— Я никогда не мог понять, почему они считаются нарнианскими владениями, — заметил Каспиан. — Их что, завоевал верховный король Питер?
— Нет, — ответил Эдмунд. — Они принадлежали Нарнии задолго до нас, еще при Бледной Ведьмарке.
(Должен сознаться, что сам я тоже понятия не имею, по какой такой причине эти острова числятся нарнианскими. Если узнаю и если эта история окажется заслуживающей внимания, то непременно все расскажу, но уже в другой книге.)
— Прикажете причаливать здесь, ваше величество? — спросил Дриниан.
— По-моему, не стоит, — сказал Эдмунд. — Помнится, в наше время Фелимат был почти необитаем, и судя по виду, он таким и остался. Люди селились больше на Дурне да на Эвре — это третий остров, его отсюда не видно, — а на Фелимате только овец пасли.
— Значит, надо обогнуть этот мыс и подойти к Дурну, — сказал Дриниан, — Придется поработать веслами.
— А жаль, что мы не побываем на Фелимате, — вздохнула Люси. — Мне бы хотелось побродить по нему снова. Он хоть и одинокий, но ни чуточки не скучный и не печальный. Там чудесный воздух, а трава такая мягкая и зеленая…
— Я тоже не прочь размять ноги, — промолвил Каспиан. — Знаете что, давайте отправимся к берегу на шлюпке, а потом отошлем ее назад. Мы пересечем остров посуху, а корабль обогнет его и подберет нас с другой стороны.
Будь Каспиан опытным путешественником, каким со временем сделало его это плавание, он едва ли выступил бы со столь опрометчивым предложением, однако тогда оно показалось заманчивым не только радостно поддержавшей Каспиа-на Люси, но даже и Юстейсу, заявившему, что, на его взгляд, любой берег предпочтительнее ходящей под ногами ходуном палубы этого «дурацкого суденышка».
— Почему «дурацкого»? — обиделся за свой корабль Дриниан.
— Да потому, — отвечал Юстейс, — что настоящие корабли, на каких плавают в моей стране, такие большие, что, когда сидишь внутри, тебе и не понять, на суше ты или на море.
— Зачем тогда вообще выходить в море? — пожал плечами Каспиан. — Дриниан, прикажи спустить шлюпку.
На остров отправились сам король, Рипичип, брат и сестра Певенси и Юстейс. Высадив их, лодка отправилась обратно, а они, провожая ее взглядами, удивлялись тому, каким маленьким кажется с берега «Поспешающий к восходу».
Люси, конечно, была босиком, ведь туфельки она скинула, когда ее смыло в воду, но в этом нет ничего страшного, когда гуляешь по мягкой, шелковистой травке. После долгого плавания все были рады оказаться на суше, вдыхать запахи земли и травы, хотя поначалу, не иначе как с непривычки, показалось, будто почва под ногами качается на манер палубы. Выяснилось, что на острове гораздо теплее, чем в открытом море, и Люси особенно понравилось ступать по нагретому прибрежному песку. В небе звенела песня жаворонка.
Направились в глубь острова, вверх по невысокому, но довольно крутому склону. На гребне холма обернулись и увидели медленно плывший к северо-западу корабль, сверкавший на солнце, словно большущий золотистый жук. Потом путь пошел под уклон, и корабль пропал из вида.
Зато по ту строну холма взорам открылся широкий пролив, а за ним острова: Дорн и лежавший чуть подальше и левее Эвры. На Дорне можно было без труда разглядеть белые строения Тесной Гавани — прибрежного портового городка.
— А это что еще за компания? — внезапно спросил Эдмунд.
В зеленой долине, куда они спускались, сидели, развалясь на траве, шесть или семь довольно грубых и подозрительных на вид вооруженных мужчин.
— Не говорите им, кто мы такие, — предупредил спутников Каспиан.
— Но почему, ваше величество? — удивился Рипичип, после долгих уговоров все же позволивший Люси нести его на плече.
— Сдается мне, — отвечал король, — что о Нарнии здесь давным-давно никто и слыхом не слыхивал. Возможно, здешние жители вовсе не считают себя нашими подданными, а в таком случае называться королем небезопасно.
— Но у нас есть шпаги, ваше величество! — пылко возразил Рипичип.
— Знаю, друг мой, — откликнулся король. — Но будь у меня намерение вновь завоевать эти острова, я предпочел бы иметь отряд побольше.
К тому времени спутники уже приблизились к незнакомцам, и один из них, дюжий черноволосый детина, помахал рукой и крикнул:
— Доброе утро!
— Доброе утро! — отозвался Каспиан. — Скажите, на Одиноких островах все еще есть губернатор?
— Куда ж он денется? — отвечал здоровяк. — Губернатор Гумпас. Его достаточность пребывает в Тесной Гавани. Присаживайтесь, выпейте с нами вина.
Каспиан поблагодарил, и, хотя вид островитян не внушал доверия, спутники присели. Но не успели они поднести кубки к губам, как чернявый малый кивнул своим приятелям и те все разом набросились на гостей. После непродолжительного сопротивления — на стороне нападавших были и неожиданность, и превосходство в силе — всех, кроме продолжавшего отчаянно царапаться и кусаться Рипичипа, разоружили и связали.
— Поосторожнее со зверем, Такс! — крикнул главарь, — Он нам нужен целехоньким. Я не удивлюсь, коли мы выручим за него больше, чем за всех остальных.
— Подлый трус! — взвизгнул Рипичип. — А ну, отдай мою шпагу и отпусти лапы, если посмеешь…
— Вот тебе на! — изумился работорговец (а то был именно работорговец). — Гляньте-ка, он еще разговаривает. Чтоб мне сдохнуть, ежели я уступлю его меньше чем за две сотни калорменских монет.
Надо сказать, что калорменский полумесяц, самая ходовая монета в тех краях, равен по стоимости примерно трети фунта стерлингов.
— Так вот кто ты такой! — гневно воскликнул Каспиан. — Похититель детей и работорговец! Небось еще гордишься своим гнусным занятием?
— Ладно, ладно, — замахал на него руками разбойник, — нечего обзываться. Не распускай язык, коли не хочешь, чтобы я распустил руки. Можно подумать, будто я занимаюсь этим ради удовольствия. Каждый зарабатывает на жизнь, как умеет, — лопать-то всем надо.
— Куда вы собираетесь нас вести? — с запинкой спросила Люси.
— В Тесную Гавань, — ответил работорговец. — Как раз завтра там базарный день.
— А британский консул там есть? — задал вопрос Юстейс.
— Чего-чего? — Работорговец не понял, о чем речь, а когда Юстейс попытался объяснить, оборвал его, не дослушав. — Хватит языком молоть, тошнит меня от твоего вздора. Говорящая мышь — то, что надо, а от твоей болтовни только уши вянут! Пошли, ребята!
Четверых пленников связали вместе, не то чтобы очень больно, но достаточно крепко, и повели вниз по склону. Рипи-чипа несли на руках. Ему пригрозили засунуть в пасть кляп, если он не прекратит кусаться, и мыш прекратил, зато поносил работорговца со всеми его подручными так, что оставалось лишь дивиться тому, как только черноволосый выносит подобные оскорбления. Но здоровяк лишь довольно хмыкал, а когда Рипичип останавливался перевести дух, приговаривал: «Давай-давай», «Ну загнул, так загнул», «Это ж надо, чешет, будто и вправду все понимает», и, поглядывая на пленников, интересовался: «Это кто ж из вас его этак выдрессировал»? Подобные реплики выводили Рипичипа из себя, в конце концов он умолк.
Спустившись к берегу, обращенному в сторону Дурна, пленники увидели прибрежную деревушку, вытащенную на берег шлюпку и стоявший неподалеку на якоре неказистый, запущенный и грязный с виду корабль.
— Ну, ребятня, — весело обратился работорговец к пленникам, — чем меньше вы доставите мне хлопот, тем меньше вам же придется плакать. Все на борт живо!
Но в этот миг из самого большого дома в деревне (мне думается, это был постоялый двор) вышел весьма важного вида бородатый мужчина.
— Я смотрю, Мопс, ты опять при товаре.
Работорговец — видать, его и вправду звали Мопсом — расплылся в угодливой улыбке и с низким поклоном ответил:
— Точно так, ваше лордство.
— Ну, и сколько ты возьмешь за этого мальчика? — бородач указал на Каспиана.
— Ох! Ну и глаз у вашего лордства, — произнес Мопс с деланным восхищением. — Всегда-то углядите самое лучшее. Кому-кому, а вам второсортный товар не подсунешь. Мальчишка что надо, он мне самому приглянулся. Я уж совсем было собрался оставить его себе. Сами ведь знаете, я привязчивый, а уж сердце у меня такое мягкое, что с ним бы не за мое ремесло браться. Но ради такого покупателя, как ваше лордство, чего только не сделаешь. От себя, можно сказать, оторву…
— Короче, мошенник. Назови свою цену.
— Три сотни. Себе в убыток, только из уважения к вам.
— Получишь половину, и будь доволен.
— Пожалуйста, не разлучайте нас! — взмолилась Люси. — Если б вы только знали, кого… — Она поймала предостерегающий взгляд Каспиана, осеклась и умолкла.
— Итак, — повторил лорд, — тебе, Мопс, я заплачу полтораста полумесяцев. А ты, девочка, не обессудь, но купить вас всех разом у меня нет возможности. Ну-ка, Мопс, развяжи моего мальчика. И смотри, пока остальные в твоих руках, обращайся с ними по-хорошему, не то самому худо придется.
— Да что вы, ваше лордство, — затараторил Мопс, — вам ли не знать, что я честнейший, добрейший, мягкосердечнейший работорговец на свете. Все мои рабы, они мне словно дети родные. Даже дороже… хм… Я хотел сказать, даже ближе.
— В то, что они тебе дороги, я, пожалуй, поверю, — с презрением обронил лорд.
И вот настал ужасный миг расставания. Каспиана развязали.
— Вот туда, паренек, — промолвил новый хозяин, указывая путь. Люси разрыдалась, Эдмунд, хотя и крепился, но стал бледен как мел. Однако сам Каспиан обернулся через плечо и бодро сказал:
— Не падайте духом, друзья. Уверен, все кончится хорошо. До встречи.
— Кончай кукситься, девчонка, — проворчал Мопс. — Слезы никого не красят, а к завтрашнему торгу ты должна выглядеть хорошо. Веди себя как следует, и плакать у тебя не будет никакой причины.
Оставшихся пленников усадили в шлюпку, перевезли на корабль и спустили в большой, но не слишком чистый трюм, набитый такими же несчастными невольниками. Мопс промышлял не только работорговлей, но и пиратством, и как раз сейчас возвращался с набега на острова, где изрядно разжился всякой добычей, включая живой товар. Большинство захваченных были с Галмы или из Теребинтии, никого из знакомых дети среди них не встретили. Сидя в темноте трюма на соломе, они гадали, что сейчас с Каспианом и силились утихомирить Юстейса, в голос винившего в случившемся всех на с