— Погоди! — крикнул вслед девочке профессор. — Вернись! Мальчишка спятил! — Но Полли и не подумала остановиться, так что дяде Эндрю волей-неволей пришлось последовать за ней. Он старался особенно не отставать, но и не спешил нагонять детей, чтобы не очутиться вдруг слишком близко ко льву.
Дигори дошел до лесной опушки — и замер. Прямо перед ним стоял Лев. Зверь по-прежнему пел, но это была уже новая Песнь. В ней появилась мелодия, и в то же время она стала какой-то яростной, даже неистовой. Под нее хотелось бегать, прыгать, карабкаться на деревья, вопить, бросаться к первым встречным с распростертыми объятиями — или чтобы надавать им тумаков… Слушая Песнь, Дигори весь раскраснелся. Краем уха он расслышал, как дядя Эндрю бормочет: «Какая женщина, сэр! Сколько сил, сколько достоинства! Конечно, нрав у нее уж чересчур горячий, но кто из нас не без греха, сэр? А в остальном — какая женщина!»
И под эту Песнь мир вокруг снова преобразился.
Попробуйте представить себе долину, земля в которой кипит точно вода в котле. Да, земля именно кипела, бурлила, по ней словно пробегали волны; и повсюду вспухали кочки, некоторые точь-в-точь как холмики, какие оставляют кроты; другие покрупнее, размерами с бочку, а самые большие были с двухэтажный дом. Эти кочки содрогались, лопались, разлетаясь комьями земли, и из каждой появлялось какое-нибудь животное. Из маленьких выбирались кроты — точно так же, как где-нибудь в Англии; собаки принимались лаять, едва высунув из-под земли головы, и бешено дергали лапами, будто протискиваясь сквозь дыру в заборе. У оленей сперва высовывались рога — сначала Дигори принял их за деревья. Лягушки выскочили из-под земли у реки и тут же с громким плеском попрыгали в воду и громко заквакали. Пантеры, леопарды и другие кошки, большие и маленькие, немедленно стали умываться, а покончив с этим, взялись точить когти о стоявшие поблизости деревья. С деревьев стаями срывались птицы. Над травой порхали бабочки, пчелы сразу же поспешили к цветам, будто их подгонял невидимый кнут. А удивительнее всего было, когда лопнула самая большая кочища — с таким грохотом, что земля под ногами содрогнулась, — и из нее показался длинный хобот, затем появилась крупная голова с обвислыми ушами, и наконец, тяжело ступая и отфыркиваясь, на поверхность вылез огромный слон. Песни льва было не различить, ее заглушали всевозможные звуки — рычание, мычание, блеянье, кваканье, лай, щебет, ржание, карканье, урчание, мяуканье, шипение и сопение.
Дигори стоял как завороженный, не в силах отвести взгляд от Льва. Громадный золотистый зверь величаво расхаживал среди животных, которые, похоже, ничуть его не боялись. Внезапно за спиной у мальчика послышался топот копыт; мгновение спустя Ягодка проскакала мимо Дигори и присоединилась к остальным животным. (Надо заметить, что воздух этого мира пошел на пользу не только дядюшке Эндрю. Ягодка ничем не напоминала себя прежнюю, усталую, заморенную лондонскую клячу; теперь это была крепкая и бодрая лошадка, с пышной гривой и гордо выгнутой шеей.) И тут Дигори сообразил, что Песнь оборвалась. Лев замолчал, но не остановился. Продолжая расхаживать среди животных, он то и дело подходил к какой-нибудь паре (непременно к паре) и терся с ними носами. Так он выбрал двух бобров, двух леопардов, оленя с ланью… К некоторым животным он не подходил вовсе. Те, кого выбрал Лев, следовали за ним, словно забыв о своих сородичах. Наконец Лев остановился. Все животные, которых он выбрал, выстроились широким кругом, так что Лев оказался в центре. А те, кого не выбрали, начали потихоньку разбредаться кто куда. Шум постепенно стих в отдалении. Избранные животные не издавали ни звука и неотрывно глядели на льва. Все стояли неподвижно, лишь кошки изредка подергивали хвостами. Впервые с начала этого мира, в нем установилась тишина; ее нарушало только журчание воды. Сердце Дигори, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди; мальчик чувствовал, что сейчас произойдет нечто особенное, нечто очень и очень важное. Он вовсе не забыл о своей маме; просто он понимал, что пока ему лучше не вмешиваться.
Лев не мигая глядел на животных, словно хотел испепелить их своим взглядом. И под его пристальным взором животные мало-помалу менялись. Самые маленькие — кроты, кролики и прочие — как будто подросли, а самые большие — это было легко заметить по слонам — стали чуть поменьше. Многие поднялись на задние лапы и склонили головы, словно к чему-то прислушиваясь. Лев раскрыл пасть и дохнул на животных; его теплое дыхание обежало круг, как ветерок обегает рощицу. Издалека, с неведомых высот за голубизной небес, снова донеслась песня звезд — прозрачная, холодная, загадочная. Сверкнула огненная вспышка (но никто не обжегся); она сорвалась то ли с неба, то ли с львиной гривы. Детям почудилось, будто кровь у них в жилах вспыхнула, и тут над долиной раскатился голос, звучнее и царственнее которого они в жизни не слышали;
— Нарния, восстань! Нарния, пробудись! Люби! Мысли! Говори! Да ходят твои деревья! Да говорят твои звери! Да оживут твои воды!
Глава 10Первая шуткаи другие события
Голос, конечно же, принадлежал льву. Дети уже давно подозревали, что зверь умеет говорить, теперь они удостоверились в этом воочию — и все равно испытали потрясение.
Из-за деревьев выступили лесные боги и богини, за ними следовали фавны, сатиры и гномы. Со дна реки поднялся речной бог, окруженный своими дочерьми-наядами. И все они, а с ними звери и птицы, на разные голоса, высокие, низкие, тоненькие и могучие, восклицали;
— Славься, Эслан! Слышим и повинуемся! Мы пробудились. Мы любим. Мы мыслим. Мы говорим. Мы знаем.
— Но вот знать хотелось бы побольше, — проговорил кто-то скрипучим голосом. Увидев этого «кого-то», дети даже подскочили от неожиданности, ибо то была их старая знакомая, лошадь Ягодка.
— Милая Ягодка, — сказала Полли. — Я рада, что ее тоже выбрали.
Кэбмен, который тем временем присоединился к детям, проворчал:
— Чтоб мне пусто было! Я всегда говорил, что этой лошадке ума не занимать.
— Живые существа! — раскатился над поляной величественный голос Эслана. — Я даю вам жизнь. Даю вам навсегда эту страну Нарнию, с ее лесами, плодами и реками. Даю вам солнце и звезды — и отдаю себя. Глупые животные, которых я не выбрал, тоже ваши. Будьте с ними ласковы, взращивайте их и пестуйте, но не возвращайтесь к их повадкам, иначе утратите Дар Речи. Ибо вы были избраны не для того, чтобы вновь утратить разум.
— Мы слышим, Эслан! Мы повинуемся! — хором ответили птицы и животные.
И вдруг в тишине, наступившей вслед за этим, раздался громкий голос какой-то галки:
— Не боись!
Вам, наверное, известно, как это бывает — скажешь что-нибудь этакое в гостях, и все поворачиваются и глядят на вас так, будто в первый раз видят… Галка и сама испугалась собственной дерзости, а когда другие птицы и животные обернулись к ней, она со стыда сунула голову под крыло, словно собираясь спать. И тут все зафыркали, засопели, стали издавать иные забавные звуки. Животные смеялись! Впрочем, они тут же притихли, но Эслан изрек:
— Не бойтесь смеяться! Вы уже не бессловесные неразумные твари, и вам нет надобности все время быть серьезными. Из речи рождается справедливость, и с речью приходят шутки.
Началось такое веселье, что даже галка вновь набралась храбрости и уселась прямо на голову Ягодки.
— Эслан! — вскричала она, взмахивая крыльями. — Неужто я сотворила первую шутку? Теперь все будут знать, что первой пошутила галка!
— Увы, мой маленький друг, — откликнулся Лев. — Ты не сотворила шутку, ты сама стала первой шуткой. Все захохотали громче прежнего, и галка смеялась вместе со всеми — до тех пор, пока лошадь не тряхнула головой и птица от неожиданности не свалилась (правда, она быстро вспомнила, что у нее есть крылья, и воспарила над землей).
— Нарнии быть! — продолжал Эслан. — И нам надлежит беречь ее. Придите же на мой совет, ты, старший гном, и ты, речной бог, ты, дуб, и ты, филин, и вы, оба ворона, и ты, слон. Мы должны решить, как нам поступить. Ибо, хотя этому миру всего пять часов от роду, в него уже проникло зло.
Те, кого он назвал, вышли из круга и следом за львом двинулись куда-то на запад. Прочие недоуменно зашушукались:
— Что он сказал? Козло? А что такое козло? Нет, он сказал «клозло». А это что?
— Слушай, я пойду за ними, — сказал Дигори. — Я должен поговорить со львом. С Эсланом.
— Думаешь? — усомнилась Полли, — Мне бы духу не хватило.
— Я должен, — повторил Дигори. — Насчет мамы, понимаешь? Если в этом мире есть лекарство, которое ей поможет, я должен его найти. А других спрашивать бесполезно.
— Я с тобой, паренек, — вмешался кэбмен. — Мне этот зверь нравится, а остальных чего бояться? Да и с Ягодкой словечком перекинусь.
Полли нерешительно кивнула, и вот они втроем смело — или почти смело — двинулись туда, где собрались животные. Все были так заняты разговором, что заметили троих людей, только когда те подошли вплотную. (Краем уха Дигори услышал крики дяди Эндрю, который по-прежнему дрожал с головы до ног, не рискуя приближаться: «Дигори, немедленно вернись! Кому говорят, глупый мальчишка! Ни шагу дальше!»)
Наконец животные заметили посторонних, разом замолчали и повернулись к ним.
— Во имя Эслана! — воскликнул бобр. — Это еще что такое?
— Пожалуйста, — начал было дрожащим голосом Дигори, по сто перебил кролик:
— Сдается мне, это ходячий салат.
— Мы не салат, честное слово, — возразила Полли, — Мы совсем невкусные.
— Ого! — вскричал крот, — Они говорят! А салат говорить не умеет.
— Может, это вторая шутка? — предположила галка.
Пантера на мгновение перестала умываться и сказала:
— Если так, то первая была куда лучше. В них нет ничего забавного. — Она зевнула и вернулась к прерванному занятию.
— О, пожалуйста, — взмолился Дигори, — пропустите нас. Мне очень нужно повидать льва.
Кэбмен все это время пытался перехватить взгляд Ягодки и наконец добился своего.