Но «этот скот» больше не встал. У Сопеспиана и Глозеля наготове был свой план. Как только они увидели, что их король упал, они бросились на арену, крича: «Измена! Измена! Нарнийский предатель ударил короля в спину, пока тот лежал беспомощный! К оружию! К оружию, Тельмар!»
Питер плохо соображал, что происходит. Он видел двух больших людей, бегущих к нему с мечами. Третий тельмарин проскочил под веревкой следом. «К оружию, Нарния! Измена!» – закричал Питер. Если бы все трое добежали до него сразу, он бы никогда больше ничего не сказал. Однако Глозель задержался, чтобы заколоть своего собственного короля, там, где тот лежал. «Это за ваше оскорбление сегодня утром», – прошептал он, когда клинок вошел в тело. Питер обернулся к Сопеспиану, подрубил ему ноги и вторым таким же ударом снес голову. Эдмунд уже стоял рядом, крича: «Нарния! Нарния! За Льва!» Все воинство тельмаринов устремилось на них. Но уже великан шагнул вперед, вращая свою дубину. Проскакали кентавры. «Тванг, тванг» позади и «вз-з, вз-з» над головой – гномы начали стрелять. Трам сражался справа от Питера. Битва разгоралась.
– Назад, Рипичип, ты, маленький осленок! – кричал Питер. – Тебя убьют зазря! Здесь не место для мышей!
Однако смешное маленькое создание плясало там и тут под ногами обеих армий, размахивая своей шпагой. Многие воины-тельмарины в тот день чувствовали внезапный укол в ноге, словно от дюжины иголок, подпрыгивали от боли, а частенько и падали. Если падали, мыши приканчивали их; если нет, это делал кто-нибудь другой.
Но еще прежде, чем старые нарнийцы развоевались по-настоящему, они обнаружили, что враг отступает. Мужественные бойцы бледнели, глядя в ужасе не на старых нарнийцев, а на что-то позади них, и бросали оружие с воплем: «Лес! Лес! Конец света!»
Вскоре ни криков, ни звона оружия нельзя было расслышать, потому что они потонули, как в море, в рокоте разбуженных деревьев, которые рванулись сквозь ряды армии Питера и дальше, преследуя тельмаринов. Вы когда-нибудь стояли на опушке большого леса на вершине холма осенним вечером, когда дикий юго-западный ветер всей тяжестью обрушивается на него? Вообразите этот шум. А теперь вообразите, что лес, вместо того чтобы стоять где стоял, устремляется на вас и нет больше деревьев, только огромные люди, похожие на деревья, потому что их длинные руки взмахивают, как ветви, головы качаются, листья струятся водопадом. Вот это и увидели тельмарины. Даже нарнийцы немного перепугались. Через несколько минут сторонники Мираза неслись к Великой реке в надежде перебраться по мосту в Беруну и там защищаться за крепостными валами и запертыми воротами.
Они добежали до реки, но моста здесь не было. Он исчез еще вчера. Полная паника и ужас овладели ими, и они все сдались.
Но что случилось с мостом?
Рано утром, проснувшись после короткого сна, девочки увидели стоящего над ними Делана и услышали его голос, который произнес: «Мы устроим праздник». Они протерли глаза и огляделись. Деревья ушли, но было видно, как они темной массой движутся к Холму Аслана. Вакх, менады – его неистовые сумасбродные девушки – и Силен остались с Асланом. Люси, совершенно отдохнувшая, вскочила. Все просыпались, все смеялись, играли флейты, бряцали кимвалы. Звери – обычные, неговорящие звери – сбегались со всех сторон.
– Что это, Аслан? – спросила Люси. Ее глаза танцевали, ноги просились в пляс.
– Пойдемте, дети, – сказал Аслан. – Садитесь ко мне на спину.
– Ой, как здорово! – воскликнула Люси, и обе девочки вскарабкались на теплую золотую спину, как когда-то, неведомо сколько лет тому назад. Вся компания двинулась – Аслан возглавлял, Вакх и его менады носились, метались, кувыркались, зверюшки рыскали вокруг, а Силен на своем ослике замыкал шествие.
Они свернули немного вправо, пробежали вниз по склону холма и увидели перед собой длинный мост у Беруны. Однако не успели они на него вступить, как из воды поднялась огромная, мокрая, бородатая голова, много больше человеческой, увенчанная тростником. Голова взглянула на Аслана и пробасила:
– Приветствую тебя, повелитель. Избавь меня от оков.
– А это еще кто? – прошептала Сьюзен.
– Думаю, речное божество, только ш-ш-ш, – отвечала Люси.
– Вакх, – сказал Аслан. – Освободи его.
«Оковы – это, наверное, мост», – подумала Люси. Так оно и оказалось. Вакх и его девушки бросились в неглубокую воду, и минутой позже начало твориться что-то в высшей степени необыкновенное. Длинные, сильные плети хмеля обвили устои моста, они росли так же быстро, как разгорается пламя, опутывая камни, расщепляя, раздробляя, разделяя их. Перила моста превратились в живую изгородь, пеструю от ягод, но лишь на миг, а затем исчезли, как и все остальное, с грохотом рухнув в бурлящую воду. Толкаясь, крича и смеясь, буйная компания перешла, или переплыла, или перетанцевала через брод («Ура! Это снова брод у Беруны!» – воскликнули девочки) на противоположный берег, прямо в город.
На улицах все бросались от них врассыпную. Первый дом, к которому они подошли, оказался школой – женской школой, в которой множество нарнийских девочек с туго заплетенными косами, в безобразных тесных воротничках и толстых колючих чулках сидели на уроке истории. «История», которую учили в Нарнии при Миразе, была скучнее любой подлинной истории, которую вам доводилось читать, и лживее любого вымышленного рассказа.
– Если ты будешь отвлекаться, Гвендолен, – сказала учительница, – и не перестанешь смотреть в окно, я запишу тебе замечание.
– Но простите, мисс Приззл… – начала Гвендолен.
– Ты слышала, что я сказала? – спросила мисс Приззл.
– Простите, мисс Приззл, – повторила Гвендолен, – там Лев!
– Два замечания за то, что говоришь глупости, – сказала мисс Приззл. – А теперь…
Ее прервало рычание. Хмель завился в окне класса. Стены покрылись мерцающей зеленью, арки из ветвей перекинулись там, где был потолок. Мисс Приззл обнаружила, что стоит в траве, на лесной прогалине. Она вцепилась в доску, чтобы устоять, но это оказалась не доска, а розовый куст. Дикие люди, каких она никогда не видела, толпились вокруг. Затем она увидела Льва, завопила и убежала, а с ней и ее класс – коренастые чопорные девочки с толстыми ногами. Гвендолен колебалась.
– Ты хочешь остаться, радость моя? – спросил Аслан.
– А можно? Спасибо, спасибо! – отвечала Гвендолен.
Тут же она оказалась рука об руку с двумя менадами, которые закружили ее в веселом танце и помогли избавиться от ненужной и неудобной одежды.
Куда бы они ни шли в городке, везде было то же самое. Большинство людей убегали, немногие присоединялись к ним. Когда они покинули город, их компания стала больше и веселей.
Они пронеслись по полям северного, или левого, берега реки. На каждой ферме к ним приставали животные. Печальный старый ослик, никогда не знавший радости, вдруг снова помолодел, цепные псы обрывали цепи, лошади разбивали копытами телеги и трусили следом – цок-цок, – разбрасывая грязь и издавая радостное ржание.
Во дворике за стеной они увидели человека, который бил мальчика. Внезапно палка в его руках превратилась в цветок. Человек попытался ее отбросить, но она приросла к руке. Рука превратилась в ветку, тело – в ствол дерева, ноги стали корнями. Мальчик, который только что плакал, расхохотался и побежал за танцующими.
В маленьком городке на полпути к Бобровой Плотине, где сливаются две реки, они подошли к другой школе, где усталого вида девушка учила арифметике множество мальчиков, ужасно похожих на поросят. Она выглянула в окно, увидела божественных гуляк, поющих на улице, и радостная боль пронзила ее сердце. Аслан остановился прямо напротив окна и посмотрел на нее.
– О нет, нет, – сказала она. – Мне бы хотелось с вами, но нельзя. Я обязана продолжать работу. И дети испугаются, если увидят вас.
– Испугаются? – сказал самый поросячий из мальчиков. – С кем это она разговаривает в окно? Давайте скажем директору, что она в окно разговаривает со всякими, когда должна учить нас.
– Посмотрим, кто это, – предложил другой мальчик, и все столпились у окна. Но как только их недовольные мордочки высунулись наружу, Вакх пронзительно закричал «Эван, эвоэ-э-э». Мальчики заревели от страха и, топча друг друга, бросились в двери и окна. Потом говорили (неизвестно, правда ли это), что этих самых мальчиков никогда больше не видели, но в той части страны развелось много хорошеньких поросят, которых здесь раньше не было.
– Ну, моя радость, – сказал Аслан учительнице, и та выбежала на улицу и тоже присоединилась к процессии.
По Бобровой Плотине они перешли реку и двинулись на восток вдоль южного берега. Они подошли к ветхому домишке, где на крыльце стоял и плакал маленький мальчик.
– Почему ты плачешь, мой хороший? – спросил Аслан.
Мальчик, который не видел львов даже на картинке, не испугался.
– Тетечка очень больна, – сказал он, – она умирает.
Аслан хотел войти в домик, но дверь была слишком мала. Тогда он просунул внутрь голову, нажал плечами (Люси и Сьюзен при этом свалились) и поднял весь дом, так что тот опрокинулся и развалился. А там, все еще в постели, хотя постель теперь стояла на открытом воздухе, лежала старушка, такая маленькая, словно в ней текла кровь гномов. Она была на пороге смерти, но, открыв глаза и увидев светлую косматую голову льва, не закричала и не лишилась чувств. Она сказала:
– О, Аслан! Я знала, что это правда. Я ждала этого всю жизнь. Ты пришел забрать меня?
– Да, милая, – отвечал Аслан, – но всего только на маленькую прогулку.
И пока он говорил, подобно тому, как розовый свет озаряет облака, краска вернулась на ее бледное лицо, глаза засверкали, она села и сказала:
– Ну, я заявляю, что чувствую себя лучше. Думаю, я не отказалась бы от легкого завтрака.
– Вот, матушка, – сказал Вакх, погружая кувшин в колодец и поднося ей. Но теперь в нем была не вода, а роскошное вино, яркое, как желе из красной смородины, густое, как масло, согревающее, как чай, холодное, как роса.