–я чувствовала в них еще до личной встречи родственные души. Бунтовали они большей частью все же по уважительным причинам, пусть и бестолково–как японка Ю, порвавшая со своей семьей убежденных монархистов в четырнадцать лет, проломившая напоследок отцу череп клюшкой для гольфа и сделавшая татуировку на левой половине лица–записанный иероглифами слоган, аналогичный европейскому «Ни бога, ни господина». Я ведь только из этого досье и узнала, что в Японии, оказывается, есть еще настоящие монархисты, которые даже не боятся на людях высказывать свои взгляды. Культурный шок прямо.
Первая встреча проходила в небольшой комнатке, похожей на стереотипный брифинг-рум: складные стулья, старый потолочный стереопроектор, плакаты на стенах–отчего-то тематические из серии о гражданской обороне. Четыре девицы расселись треугольником: в первом ряду посередине–европейки Ясмина Клеман и Анна-Ловиса Оскарссон, на камчатке, ближе к окну–Ю Томацу, в другом углу, у стены–Токо Байи. Нет, не брифинг-рум, а школьный класс во время эпидемии гриппа на пороге карантина. Наверное, именно поэтому я приняла в самом начале интонацию старорежимной учительницы–только что без «здравствуйте, садитесь»:
–Так вот, зовут меня Марьям Зауровна, и я теперь–ваш новый инструктор по безопасности…
–Ма-За,–прервала меня Ясмина.
–Что?–не поняла я.
–Мы тебя так будем называть, по инициалам–«Ма-За». Так удобнее,–выражение лица маленькой парижанки было одновременно невинным и хамским.
Вот тебе раз: рта не успела раскрыть–уже присвоили кличку. Республика ШКИД какая-то. С чего бы с порога такие наезды? Да, на форумах серчеров идет ругань–приставили, дескать, надсмотрщиков из силовых структур, но, может, разобраться надо сначала, а не гнать волну?
Сначала я растерялась. Отвечать агрессией или угодливо улыбаться–в данном случае одинаково плохие варианты. Но тут меня осенило.
«Ма-за».
Mother.
Мама.
–Да, Ясмина,–я попыталась улыбнуться как можно нежнее.–Теперь я–твоя мама.
Результат превзошел все ожидания. Смуглокожая девчонка с ярко-красной шевелюрой сорвалась с места с таким бешенством, что опрокинула стул, и шведка, обхватившая ее в последний момент за поясницу, несмотря на всю разницу в габаритах, удерживала подругу с ощутимым напряжением.
–Ты! Да как ты смеешь! Да кто ты вообще такая!? Курица старая! Кто тебе дал право!?–Ясмина размахивала кулаками практически у меня перед носом, и это явно не было похоже на контролируемую истерику в стиле «держите меня семеро».
–Нет, так вы точно не заведете себе друзей, товарищ инструктор,–Оскарссон, наконец, сумела надежно зафиксировать взбесившуюся парижанку.
–А у меня в принципе и не было никогда друзей,–ответила я таким тоном, что даже Ясмина поперхнулась очередным ругательством.–И семьи тоже не было. Ни черта у меня не было в жизни. Я старая дева и социофобка…
И тут громко рассмеялась Ю.Настолько звонко и искренне, что обе европейки невольно обернулись.
–Извини,–обратилась она ко мне.–Это я не над тобой смеюсь. Ты мне нравишься. Ты хорошая, хоть и странная. А Ясмина–дура и сама виновата.
–Не, Лу, ты слышишь это?–возмущенная Ясмина совсем уже забыла про меня.–Кто вчера весь вечер ныла, что нам пришлют армейского сержанта и ходить мы теперь будем только строем?
–Да ты сама вчера паниковала больше всех,–оборвала ее впервые вмешавшаяся в разговор Токо.–Послушайте, мама,–непривычное слово она выговаривала с осторожностью, словно боясь поранить язык.–Нам тут не сержант нужен и даже не нянька, а хороший психиатр, если честно. Мне в том числе, не отрицаю. Так что приготовьтесь к разным неожиданностям, если думаете тут остаться надолго.
–Психиатр?–переспросила я.–Найдете такого–чур я первая в очереди…
И в этот момент нам всем стало понятно, что мы сработаемся. Через пару недель иначе как мамой мои девочки меня не называли. А через полгода я поймала себя на том, что нашла настоящую семью–больше, чем товарищей и подруг. И вместе с тем–обрела подспудный страх однажды все это потерять. Ведь где-то в основе наших отношений лежала ложь. Моя ложь.
А я уже знала, что ложь мои дочери категорически не переносят.
–Отойди, пожалуйста,–ствол автомата Токо ощутимо подрагивал, очень плохой знак.
–Ни! За! Что!–отчеканила Ясмина, приняв позу то ли гандбольного вратаря, то ли витрувианского человека.
–Лу, убери ее, не доводите,–скомандовала Токо.
Никто из нас не сдвинулся с места.
–Да вам что, жить надоело?–голос Токо сорвался, она смотрела на нас дикими глазами, водя стволом из стороны в сторону.
«Мама, я пока никому ничего не сообщала. Плюс ко всему отрубила запись. Мы должны успокоить Токо, она же наша сестра. Сделай что-нибудь, пожалуйста, ты же была на войне, у тебя опыт…»–сообщение Ю в личку снова напомнило мне, что за безопасность здесь отвечаю я и только я.
–Токо, если ты думаешь, что у тебя мало времени для того, что ты хочешь сделать,–ты ошибаешься,–начала я.–Ю только что написала мне, что не стала поднимать тревогу и даже запись отключила. Так что времени у нас куча–чтобы прийти к решению, которое устроит всех.
–Это правда,–подтвердила Ю.
–Не веришь?–продолжила я, глядя прямо в глаза азанийке.–Зря. Я ведь здесь человек относительно новый, ты знаешь Ю дольше меня и должна понимать ее с полуслова. Она ни за что не поспособствует тому, чтобы тебя посадили в тюрьму.
–Ну хорошо,–чуть расслабилась Токо.–Дальше что?
–Сначала, девочки, я хочу перед вами всеми покаяться,–тут я оглянулась и, наткнувшись на взгляд Мики, поправилась:–То есть девочки и мальчик, извини, не могу привыкнуть. Ясмина правильно сказала–у нас между собой не должно быть никаких секретов. А я очень долго скрывала от вас…
–Если ты о том, что вы спите с Ю, так это давно все знают,–перебила меня бесцеремонно Ясмина.
«А я тебе говорила,–написала мне Ю в личку, сопроводив фразу парой обидных смайликов.–А ты все боялась, как они воспримут, не будут ли ревновать, не развалится ли коллектив. Угу, сейчас, прямо с горя все умерли от наших с тобой отношений.»
–Подождите-ка, я не…
–Кстати, странно даже,–продолжала парижанка.–Значит, спите вместе вы, а лесбиянками все считают нас с Лу.Вот и с парнями ни черта не получается…
–Ты попробуй хоть раз на романтическое свидание прийти без подруги и шокера,–посоветовала Ю.Токо, не выдержав, фыркнула, но тут же опомнилась:
–Так, какого хрена вы мне тут спектакль разыгрываете?
–ТИХО ВСЕМ!!!–вспомнив свою военную карьеру, заорала я. Кажется, подействовало. Набрав побольше воздуха, одной сплошной скороговоркой я выдала:
–На самом деле я являюсь секретным агентом тайной организации старых революционных борцов, занятых спасением мира. А теперь заткнитесь, пожалуйста и дайте раскрыть нормально тему, хорошо?
К концу войны КОРД, как все похожие организации, созданные в отчаянных условиях и в отчаянные времена, имел самые широкие полномочия и функции–от внешней разведки до борьбы с бандитизмом и спекуляцией. После учебки меня, видимо, из-за имени, хотели распределить в «кавказский отдел»–проблема территорий бывшего Имарата, где власть захватили левые националисты вроде «детей Зелимхана», где коммунисты все еще не восстановили численность и влияние после резни, устроенной исламистами в самом начале войны, становилась все острее, в специалистах по Кавказу все заинтересованные ведомства испытывали большую потребность, но в моем случае ошибка разъяснилась достаточно быстро. Когда я рассказала на комиссии по распределению, что мое знание региона ограничивается дюжиной азербайджанских слов, что, несмотря на вопиюще неславянский профиль, я являюсь «человеком русской культуры» в гораздо большей степени, чем известный семинарист, интерес ко мне сразу поугас. Словом, отправилась я домой, в Белгород, работать в отделе по борьбе с политическим бандитизмом.
Формально преступность делилась на обычную, заурядную, и «политическую»–ту, что питала подпольные контрреволюционные организации. Первой занималась криминальная милиция, второй–КОРД. На деле провести грань между ними было сложновато: имперские недобитки массово уходили в криминал, а уголовный мир, и до революции тесно связанный с фашистами, пропитался ультраправыми идеями, словно губка. Поэтому мы с городской криминальной милицией постоянно, что называется, сталкивались в дверях. Об этих конфликтах сегодня общество имеет представление исключительно с милицейской точки зрения: и в публикуемых мемуарах, и в детективных фильмах умным и расторопным милиционерам противопоставляются невежественные и самонадеянные кордовцы в ставших притчей во языцех кожанках, постоянно отбирающие себе почти раскрытые дела, срывающие ответственные операции и упускающие опасных преступников благодаря вопиющей некомпетентности. Прямо как в старых боевиках–умный коп из NYPD или LAPD и тупые федералы в пиджачках, вечно сующие нос не в свое дело. Понятно, что реальная картина наших взаимоотношений была куда сложнее, но после произошедшего в мае пятьдесят девятого года на КОРД стало возможным вешать и не таких собак.
К середине пятидесятых поражение контрреволюции в мире стало особенно очевидным и убедительным. Надежды на помощь заграницы у нашего имперского подполья рухнули окончательно. И именно в этот момент в разлагающейся и отчаявшейся контрреволюционной среде стали популярны идеи тотального террора против национальных и гендерных меньшинств в Коммунах как средства очищения человечества и призыва к угнетенным белым европейцам мобилизоваться и бороться. По Коммунам прокатилась волна столь же страшных, сколь и бессмысленных терактов. Объекты для атаки выбирались самые разные: центры реабилитации жертв семейного насилия, клубы квир-культуры, кварталы компактного проживания выходцев из Средней или Юго-Восточной Азии, главное для них было–от акции к акции увеличивать количество жертв, сеять панику бессмысленной жестокостью. В этих условиях КОРД решил коренным образом менять стратегию борьбы: через внедренных в подполье и эмиграцию агентов продавливалась идея о бессмысленности и вреде террора в деле борьбы с коммунизмом, но для того, чтобы подобная точка зрения возобладала, необходимо было создать имперцам другую перспективу, дать свет в конце тоннеля. Так возникла идея операции с неоригинальным названием «Картель».