. Древние протоколы имперского совета, секретные договоры, личные дневники первых министров той эпохи.
— Что именно она нашла? — Кристи подалась вперед.
— Шокирующие свидетельства того, что первый император из династии Белозерских был не героем освободительной войны, как нас учат в школах, а марионеткой, посаженной на трон внешними силами. В обмен на корону он отдал значительные территории и подписал крайне невыгодные торговые соглашения. По сути, продал часть страны иностранным державам, чтобы укрепить собственную власть.
— Это правда? — я почувствовал, как внутри что-то сжалось. История моей семьи оказывалась совсем не такой, какой я её представлял. Хотя, если уж совсем на чистоту, у меня и представлений-то особых не было — в трущобах не слишком интересуются историей императорских династий.
— Трудно сказать наверняка, — профессор встретился со мной взглядом. — Но документы, которые нашла Елена, имели все признаки подлинности. В любом случае, эта информация была динамитом. Если бы она стала публичной, легитимность всей династии оказалась бы под ударом.
— И Демидов использовал это как оружие? — догадался я.
— Не сразу, — профессор усмехнулся. — Демидов не размахивал этими бумагами на каждом углу. Он был хитрее. Шептал нужные слова в нужные уши, подкидывал копии страниц избранным генералам и промышленникам. «Посмотрите, на чем стоит наша империя», говорил он. «На лжи и предательстве».
— А что происходило между ним и моим отцом? — спросил я.
— Их дружба трещала по швам, — вздохнул профессор. — То, что начиналось как интеллектуальные споры за бокалом коньяка, превратилось в открытую конфронтацию на заседаниях совета.
— Из-за чего именно они конфликтовали? — поинтересовалась Кристи.
— Твой отец хотел менять империю медленно, как врач, боящийся навредить пациенту резким движением скальпеля. Демидов же требовал революционных реформ. Больше власти промышленникам, меньше — старой аристократии.
— Ясно всё с ним, — скривилась Кристи. — Себе власть хапал, а не страну спасал.
— Все верно, юная леди, — кивнул профессор. — За всеми его громкими речами о прогрессе стояли банальные деньги. Семья Демидовых контролировала треть тяжелой промышленности империи. Каждая его «прогрессивная реформа» увеличивала бы его личное состояние и влияние. Он метил не просто в советники, а в теневые правители.
Профессор постучал пальцем по снимку Елены.
— А вот она была другой. Настоящей идеалисткой. Не из тех, кто кричит лозунги на площадях, а из тех, кто верит, что мир можно сделать лучше. Когда поняла, что Демидов использует её историческую находку лишь как инструмент собственной выгоды, отвернулась от него.
— И что она сделала? — спросил я.
— Она решилась на отчаянный шаг — пыталась предупредить твоего отца о заговоре и передать ему копии документов, — профессор говорил тише, словно даже сейчас, спустя столько лет, это оставалось опасной тайной. — Это случилось за много лет до переворота, еще когда твой отец только взошел на престол. Демидов тогда уже начинал плести свою паутину.
Профессор тяжело вздохнул, прежде чем продолжить:
— Когда Демидов узнал о её намерениях, его реакция была страшной. Никто не видел его настоящим — жестоким и безжалостным — кроме ближайшего окружения. Он немедленно отправил её подальше от столицы, в глухое поместье на севере, фактически в ссылку. Там у неё родилась дочь. Он формально признал ребёнка, чтобы избежать слухов, но держал обеих под жестким домашним арестом. Никаких гостей, никаких писем, никаких контактов с внешним миром.
— А император? Мой отец? Он так и не узнал?
— Узнал, но лишь часть правды. Твой отец тогда только начинал понимать, с кем имеет дело, — Лебедев провел рукой по лицу. — Шли годы, Демидов постепенно наращивал силу. Подкупал ключевых военных, заключал тайные соглашения с промышленниками, даже с теми же иностранными державами, которые когда-то привели к власти Белозерских. Когда твой отец наконец осознал весь масштаб угрозы, было уже поздно.
— А что случилось с Еленой и её дочерью? — тихо спросила Кристи.
— Елена погибла при подозрительных обстоятельствах, когда дочери было шестнадцать. Официально — несчастный случай. На деле — почти наверняка убийство. Она знала слишком много, и Демидов, уже ставший императором, не мог рисковать.
— А девочка? — мой голос прозвучал хрипло. Внутри нарастало странное предчувствие.
— После смерти матери она просто… исчезла, — профессор нахмурился. — Официальная версия гласит, что уехала учиться в престижный заграничный университет. Демидов даже показывал поддельные письма от неё, чтобы развеять подозрения. Некоторые шептались, что её тайно казнили, когда она попыталась отомстить за мать. Другие — что она действительно сбежала, но не за границу, а в глубокое подполье.
— У вас есть своя версия? — спросил я, чувствуя, как пересохло в горле.
Профессор долго молчал, словно взвешивая, стоит ли говорить дальше. Наконец, он вздохнул:
— Есть определенные… подозрения. Но ничего, что я мог бы доказать. Просто сопоставл