Нет ничего хуже ожидания. К счастью, Джил с Юстейсом часа на два уснули, а проснулись от ночного холода и, что еще хуже, от нестерпимой жажды, которую нечем было утолить. Глуп стоял молча и время от времени нервно вздрагивал. Зато Тириан, положив голову на бок Брильянта, безмятежно спал, будто в своей королевской спальне в Кэйр-Паравеле. Так он и спал, покуда не раздались звуки гонга на вершине холма. Тут король сел, увидел отсветы огня по другую сторону хлева и понял, что срок пришел.
— Поцелуйте меня, Брильянт, — сказал он, — Близок наш последний час в этом мире. Если я чем-нибудь обидел вас, простите меня.
— Государь, — отвечал единорог, — это даже обидно, но мне не за что вас прощать. Мы с вами познали немало радостей. Когда бы Эслан предложил мне начать все сначала, я хотел бы прожить ту же самую жизнь, которую прожил, и умереть той же самой смертью, какой умру. Прощайте!
Разбудили Прозорла, спрятавшего голову под крыло (выглядело так, будто у него вовсе нет головы) и двинулись вперед, к хлеву. Глупа оставили у задней стены (все были с ишаком ласковы — никто не держал на него зла) и велели не двигаться, пока не позовут, а сами потихоньку выглянули из-за угла.
Костер в нескольких шагах от них только что запалили, он еще не разгорелся, а толпа нарнианцев расположилась по другую сторону, так что Тириан поначалу разглядел лишь множество горящих глаз, в которых отражалось пламя, — так в свете автомобильных фар сверкают кроличьи или кошачьи глаза. Едва успели занять место, как гонг смолк, и откуда-то слева появились три фигуры. То были таркаан Ришда, ведший за руку Обезьяныча, а тот хныкал и бормотал: «Зачем так быстро, не тяните меня, я не могу. Ох, моя бедная голова! Эти полуночные встречи меня доконают. Не обезьянье это дело бодрствовать по ночам; я вам не крыса, не летучая мышь… Ох, моя голова!» Третьим, бок о бок с Глумом, держа хвост трубой, мягко и вместе с тем величаво выступал кот Рыжий. Они направлялись к костру и прошли так близко от Тириана, что стоило кому-нибудь повернуть голову, тут бы его и заметили. По счастью, не повернули, зато Тириан услышал, как Ришда шепнул Рыжему:
— Ну, кот, давай. Разыграй свою роль как должно.
— Мяу, мяу. Положись на меня! — И кот, свернув в сторону от костра, устроился в первом ряду животных, можно сказать, зрителей.
И впрямь, все это походило на представление. Толпа нарнианцев — зал, травяная площадка с костром — сцена, Обезьяныч и таркаан — актеры, хлев позади них — декорации, а Тириан с друзьями выглядывали, как из-за кулис. Их позиция — лучше не придумаешь: один шаг к костру — и все глаза мигом обратятся на короля, а покуда они остаются в тени, один шанс из ста, что их заметят.
Таркаан Ришда подтащил Обезьяныча ближе к огню. Теперь оба стояли лицом к толпе, а стало быть, спиной к Тириану и его друзьям.
— Ну, ты, обезьяна, — чуть слышно прошипел Ришда, — произнеси то, что вложил в твои уста мудрец, мудрейший, чем ты. Да держи голову повыше! — Сказав это, он пнул Глума мыском башмака.
— Не трогай меня, — пробормотал Глум, однако выпрямился и возгласил:
— Слушайте все. Случилось нечто ужасное. Нечто страшное. Нечто, хуже чего не бывало в Нарнии. И Эслан…
— Ташлан, дурак ты этакий, — прошипел Ришда.
— И Ташлан, — продолжал Обезьяныч, — конечно, Ташлан, очень разгневался.
Животные замерли в ожидании новой напасти, и те, что прятались за углом хлева, тоже затаили дыхание. Что будет дальше?
— Да-да, — Обезьяныч повысил голос. — В то самое время, когда сам Ужасный пребывает среди нас — вон там, в храме позади меня, — объявился некий преступник, совершивший то, чего не посмел бы совершить никто из живущих в этом мире. Он напялил на себя львиную шкуру и шляется в ней по лесу, выдавая себя за Эслана.
Джил решила, что Обезьяныч сошел с ума. Он что, собирается открыть правду?
Толпа заревела испуганно и яростно:
— Р-р-р-р! Кто это? Где он? Р-р-разорвем!
— Его видели вчера вечером, — возопил Обезьяныч, — но ему удалось уйти. Это — ишак! Обыкновенный несчастный ишак! Коль увидите ишака…
— Р-р-р-р! — взревели животные. — Ужо мы его! Пусть только попадется!
Джил взглянула на короля: челюсть у того отвисла, на лице — ужас. И тут до нее дошло все дьявольское коварство врага. Примешав ко лжи малую толику правды, они сотворили ложь необоримую. Что толку теперь объяснять нарнианцам, что ишака обрядили львом, чтобы обмануть их? Обезьяныч на это скажет: «А я вам что говорил?» Что толку показывать им Глупа в львиной шкуре? Они разорвут его на части, вот и все.
— Обошли нас на повороте, — шепнул Юстейс.
— Почву из-под ног выбили, — сказал Тириан.
— Хитро, ой, хитро! — проговорил Поджин. — Готов присягнуть, эту новую ложь придумал Рыжий.
Глава 10Кто войдет в хлев?
Уху стало щекотно. Джил оглянулась — единорог Брильянт шептал ей своим конским шепотом. С трудом разобрав его слова, она кивнула и прокралась туда, где стоял Глуп. Быстро и бесшумно обрезала завязки на львиной шкуре. После того, что сказал Глум, другого выхода не было! Спрятать бы ее куда подальше, но шкура оказалась слишком тяжела. Пришлось затолкать в кусты. Потом Джил сделала знак ишаку, и они присоединились к остальным.
Обезьяныч продолжал:
— Это преступление разгневало Эслана… Ташлана… Он сказал, что был слишком милостив к вам, являясь вам еженощно! Но теперь больше не явится.
Вой, мяв, рев и визг послышались в ответ, но в этот общий плач ворвался громкий хохот.
— Ха-ха-ха! Вы только послушайте эту обезьяну! Мы-то знаем, почему его бесценный Эслан больше не явится. Я скажу вам, почему: потому что его там нет. И никогда никого там не было, кроме старого осла в львиной шкуре. Ишак исчез, вот обезьяна и выдумывает.
Сквозь пламя Тириан не мог различить говорящего, но скорее всего то был Гриффел, предводитель гномов. И это подтвердилось через секунду — хор гномов затянул:
— Врет обезьяна! Врет обезьяна! Врет обезьяна! Вре-е-е-т…
— Молчать! — рявкнул таркаан Ришда. — Молчать, порождение грязи! Слушайте меня, вы, нарнианцы, иначе я велю моим воинам взять вас на мечи. Господин Глум уже сообщил вам о преступном ишаке. И поэтому вы помыслили, что в сем строении не пребывает Ташлан! Вы так думаете? Остерегитесь! Остерегитесь!
— Нет, нет, мы так не думаем! — вопила толпа.
Но гномы кричали:
— Вот именно, черномазый, именно так! Пошли, Обезьяныч, покажи нам, что там, внутри, иначе не поверим!
Дождавшись затишья, Обезьяныч ответил:
— Ага, значит, вы, гномы, думаете, что вы умнее других? Не спешите. Я ведь не говорил, что вы не можете увидеть Ташлана. Всякий может увидеть его.
Сборище притихло. Потом медведь проворчал медленно и неуверенно:
— Я чего-то не совсем… того…. Я-то думал…
— Он думал! — передразнил Обезьяныч. — Разве то, что происходит в медвежьей голове, называется «думать»? Слушайте, вы. Всякий может видеть Ташлана. Только к вам он не выйдет. Зато вы можете войти к нему.
— Ура! Ура! Ура! — заголосила толпа, — Этого мы и хотели! Мы можем войти и лицезреть его. И он будет милостив, как это было всегда, — птицы щебетали, собаки взволнованно взлаивали. Раздалось шуршание, топот, гомон — все разом вскочили на ноги и ринулись к хлеву, желая протиснуться в дверь. Обезьяныч вскричал:
— Назад! Тихо! Не спешите.
Животные застыли на месте — кто с поднятой лапой, кто виляя хвостом, и все головы повернуты в одну сторону.
— Но вы же сказали… — начал медведь.
Глум не дал ему договорить.
— Всякий может войти… Но не все разом, а по одному. Кто первый? Ташлан не говорил, что умилостивился. И кроме того, он облизывался, как в ту ночь, когда проглотил преступного короля. Сегодня с утра он рычал. Я-то сам туда сейчас не сунусь. Ну а вы — пожалуйста. Кто первый? Только не вините меня, ежели он проглотит кого или испепелит одним только взглядом. Это — ваше дело. Ну же! Кто первый? Эй, гномы, может, кто из вас?
— Так-то оно так, — ухмыльнулся Гриффел. — Да только войдешь, а тебя и кокнут! Откуда нам знать, кто у тебя там, за дверью?
— Хе-хе! — отвечал Обезьяныч. — Стало быть, ты уже согласен, что там кто-то да есть, а? Зачем же вы так шумели? С чего это теперь притихли? Ну, кто первый?
Животные переглядывались и потихоньку пятились. Весело вилявшие хвосты обвисли. Глум же вперевалочку расхаживал взад-вперед, глумясь над ними:
— Э-хе-хе! А я-то радовался — как они все желают лицезреть Ташлана! Неужто расхотели, а?
Тириан склонил голову, чтобы расслышать шепот Джил:
— А что там может быть, в хлеву?
— Кто знает? — отвечал Тириан, — Может быть, два калорменца по сторонам от двери, с мечами наготове.
— А не может ли… не может ли там быть… этот, ужасный, которого мы видели?
— Сам Таш? — шепнул Тириан, — Понятия не имею. Но мужайся, дитя: да хранит нас лапа истинного Эслана.
И тут произошло нечто неожиданное. Невозмутимым ясным голосом, так, будто ничего особенного не случилось, кот Рыжий сказал:
— Если хотите, я войду.
Все уставились на него.
— Вот это ловко, ваше величество, — молвил Поджин. — Ведь мошенник-кот с ними в сговоре. Кто бы там ни был внутри — будь я проклят, если кота тронут; Рыжий выйдет цел и невредим и объявит, что видел нечто этакое преужасное.
Тириан не успел ответить — Обезьяныч подозвал кота:
— Хе-хе, так это ты, дерзкий котяра, решил встретиться с ним лицом к лицу? Давай, иди! Я тебе приоткрою дверь. Только я не виноват, если он подпалит тебе усы. Сам напросился.
Кот встал и прошествовал прочь от толпы, ступая чопорно и изящно, подняв хвост, весь прилизанный — ни единая шерстинка не топорщилась. Он обогнул костер, и прошел так близко от Тириана, стоявшего за углом, что королю удалось заглянуть ему в глаза. Огромные зеленые котовьи глаза не мерцали. («Холоден, как огурец, — пробормотал Юстейс. — Знает, что ему нечего бояться».) Обезьяныч, хихикая и гримасничая, поднял лапу, отодвинул засов и отворил дверь. Тириану показалось, что кот мурлыкал, входя в темный дверной проем.