— По-моему, — проворчал Эдмунд, — это не картина, а просто дразнилка. Не больно-то весело любоваться нарнианским кораблем, коли не можешь попасть в Нарнию.
— Не попадем, так хоть вспомним, все веселее, — вздохнула Люси. — Корабль и вправду как тамошний.
— Все играете, еще не наигрались, — с этими словами в комнату вошел Юстейс Кларенс, до последнего момента подслушивавший за дверью. Подслушивать он был мастер, и когда гостил у Певенси в прошлом году, именно таким способом прознал о Нарнии; с тех пор он не упускал случая подразнить их по поводу этой выдумки. Ему Нарния, конечно же, казалась выдумкой, которая раздражала его хотя бы потому, что сам он был напрочь лишен фантазии и выдумать не мог решительно ничего.
— Тебя сюда никто не звал, — сердито буркнул Эдмунд.
— Я, между прочим, стишок сочинил, — пропустив его слова мимо ушей, заявил Юстейс. — Вот послушайте.
Кто в Нарнию играет без конца,
Становится похож на дурака.
— Тоже мне стишок, — фыркнула Люси. — Ни складу ни ладу! Конца — дурака, разве же это рифма?
— Это ассонанс, — с важным видом объявил Юстейс, — или, по-простому, созвучие.
— Не вздумай спрашивать, что это за ассодранс или созвонючие! — предостерег Эдмунд, — Он только того и ждет. Спросишь, потом придется его нудятину слушать. А промолчишь, так он, может, и уберется.
Услышав такое, обычный мальчишка ушел бы прочь или, что весьма вероятно, дал бы обидчику тумака, но Юстейс не сделал ни того ни другого. Он просто ухмыльнулся и как ни в чем не бывало полюбопытствовал:
— А вам нравится эта картина?
— Бога ради, молчи, не то он начнет всякую чушь пороть насчет «искусства» и всего такого прочего! — воскликнул Эдмунд, но опоздал, поскольку Люси, девочка в высшей степени правдивая, уже ответила:
— Да. Даже очень нравится.
— А по мне, так это просто мазня, — скривился Юстейс. — Смотреть противно.
— А ты выйди вон, тогда и смотреть не придется, — посоветовал Эдмунд, однако Юстейс снова не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— А что, по-твоему, в ней хорошего? — спросил он кузину.
— А то, — серьезно ответила Люси, — что корабль на ней словно и взаправду плывет. И вода будто взаправду мокрая. И волны будто взаправду колышутся.
Вне всякого сомнения, Юстейс мог бы отпустить по этому поводу множество преехиднейших замечаний, однако же промолчал. Промолчал же он по той причине, что, когда взглянул в тот миг на картину, ему тоже почудилось, будто волны колышутся. До сих пор Юстейсу доводилось бывать в море лишь единожды (он с родителями совершил морскую прогулку на остров Уайт), но воспоминания о качке у него остались самые неприятные. Тогда его одолела морская болезнь, и на сей раз он тоже ощутил нечто похожее. Лицо его позеленело. Он отвел глаза, а когда взглянул на картину снова, попросту разинул рот — как и Эдмунд с Люси.
Конечно, читая об этом в книжке, трудно поверить в такое. Ребята и сами поначалу не верили собственным глазам. Изображение на картине двигалось! Это походило на кино, но было гораздо реальнее, естественнее и живее. Нос корабля взлетал на гребень синего вала, поднимая фонтаны брызг, нырял вниз и вздымался снова. Волна прокатывалась под днищем, подбрасывая корабль вверх и открывая взгляду корму, а потом, схлынув, уступала место следующей. Учебник, лежавший на кровати рядом с Эдмундом, вспорхнул и, хлопая страницами, отлетел к стене. Люси почувствовала, что волосы ее растрепались и взъерошились, как случалось в ветреную погоду. Да, в комнате и вправду поднялся ветер, причем дул он не из окна, а прямиком из картины. И этот ветер принес с собой звуки — тяжкие вздохи волн, плеск воды о борта и скрип корабельной оснастки. В том, что происходящее ей не снится, Люси убедил лишь щекотавший ноздри соленый запах.
— Прекратите! — испуганно и злобно заверещал Юстейс. — А ну, прекратите ваши гадкие фокусы! Вот скажу Альберте, вы у нее попляшете… Ой!
Справедливости ради следует признать, что хотя Люси с Эдмундом были куда привычнее к приключениям, «ой!» крикнули и они. По той простой причине, что вода, причем очень даже холодная, с чмокающим звуком выплеснулась из рамы, окатив их с ног до головы.
— Ах так! — завопил Юстейс. — Да я сейчас эту гадость в клочья порву!
Все последовавшее за этим произошло одновременно. Юстейс устремился вперед, намереваясь привести угрозу в исполнение. Эдмунд, имевший некоторое представление о волшебстве, бросился за ним, призывая опомниться и не быть дураком. И в этот самый миг все трое то ли сделались совсем крошечными, то ли картина выросла до огромных размеров. Так или иначе, но когда Юстейс подпрыгнул, чтобы сорвать картину со стены, неожиданно оказалось, что он стоит прямо на раме, а перед ним вовсе не холст, а самое настоящее море. Волны накатывались на раму и разбивались о нее, как о прибрежные скалы. Эдмунд и Люси вспрыгнули на раму и оказались рядом с кузеном, который в следующую секунду с перепуга отчаянно вцепился в них обоих. Они закричали, замахали руками, пытаясь сохранить равновесие, и, может быть, сохранили бы, но внезапно нахлынувшая огромная синяя волна мигом слизнула всех троих прямиком в море. Юстейс истошно взвизгнул, но попавшая в рот вода тотчас заставила его умолкнуть.
Люси оставалось лишь поблагодарить свою счастливую звезду за то, что прошлым летом она основательно занималась плаванием. Конечно, барахтаться приходилось изо всех сил, да и вода была куда холоднее, чем хотелось бы, однако при всем при том девочка не только ухитрялась держать голову над поверхностью, открыв глаза и закрыв — в отличие от Юстейса — рот, но еще и мигом сбросила туфельки. (Кстати, стоит заметить, что это обязательно следует сделать всякому, кого угораздит плюхнуться одетым в глубокую воду.)
До корабля было рукой подать — Люси видела возвышавшийся над ней зеленый борт и смотревших сверху людей, — но тут, как и следовало ожидать, Юстейс вцепился в нее, — и они вдвоем с головой ушли под воду.
Когда девочке удалось вынырнуть, она увидела человека в белом, прыгнувшего с борта в воду. Эдмунд уже находился рядом и даже умудрился оторвать от сестры вопящего Юстейса. Незнакомец в белом — впрочем, вблизи его лицо показалось девочке смутно знакомым — подплыл с другой стороны и поддержал ее, не дав снова скрыться под водой. С корабля доносились крики; моряки, перевесившись через борт, бросали вниз веревки. Эдмунд и знакомый незнакомец сообща обвязали Люси веревками и подали знак тянуть. Девочке показалось, что тянули ее очень-очень долго, потому что она основательно посинела и уже выбивала зубами дробь, хотя люди на палубе вовсе не мешкали, а лишь дожидались удобного момента, чтобы поднять Люси (иначе она могла удариться о борт). Только благодаря их осторожности она отделалась всего-навсего ушибленной коленкой. Следом за промокшей, продрогшей девочкой на палубу подняли Эдмунда, потом втащили жалкого, несчастного Юстейса, а последним взобрался отважный спасатель — золотоволосый юноша, всего несколькими годами старше Люси.
— Ка… Ка… Каспиан! — ахнула Люси, едва ей удалось восстановить дыхание. Ибо она и вправду увидела перед собой не кого иного, как Каспиана, юного короля, которому братья и сестры Певенси помогли взойти на престол во время последнего посещения Нарнии. Эдмунд тоже мигом узнал его, и все трое принялись радостно обниматься и хлопать друг друга по спине.
— А кто ваш друг? — поинтересовался Каспиан, с приветливой улыбкой обернувшись к Юстейсу, однако тот ревел так отчаянно, что становилось неловко: вроде ведь не маленький, да и ничего особенно страшного с ним не случилось.
— Отпустите меня! — орал он что было мочи. — Сейчас же отпустите! Не хочу-у-у!
— Отпустить? — удивился Каспиан. — Куда?
Юстейс подбежал к борту, рассчитывая увидеть нависающую над морем раму от картины, а за ней и уголок спальни Люси. Но он обманулся в своих ожиданиях: вокруг, до самого горизонта, расстилалось синее, с белыми шапочками пены на гребнях волн море, а над морем раскинулось столь же безбрежное и синее (разве чуток посветлее) небо. Принимая все это во внимание, вряд ли следует слишком уж упрекать беднягу за то, что сердце у него упало, и что его вдобавок чуть не стошнило.
— Эй, Ринсльф! — окликнул Каспиан одного из моряков. — Принеси их величествам пряного вина. Вам, друзья мои, после этакого купания совсем не помешает согреться, — он неспроста назвал Эдмунда и Люси их величествами, ведь в свое время они, вместе с Питером и Сьюзен, тоже были королями и королевами Нарнии. А надо сказать, что в Нарнии время течет совсем по-другому, чем у нас. Вы можете запросто прожить там добрую сотню лет, а потом вернуться в наш мир в тот же день и чуть ли не в тот же час, когда покинули его. А возвратившись в Нарнию, скажем, через неделю, можете обнаружить, что там прошла целая тысяча лет или всего-то один денек, а то и вовсе ни минуты; и выяснить это можно, лишь оказавшись там. Потому, когда Питер с братом и сестрами объявились в Нарнии во второй раз, тамошние жители приняли их, как мы, наверное, приняли бы короля Артура. Кстати, многие верят, что он и вправду когда-нибудь вернется, и я по сему поводу могу сказать лишь одно — чем скорее, тем лучше.
Ринельф принес кувшин с подогретым вином, над которым поднимался душистый пар, и четыре серебряных кубка. Что было весьма кстати: Люси и Эдмунду хватило всего нескольких глотков, чтобы почувствовать, как тепло пробирает их до самых пяток. А вот Юстейс кривился, отплевывался и канючил, чтобы ему дали полезного и питательного, натурального, витаминизированного, пастеризованного и мигом слизнула всех троих прямиком в море. Юстейс истошно взвизгнул, но попавшая в рот вода тотчас заставила его умолкнуть.
Люси оставалось лишь поблагодарить свою счастливую звезду за то, что прошлым летом она основательно занималась плаванием. Конечно, барахтаться приходилось изо всех сил, да и вода была куда холоднее, чем хотелось бы, однако при всем при том девочка не только ухитрялась держать голову над поверхностью, открыв глаза и закрыв — в отличие от Юстейса — рот, но еще и мигом сбросила туфельки. (Кстати, стоит заметить, что это обязательно следует сделать всякому, кого угораздит плюхнуться одетым в глубокую воду.)