С этим последним «гибнут» на опушке явилась плакальщица. Высокая, ростом с кентавра, она была похожа одновременно на женщину и на дерево. Тому, кто в жизни не видел дриад, трудно представить это существо, а кто видел, тот сразу признает — по цвету, по голосу, по волосам. Король, кентавр и единорог сразу узнали деву-буковину.
— Правосудия, государь! — вскричала она. — Защиты! Помощи! Они рубят нас на Фонарном урочище. Сорок моих братьев и сестер уже низринуты наземь.
— Что вы говорите, сударыня? На Фонарном урочище? Гибнут говорящие деревья? — вскричал король, вскакивая на ноги и обнажая меч. — Кто осмелился поднять на вас руку? Клянусь гривой Эслана…
— A-а! A-а! А-а! — застонала дриада, вздрагивая и содрогаясь, как от мощных ритмичных ударов. Ноги у нее подкосились, и она пала на бок. Несколько мгновений мертвое тело лежало, простершись в траве, а затем исчезло — за много миль от этого места было срублено ее дерево.
От горя и ярости король на краткое время онемел. Опомнившись, он вскричал:
— Вперед, друзья! Спешим к верховьям! Мы должны отыскать лиходеев. Клянусь, ни единого не оставлю в живых.
— Государь, я иду с вами, — сказал Брильянт.
Однако Рунвит молвил:
— Королю даже в гневе не следует терять разумения. Там деется нечто небывалое, и коль скоро мятежники вооружены, нам троим не совладать с ними. Не лучше ли дождаться…
— Не стану я ждать ни мгновения, — отвечал король. — Мы с Брильянтом идем туда немедля, а ты скачи во весь опор в Кэйр-Паравел за помощью. Вот тебе мое кольцо — знак власти. Призови к оружию рыцарей-всадников, говорящих собак, десяток гномов (нам нужны лучники), и леопарда и, пожалуй, великана Камнефута. Приведи их как можно скорее.
— Да будет так, государь, — сказал Рунвит и, развернувшись, ускакал на восток, в низовья.
Король шагал размашисто, то беззвучно что-то бормоча, то сжимая кулаки. Брильянт молча шел рядом. Нарушало тишину лишь позвякивание богатой золотой цепи на вые единорога да поступь двух ног и четырех копыт.
Вышли к реке и двинулись луговой дорогой к верховьям: по левую руку — река, по правую — лес. Но вскоре непроходимая чащоба, спустившись к самой воде, преградила дорогу. Дальнейший путь пролегал по южному берегу, пришлось перебираться вброд. Тириану вода была по грудь; Брильянт, рассекая течение — на четырех ногах все же легче устоять, чем на двух, — шел справа от короля, а тот мощной рукой обвил мощную шею единорога, и оба благополучно преодолели поток. Холодная вода ничуть не остудила гнев короля. Однако, выйдя на берег, Тириан не преминул отереть меч о плечо плаща — единственную не намокшую часть одежды.
Теперь река была у них по правую руку, а Фонарное урочище впереди. Не прошли они и мили, как вдруг оба остановились и одновременно воскликнули — король: «Глядите!», Брильянт: «Что это?»
— Плот, — сказал Тириан.
Так оно и было. Плот, связанный из полудюжины великолепных свежесрубленных и очищенных от веток стволов быстро скользил вниз по течению. Плотогон, водяная крыса, стоя на носу, орудовал шестом.
— Эй! Водяная крыса! Что ты делаешь? — крикнул король.
— Гоню бревна на продажу калорменцам, ваше величество, — отвечал плотогон и отдал честь, коснувшись лапой фуражки, которой на нем не было.
— Калорменцам? — вскричал Тириан. — Что это значит? Кто разрешил валить деревья?
Полая вода течет быстро, плот уже пронесся мимо, но кры'са-плотогон, обернувшись, успела ответить:
— Сам Лев приказал, ваше величество. Сам Эслан, — плотогон что-то добавил, но они не расслышали.
Король и единорог уставились друг на друга; и никогда, ни в одном сражении, они не выглядели столь ошеломленными, как в тот миг.
— Эслан? — глухо повторил король. — Эслан… Разве такое может быть? Разве может он повелеть вырубить священные деревья и убивать дриад?
— Если только дриады не сотворили что-нибудь совершенно неподобающее… — проворчал Брильянт.
— Но продавать калорменцам! Разве это возможно?
— Не знаю, — горестно вздохнул Брильянт. — Он все-таки не ручной Лев.
— Что ж, — молвил король, помолчав, — наше дело — делать свое дело.
— Это единственное, государь, что мы должны, — отвечал единорог.
Ни тот ни другой не подумали, сколь неразумно идти дальше вдвоем, — гнев затмил им рассудок. И к великим бедам привела эта их опрометчивость.
Тут король обнял друга за шею и лбом припал к его лбу.
— Брильянт, — прошептал он, — что нас ждет впереди? Ужасная мысль посетила мое сердце: лучше было бы умереть, чем дожить до такого.
— Да, — отвечал Брильянт. — Мы зажились на этом свете. И дожили до наихудшего, — так они стояли некоторое время, потом двинулись дальше.
Вскоре послышалось далекое «хэк-хэк-хэк» — удары топора по дереву; склон холма круто поднимался вверх. Воители добрались до вершины, и перед ними открылось все Фонарное урочище. И, взглянув, король побледнел.
Прямо посреди древнего леса (того самого, деревья которого выросли из золотых и серебряных монет; того самого, среди которого дитя, пришедшее из нашего мира, посадило дерево, Древо Нарнии), — зияла длинная широкая просека, отвратительная просека, похожая на глубокую гнойную рану, а грязные царапины борозд, по которым тащили поваленные деревья, тянулись до самой реки. Там кипела работа, щелкали кнуты, лошади с трудом волокли бревна. Но короля с единорогом поразило прежде всего то, что лесорубами оказались не только говорящие животные, но и люди. И людей там, пожалуй, было не меньше, чем животных, и люди эти — не светловолосые нарнианцы, а смуглые, бородатые жители Калормена, обширного и жестокого государства, лежавшего за пустыней к югу от Арченланда. Конечно, калорменцы в Нарнии не редкость — то купцы приедут, то послы, — ибо между двумя странами заключен мир. Однако ничем невозможно объяснить, почему тут их так много и почему они валят нарнианский лес. Тириан обнажил меч, обмотал левую руку плащом, и воители поспешили вниз.
Два калорменца погоняли жеребца, волочившего бревно к реке. А бревно застряло в грязи.
— Давай, давай, сын безделья! Тащи, ленивая тварь! — кричали калорменцы, размахивая кнутами.
Конь из последних сил упирался копытами в землю, глаза его налились кровью, он был весь в мыле.
— А ну работай, ленивая тварь! — гаркнул один из погонщиков и со всего маху ударил коня кнутом. И тут произошло самое ужасное.
До этого момента Тириан был уверен, что жеребец, которого погоняли калорменцы, это их лошадь, обыкновенная, бессловесная животина, вроде тех, что живут в нашем с вами мире. И хотя ему было крайне неприятно наблюдать столь жестокое обращение с бессловесной тварью, но все его мысли были заняты убийством говорящих деревьев. Он и представить себе не мог, что кто-либо посмеет запрячь свободную говорящую нарнианскую лошадь, тем более охаживать ее кнутом. И вдруг жеребец, поднявшись на дыбы, заржал:
— Дурак! Деспот! Ты что, не видишь, я и так делаю все, что могу?
Только тут король понял, что конь — один из нарнианцев, его подданных; гнев обуял его и Брильянта, такой гнев, что они уже не помнили себя. Меч короля взвился в воздух, рог Брильянта опустился к земле. И оба разом кинулись вперед. В следующее мгновение один из погонщиков пал, сраженный мечом Тириана, другой был пронзен рогом в самое сердце.
Глава 3Глумна вершине славы
— Сударь мой конь, сударь мой конь, — восклицал Тириан, торопливо обрезая постромки, — откуда тут взялись иноземцы, обратившие вас в рабство? Или Нарнию захватили? Или было сражение?
— Нет, ваше величество, — отвечал конь, тяжело дыша. — Эслан пришел. И все это с его изволения. Он приказал…
Но тут раздался голос Брильянта:
— Опасность, государь!
Тириан оглянулся. Калорменцы (а вместе с ними и несколько говорящих животных) бежали к ним. Двое погонщиков умерли, не успев даже вскрикнуть, поэтому остальные не сразу заметили, что случилось, но теперь они приближались, размахивая ятаганами.
— Быстрее! Садитесь! — вскричал Брильянт.
Король вскочил верхом на старого друга, тот развернулся и помчался прочь. Дважды или трижды он менял направление, чтобы сбить преследователей со следа, потом пересек ручей и прокричал, не сбавляя хода:
— Куда, государь? В Кэйр-Паравел?
— Вам тяжело, дружище, — отвечал Тириан, — Я спешусь, — он спрыгнул с единорога, и они стали друг против Друга.
Брильянт, — молвил король. — Мы совершили нечто ужасное.
— Нас вынудили, — отвечал Брильянт.
— Мы напали на них без предупреждения… без вызова… на безоружных… Мерзость! Мы — убийцы, Брильянт. Я опозорен навеки.
Брильянт понурился. Ему тоже было стыдно.
— Кроме того, — продолжал король, — все здесь делается по воле Эслана. Так сказал конь. Крыса-плотогон — тоже. И все говорят: Эслан пришел. Если это правда…
— Но, государь, как могут по воле Эслана твориться столь чудовищные дела?
— Он — не ручной Лев. Что можем мы знати о его делах? Мы — убийцы. Я решил вернуться, Брильянт. Я отдам свой меч и сам отдамся в руки калорменцев. Я буду просить их, пусть отведут меня к Эслану. Я хочу, чтобы он судил меня.
— Вы идете на смерть, — сказал Брильянт.
— Пусть Великий Лев обречет меня на смерть, — воскликнул король. — Пусть! Этого я не боюсь. Лучше умереть, чем жить, зная: Эслан пришел, но вовсе не тот Эслан, в которого мы верили и которого ждали! Как будто солнце взошло, но не светлое солнце, а черное.
— Именно так, — согласился Брильянт. — Будто пьешь воду, а вода — сухая. Вы совершенно правы, государь. Пришел конец всему. Идемте и отдадимся на их милость.
— Нет нужды сдаваться обоим.
— Ради нашей дружбы, государь, позвольте мне быть с вами, — сказал единорог, — Если вы умрете и если Эслан — не Эслан, зачем мне жизнь?
И они пошли вспять, роняя горькие слезы.
Как только король с единорогом показались на вырубке, калорменцы подняли крик и бросились к ним, размахивая ятаганами. Однако король протянул им свой меч рукоятью вперед и возгласил: