Вечером все нарнийцы ужинали у волшебника, и Люси заметила, как изменилось все наверху, когда она перестала бояться. Таинственные знаки на дверях были по-прежнему таинственными, но казались добрыми и смешными, а бородатое зеркало стало скорее забавным, чем страшным. На ужин каждый получил любимое кушанье, а когда все насытились, волшебник положил на стол два чистых листа пергамента и попросил Дриниана рассказать об их плавании. По мере того, как Дриниан говорил, рассказ его ложился рисунком на пергамент, пока, наконец, каждый лист не превратился в превосходную карту, на которой были и Гальма, и Теревинфия, и Семь Островов, и Одинокие Острова, и Горелый, и Остров Мертвой Воды и даже Остров Охлотопов. Эти первые карты Восточных морей оказались и лучшими, сколько их потом ни составляли, ибо города и горы с первого взгляда выглядели, как на обычных картах, но если посмотришь через увеличительное стекло, оказывалось, что это картинки, на которых отчетливо видны и крохотный замок, и невольничий рынок, и улицы Узкой Гавани, словом – все, такое маленькое, будто смотришь в перевернутый бинокль. Одно было плохо – береговая линия многих островов прерывалась, поскольку карта показывала только то, что Дриниан видел собственными глазами. Волшебник оставил одну карту у себя, другую подарил Каспиану, и она до сих пор висит в его дворце. О морях и островах к востоку от охлотопов волшебник не знал ничего, только сказал, что семь лет тому назад к ним на остров заходил нарнийский корабль, на котором плыли лорд Ревелиан, лорд Аргоз, лорд Мавроморн и лорд Руп. И моряки наши поняли, что золотой человек на дне Мертвого озера был лорд Рестимар.
На следующий день волшебник починил – то есть заколдовал корму, поврежденную Морским Змеем, и подарил мореплавателям много полезных вещей. Распрощались как друзья, и, когда в два часа дня корабль отплыл от острова, охлотопы долго плыли за ним следом, шлепая ступней по воде и громко крича, пока не скрылись из виду.
Глава двенадцатаяТемный остров
Потом двенадцать дней они плыли на юго-восток, подгоняемые слабым попутным ветром. Было тихо и тепло, но ни птиц, ни рыб никто не видел. Только однажды вдоль правого борта долго плыли киты, пуская высокие фонтаны. Люси и Рипичип подолгу играли в шахматы. На тринадцатый день Эдмунд увидел из смотровой корзины слева по борту какую-то темную гору, поднимающуюся из воды.
Они изменили курс и двинулись к острову на веслах, ибо попутного ветра не было. Вечером они все еще гребли, гребли и ночью. На следующий день погода была прекрасная, но ветер совсем утих. Темная масса казалась ближе и больше, но разглядеть ее было трудно, и одни думали, что до острова еще далеко, а другие считали, что приближаются к полосе тумана.
Однако часам к девяти странная глыба вдруг оказалась так близко, что они увидели: это не земля и даже не туман, а тьма. Описать ее довольно трудно, но попробуйте представить, что вы стоите у железнодорожного туннеля, такого длинного и извилистого, что конца не видно. В самом начале еще различишь шпалы, рельсы, гравий, потом мрак сгущается, и, наконец, все исчезает в однородной тьме. Так было и теперь. В нескольких футах от корабельного носа вода еще отливала зеленовато-синим, потом становилась блеклой и серой, как в глубоких сумерках, а еще дальше была полнейшая темень, как в безлунную и беззвездную ночь.
Каспиан громко приказал остановиться, и все, кроме гребцов, бросились к носу смотреть. Но никто ничего не увидел. Позади было море и солнце, впереди – тьма.
– Попробуем пройти? – крикнул Каспиан.
– Не советую, – отвечал Дриниан.
– Капитан прав, – поддержали матросы.
– Я тоже так считаю, – сказал Эдмунд.
Люси и Юстэс молчали, но сами радовались такому решению, и тут звонкий голос Рипичипа нарушил тишину:
– Почему же нам не двинуться вперед? Может мне кто-нибудь объяснить?
Никто не мог, и рыцарь продолжал:
– Если бы я обращался к рабам или деревенским домоседам, я знал бы, что они просто трусят. Но позволю себе надеяться, в Нарнии никогда не услышат, что лица королевской крови в полном расцвете сил поджали хвост лишь потому, что испугались темноты.
– Какой же толк плыть дальше? – спросил Дриниан.
– Толк? – вскричал Рипичип. – Если вы, капитан, видите толк лишь в набитом желудке или кошельке, я отвечу: никакого. Смею надеяться, мы отправились в плавание не ради толка, а ради славы и приключений. Перед нами самое прекрасное приключение, какое только бывает, и, если мы повернем назад, славы мы не дождемся.
Несколько матросов пробормотали что-то вроде «Пропади она пропадом, эта слава», но Каспиан сказал:
– Ох, и беспокойный же ты, Рипичип! Сидел бы ты лучше дома… Ну, ладно, придется плыть дальше, если Люси не возражает.
Люси хотела бы возразить, но сказала:
– Нет, что ты!
– Ваше величество, прикажите хоть огни зажечь! – крикнул Дриниан.
– Разумеется, – отвечал король. – Позаботьтесь об этом, милорд.
Зажгли фонари на корме, на носу и на мачте и два факела просто на палубе. Солнце сияло, и они светили блекло и слабо. Потом все мужчины, кроме гребцов, выстроились на палубе с мечами наголо. Люси и двое лучников разместились на боевой вышке, натянув луки. Ринельф стоял на носу, готовый подать сигнал. Рипичип, Эдмунд, Юстэс и Каспиан в сверкающей кольчуге держались вместе. Дриниан стоял за штурвалом.
– Да будет с нами Аслан! – вскричал Каспиан. – Самый тихий ход. Молчите и слушайте команду.
Тяжело, со скрипом упали на воду весла, и «Покоритель зари» стал продвигаться вперед. Люси удалось уловить миг, когда они вошли во тьму. Нос уже не был виден, когда последние солнечные лучи скользнули по корме. И корма, и море, и небо ярко сверкнули – и исчезли, только фонарь едва различимым пятном обозначал, где кончается корабль. Перед фонарем чернела тень припавшего к штурвалу Дриниана. В свете факелов можно было различить часть палубы, мерцание мечей и шлемов и еще один островок блеклого света на носу. Люси казалось, что смотровая корзина, освещенная фонарем с верхушки мачты, движется сама по себе. Все фонари светили тускло и мертво – они всегда так светят, если зажжешь их ночью. И еще Люси казалось, что становится холодно.
Никто не знал, как долго они шли сквозь тьму. Только по скрипу уключин и плеску весел можно было догадаться, что они движутся. Как ни напрягался Эдмунд, он ничего не мог различить, кроме отблесков фонаря у самого борта, но даже этот отблеск казался мутным, а рябь за бортом – медленной, мелкой и мертвой. Вскоре все на палубе стали дрожать от холода.
Вдруг откуда-то (никто уже не понимал, куда они плывут) раздался дикий крик. То ли это кричал не человек, то ли от ужаса голос его стал не таким, как у людей.
Каспиан попытался заговорить, но у него пересохло в горле, и тут все услышали звонкий голосок Рипичипа, звучащий очень громко в полной тишине:
– Кто ты? Если ты – враг, мы не боимся тебя! Если ты друг, твои враги научатся бояться нас.
– Спасите! – прокричал голос. – Спасите! Даже если вы снитесь мне, спасите меня! Возьмите меня на борт! Убейте, что хотите сделайте, только не исчезайте! Не оставляйте меня в этом ужасном месте!
– Где вы? – закричал Каспиан. – Мы вас возьмем. Подплывайте к борту.
Снова раздался крик – то ли радости, то ли ужаса, – и они услышали, что кто-то плывет к кораблю.
– Встаньте здесь, чтобы поднять его, – приказал Каспиан.
– Есть, ваше величество, – ответили матросы. Несколько человек стали у правого борта с веревками, а один, свесившись за борт, держал факел. Из темноты появилось бледное лицо, и, поднатужившись, дюжина рук втащила незнакомца наверх.
Эдмунд подумал, что никогда не видел такого дикого человека. Он был не стар, но волосы его свисали длинными седыми прядями, худое лицо искажал ужас, а одежда давно превратилась в лохмотья. Больше всего поражали глаза – они были так широко открыты, что казалось, будто у несчастного нет век. Едва коснувшись палубы, он сказал:
– Бегите! Скорее плывите обратно! Гребите, пока не выберетесь из этого гиблого места!
– Успокойся, – сказал Рипичип, – и скажи, что нам угрожает? Мы не из тех, кто спасается бегством.
Незнакомец с ужасом воззрился на мышиного рыцаря.
– Все равно бегите, – задыхаясь, повторил он. – На этом острове сны становятся явью.
– Его-то я и искал! – воскликнул один матрос. – Я женюсь на Нэнси, как только мы причалим.
– А я увижу Тома живым, – отозвался другой.
– Глупцы! – закричал незнакомец. – Из-за таких мечтаний я и попал сюда! Ах, лучше бы я утонул или не родился! Слышали, что я сказал? Здесь сны становятся явью. Не грезы и мечты, а сны, ночные сновидения.
На минуту воцарилась тишина, затем вся команда бросилась к главному люку. Все сели на весла и принялись грести как можно сильнее. Дриниан склонился к штурвалу, боцман быстро отдавал команды. За эту минуту каждому припомнились такие сновидения, после которых страшно заснуть снова.
Только Рипичип не двинулся с места.
– Ваше величество, – сказал он, – неужели вы одобряете этот мятеж? Это же паника, это просто бегство.
– Гребите, гребите! – кричал Каспиан. – Гребите изо всех сил! Говори что хочешь, Рипичип. Есть вещи, которых человеку не вынести.
– Тогда я рад, что не родился человеком, – холодно отвечал Рипичип, кланяясь своему повелителю.
Люси тоже слышала слова незнакомца и припомнила страшный сон, который давно старалась забыть, – так отчетливо, словно только что проснулась. Ей захотелось спуститься на палубу, к Эдмунду и Каспиану. Но что толку? Если здесь оживают сны, Эдмунд и Каспиан могут превратиться в чудищ. Она крепко ухватилась за перила смотровой вышки и постаралась успокоиться. Матросы гребли назад, к свету, изо все сил; еще несколько минут, думала она, и все будет позади. Ах, только бы побыстрее!
Хотя вода под веслами шумно плескалась, кругом царила непроницаемая тишина. Каждый знал, что лучше не прислушив