жал уши.
Влетели под полог сумрачного соснового бора, которому, казалось, нет ни конца ни края. Каспиану вдруг вспомнились бесчисленные истории о враждебных человеку деревьях. Он же тельмаринец; его сородичи вырубали деревья везде, где только могДи, и непрерывно воевали с любой живностью. Откуда деревьям знать, что он не такой, как прочие тельмаринцы?
Ветер задул сильнее прежнего. Деревья раскачивались, гнулись и скрипели. Вдруг раздался громкий треск и одно из деревьев рухнуло наземь прямо за спиной у королевича! «Тихо, дружок, тихо!» — крикнул Каспиан, успокаивая коня: тот чуть было не встал на дыбы. У самого королевича бешено колотилось сердце. Подумать только: еще бы вот столечко — и поминай как звали короля Каспиана Десятого…
Сверкнула молния, раскат грома сотряс небосвод. Конь закусил удила и помчался, не разбирая дороги. Остановить его не сумел бы и тот, кто привык объезжать диких лошадей. Королевич прильнул к шее животного, вцепился обеими руками в гриву. Его жизнь висела на тоненькой ниточке… Дерево за деревом возникало из темноты, чтобы в следующий миг остаться позади. Внезапно что-то ударило Каспиана по лбу (слишком неожиданно, чтобы он успел ощутить боль), и королевич упал замертво…
Очнувшись, он увидел пламя костра. Сразу нахлынула боль — болели и руки, и ноги, и спина, а голова просто раскалывалась. Сквозь боль прорывались негромкие голоса.
— Прежде чем очнется, надо решить, что с ним делать, — сказал один голос.
— Убить, — твердо заявил второй. — В живых его оставлять нельзя — выдаст как пить дать.
— Сначала приютили, потом убили, так, что ли? — хмыкнул третий. — Не пойдет. И чего мы тогда, спрашивается, старались, голову ему перевязывали? Нет, он теперь наш гость, а гостей убивать не след.
— Господа, — тихо проговорил Каспиан, — со мной делайте что угодно, но пожалейте моего коня.
— Твой конь удрал еще до того, как мы тебя нашли, — ворчливо сообщил первый голос. Слова звучали несколько странно — тот, кто их произносил, то ли шепелявил, то ли пришептывал.
— Гляди, еще запудрит мозги словесами-то, — предостерег второй голос. — Как хотите, а я…
— Лисе под хвост! — вскричал третий голос. — Не станем мы его убивать, ясно? Стыдись, Никабрик! Что скажешь, Землерой? Как мы поступим?
— Надо его напоить, — отозвался первый голос (должно быть, Землерой). Появилась темная фигура. Каспиан почувствовал, как под плечи ему осторожно просовывают руку — или то была не рука? Фигура казалась какой-то неправильной, как и лицо — волосатое, с очень длинным носом и с диковинными белыми пятнышками на носу. «Наверное, маска, — подумалось Каспиану, — Или у меня лихорадка, и все это мне только чудится». Внезапно он ощутил на губах теплую и сладкую влагу и жадно глотнул. В этот миг кто-то поворошил поленья в костре. Пламя взметнулось едва ли не под потолок, свет упал на лицо того, кто стоял у кровати, и Каспиан с трудом удержался от крика. Оказывается, поил его вовсе не человек, а барсук, обыкновенный барсук, разве что крупнее, дружелюбнее и разумнее всех барсуков, виденных мальчиком в жизни. И этот барсук разговаривал! При свете пламени королевич также разглядел, что лежит на подстилке из вереска в крохотной пещерке. У огня сидели два маленьких бородатых человечка, чем-то похожих на доктора Корнелиуса; впрочем, оба были шире в плечах, ниже ростом и косматее доктора, так что Каспиан сразу догадался — перед ним истинные гномы, в жилах которых не найти и капли человеческой крови. Наконец-то он нашел старых нарнианцев! Тут у него вновь помутилось перед глазами…
За следующие несколько дней королевич узнал, кто есть кто. Барсука и вправду звали Землероем, из всех троих он был самый старший и самый добрый. Гном, который хотел убить Каспиана, принадлежал к черным гномам (волосы и борода у него были иссиня-черными — и густыми, как лошадиная грива); он звался Никабрик. Второй, рыжеволосый, гном отзывался на имя Трампкин.
— А теперь, — заявил Никабрик вечером того дня, когда Каспиан впервые сел, — мы должны решить, что нам делать с этим человеком. Вы двое до сих пор уверены, что совершили благое дело, не позволив мне прикончить его. Ну и ладно, сами будете сторожить его, пока мы все не передохнем! Отпускать его нельзя — вернется к своим и живо нас заложит, уж я-то знаю.
— Волку в зубы! — воскликнул Трампкин. — Никабрик, да что на тебя нашло? Не его вина, что он ударился головой о ветку прямо над нашей пещерой. И, коли уж на то пошло, на предателя он не похож.
— Вы ведь даже не знаете, кто я, и хочу ли я вернуться к своим, — проговорил Каспиан. — Так вот, я не хочу возвращаться. Я хочу остаться с вами — если вы мне разрешите. Таких, как вы, я искал много лет.
— Рассказывай, — буркнул Никабрик, — Ты тельмаринец и ты человек, верно? Еще бы тебе не хотеть вернуться к своим!
— Да не хочу я возвращаться! — крикнул королевич. — И не могу. Я бежал, спасая свою жизнь. Король приказал убить меня. Кстати, можете оказать ему услугу, он вас отблагодарит.
— За кого ты нас принимаешь? — возмутился Землерой.
— А что ты натворил? Чем насолил Миразу, в твои-то годы? — осведомился Трампкин.
— Он мой дядя, — признался Каспиан.
Никабрик тут же вскочил и схватился за кинжал, висевший у него на поясе.
— Сам сознался! — завопил он. — Мало того, что тельмаринец, так еще и родич нашего злейшего врага! Наследничек! И вы по-прежнему отказываетесь его убивать? Совсем спятили, не иначе! — Должно быть, он проткнул бы Каспиана своим кинжалом, когда бы Землерой с Трампкином не вмешались и не усадили разъяренного гнома на земляной пол.
— Давай договоримся, Никабрик, — сурово сказал Трампкин. — Либо ты будешь вести себя прилично, либо мы с барсуком сядем на тебя верхом.
Никабрик угрюмо согласился оставить человека в покое. Тогда Каспиана попросили рассказать обо всем подробно. Когда королевич закончил, все какое-то время молчали.
— В жизни не слышал ничего подобного, — пробормотал наконец Трампкин.
— Не нравится мне это, — прорычал Никабрик. — Выходит, люди про нас до сих пор болтают… Не к добру, ой не к добру. Нянька твоя, парень, уж лучше бы она помалкивала. А тут еще учителишка этот, полукровка: с людьми связался, а туда же, в гномы метит. Ненавижу! Ух, как я их ненавижу! Сильнее, чем людей. Помяните мое слово — не к добру это.
— Не суди о том, чего не понимаешь, Никабрик, — отозвался Землерой. — Вы, гномы, все равно что люди, такие же ветреные и суетливые. Вот я — зверь, и не просто зверь, а барсук. Мы, барсуки, ничего не забываем, от крайности в крайность не шарахаемся. И я говорю: великая польза будет от нашей встречи. Перед нами подлинный король Нарнии, истинный правитель, вернувшийся в истинную Нарнию. И пускай гномы забыли мы, звери, помним, что лучше всего Нарнии жилось при короле из рода Адамова.
— Кудри мои, кудряшки! — вскричал Трампкин. — Послушать тебя, Землерой, так мы должны Нарнию людям уступить?
— С чего ты взял? — удивился барсук. — Нарния — не страна людей (уж мне ли того не знать?), но край, коим суждено править человеку. Нам, барсукам, это известно доподлинно — память-то у нас долгая. Вспомните, кто был верховный король Питер? Человек!
— Ты веришь в эти байки? — усмехнулся Трампкин.
— Я же сказал: у нас, зверей, память долгая, — отвечал барсук. — Мы ничего не забываем. И в то, что верховный король Питер правил Нарнией из своего замка Кэйр-Паравел, я верю столь же твердо, как в самого Эслана.
— Ну конечно! — хмыкнул Трампкин. — Да только вот кто ныне верит в Эслана — кроме тебя, разумеется?
— Я, — сказал Каспиан, — Быть может, раньше и я в него не верил, но теперь — верю. Среди людей многие готовы потешаться над Эсланом — ну, над историями про него. И точно так же они потешаются над историями про говорящих животных и про гномов. Порой я сомневался, а существует ли Эслан на самом деле? С другой стороны, в том, существуете ли вы — гномы, фавны и остальные, — я гоже сомневался. Но — вот они вы, самые что ни на есть живые…
— Верно, — согласился Землерой. — Твоя правда, король Каспиан. Знай: пока ты хранишь верность древней Нарнии, ты — мой король. Да здравствует его величество!
— Ну и подхалим же ты, барсук, — прорычал Никабрик. — Да будь твой верховный король Питер хоть трижды человек, это — совсем другие люди! Это проклятые тельмаринцы! Они охотятся ради забавы. Так? — Он неожиданно повернулся к Каспиану.
— Так, — с запинкой подтвердил тот. — Но я всегда охотился на обычных животных. На говорящих у меня бы рука не поднялась.
— Какая разница? — горько усмехнулся Никабрик.
— Нет, нет, — вмешался Землерой. — Разница громадная. Тебе ли не знать, что нынче в Нарнии почти не осталось говорящих животных? Что нас окружают жалкие бессловесные твари, ничем не лучше калорменских или тельмаринских? Они даже ростом не вышли… Да между вами и гномами-полукровками сходства и то больше, чем между ими и нами!
Разговор затянулся надолго. В конечном счете сошлись на том, что Каспиан останется и даже что ему, как только он встанет на ноги, позволят повидаться с «остальными» (как выразился Трампкин): в этих диких местах, как выяснилось, нашли прибежище очень и очень многие из старых нарнианцев.
Глава 6Тайное братство
И началась самая счастливая пора в жизни Каспиана. Однажды чудесным летним утром барсук с гномами вывели королевича из пещеры и все вместе двинулись по мокрой от росы траве куда-то вверх. Миновали горную седловину и очутились на залитом солнцем южном склоне, откуда открывался вид на зеленые пажити Арченланда.
— Мы идем к Пузатым медведям, — наконец-то пояснил Трампкин.
Вышли на лужайку близ ветхого, замшелого дуба; Землерой трижды постучал по стволу. Никакого ответа. Барсук постучал снова; на сей раз изнутри дерева донесся сонный голос: «Кому не спится в такую рань?» Барсук постучал опять; дерево вдруг содрогнулось от кроны до самых корней, в стволе распахнулась дверца, и наружу выбрались три бурых (и вправду пузатых) медведя. Пока звери моргали, приноравливаясь к свету, им растолковывали, что, как и почему, а они спросонья лишь ошалело крутили головами. Когда же, после долгих объяснений, поняли, что к чему, то склонились пе