Дядя Эндрю продолжал потирать ладони и кланяться. Он старался сказать что-нибудь учтивое, но во рту у него пересохло, и слова не шли с языка. Его “эксперимент” с кольцами возымел гораздо больший успех, чем он ожидал. И хотя он занимался магией многие годы (надо сказать, совершенно поверхностно), он ухитрялся избегать подлинных опасностей — насколько это вообще возможно в делах такого рода, — подставляя под них других людей. Ничего подобного с ним прежде не случалось.
И вот заговорила сама Ядис — не слишком громко, но с такими нотами в голосе, что задрожала вся комната:
— Где тот чародей, который призвал меня в этот мир?
— Ах...ах, сударыня, — запинаясь, пролепетал дядя Эндрю. — Я весьма польщен... вознагражден сверх ожиданий... совершенно непредвиденное удовольствие... если бы я был заранее предупрежден, я бы сделал соответствующие приготовления...
— Где чародей, дурак? — спросила Ядис.
— Это... это я, сударыня... Надеюсь, вы извините некоторую.. .эээ... вольность, которую позволили себе эти озорные дети, доставившие вас сюда. Уверяю вас, у меня и в мыслях не было... я бы никогда себе не позволил...
Это — ты? — произнесла она просто жутким голосом.
Одним махом Колдунья пересекла комнату и захватила рукой огромную пригоршню волос дяди Эндрю. Она так резко запрокинула его голову, что через мгновение лицо дяди было уже обращено к ней. Колдунья принялась изучать лицо — точно так же, как раньше изучала Дигори во дворце Чарна. Он щурился и нервно облизывал губы, пока продолжался этот осмотр. Наконец, она отпустила его, да так резко, что он зашатался и привалился к стене.
— Вижу, — сказала она с издевкой, — ты тоже чародей... особого сорта. Стой передо мной прямо, собака, и не приваливайся к стене — так можешь вести себя, когда будешь говорить с равными себе... Как получилось, что ты знаешь Магию? Клянусь чем угодно, что в тебе нет ни капли королевской крови!
— Но... ах... возможно, и нет, если говорить в буквальном смысле, — запинаясь, бормотал дядя Эндрю. — Да, мы не вполне королевской крови. Тем не менее, Кеттерли — очень старинная и почтенная фамилия. Одна из самых старых дорсетширских фамилий, сударыня.
— Молчи! — приказала Колдунья. — Я поняла, что ты такое. Ты — жалкий, мелкий колдун, работающий по книгам и руководствам. А в крови и в сердце настоящей Магии у тебя нет. Я слышала, что такие, как ты, бывали и в нашем мире, но они истреблены тысячи лет назад. Но здесь я позволю тебе жить и быть моим слугой.
— Я был бы крайне счастлив... я в восторге, если смогу хоть чем-то услужить... с удовольствием, уверяю вас.
— Молчи. Ты слишком много болтаешь. Выслушай первое свое задание. Я вижу, мы находимся в каком-то большом городе. Добудь мне немедленно карету, ковер-самолет, хорошо обученного дракона или то, что подобает для передвижения царственных особ в вашей стране. Затем доставь меня в такое место, где я могу раздобыть одежды и драгоценности, а также рабов, — словом, все, что приличествует особе моего ранга. Все должно быть готово к тому, чтобы завтра я могла начать завоевание этого мира.
— Я... я немедленно вызову кэб, — еле выдохнул дядя Эндрю, пятясь к двери.
— Стой, — сказала Колдунья, когда он был уже у двери. — Не смей даже думать о предательстве. Мои глаза видят сквозь стены и читают мысли людей. И они будут следить за тобою, где бы ты ни был. При первом же признаке неповиновения я наложу на тебя такие чары, что ты, где бы ни сел, будешь чувствовать себя на раскаленном железе, а где бы ты ни лег, под тобой будут невидимые глыбы льда. Теперь иди.
Старик вышел из комнаты, напоминая собаку, поджавшую хвост.
Теперь дети боялись, что Ядис заговорит с ними о том, что было в лесу. Но об этом она больше не упоминала — ни тогда, ни впоследствии. Думаю, — и Дигори считает точно так же, сознание ее было устроено таким образом, что она вообще не могла помнить то мирное место. Оставшись вместе с детьми, она совершенно не обращала на них внимания. И это тоже было в ее характере. В Чарне она совсем не замечала Полли, потому что только в Дигори видела существо, которым можно воспользоваться. Теперь эти надежды она возлагала на дядю Эндрю, и Дигори утратил для нее всякий интерес. Я полагаю, что большинство колдунов такие же. Их совсем не интересуют ни люди, ни вещи, из которых они не могут извлечь какую-либо пользу для себя: все они ужасающе практичны. Несколько минут в комнате царило полное молчание. Но судя по тому, как Ядис порою топала ногой по полу, было ясно, что она испытывает возрастающее нетерпение.
Вскоре она произнесла, как бы говоря сама с собою:
— Чем занялся этот старый дурак? Не взбодрить ли его кнутом?
И она горделиво покинула комнату, направляясь искать дядю
Эндрю, так и не взглянув ни разу на детей.
— Уф! — произнесла Полли, позволив себе наконец вздохнуть с облегчением. — А теперь мне пора идти домой. Уже страшно поздно. Мне нужно хорошенько все обдумать.
— Хорошо. Иди, но возвращайся как можно скорее, — попросил Дигори. — Все это просто жуть! Нам надо придумать какой-нибудь план.
— Это все твой дядя Эндрю, — сказала Полли. — Вся эта неразбериха началась из-за его Магии.
— И все-таки возвращайся, прошу тебя. Пропади все пропадом, не бросишь же ты меня одного в такой кутерьме!
— Я пойду домой по нашему коридору, — холодно ответила ему Полли. — Так будет быстрее. А если хочешь, чтобы я вернулась, то, может быть, попросишь у меня прощения?
— Просить прощения? — воскликнул Дигори. — Только девчонки могут говорить об этом в такой кутерьме! Что я тебе сделал?
— О, разумеется, ничего, — саркастически усмехнулась Полли.
Сущие пустяки. Всего-навсего чуть не вывихнул мне руку в той самой комнате с восковыми фигурами. И всего-навсего один такой слабенький удар молоточком по колокольчику, слабоумный ты идиот! Ну, о том, что в лесу ты позволил ей ухватить себя перед тем, как мы прыгнули в наш пруд, и упоминать не стоит. Пожалуй, это все.
— Ох! — удивился Дигори. — Пожалуй, все так и было. И мне очень жаль. Мне действительно очень жаль, что я сделал эти глупости в комнате с восковыми фигурами. Ну вот — я прошу у тебя прощения. И еще прошу тебя, чтобы ты была хорошей и вернулась. Если ты не вернешься, я буду просто в ужасном положении.
— Да, я даже не знаю, что теперь с тобою будет... Но не бойся: это ведь не тебе, а мистеру Кеттерли она пообещала, что он будет сидеть на раскаленном железе и лежать на глыбах льда.
— Да нет, дело не в этом, — объяснил Дигори. — Меня беспокоит, что будет с мамой. Ты только представь, что эта тварь вдруг откроет дверь и войдет к ней в комнату. Она же перепугает ее до смерти.
— Ох, я понимаю, — сказала Полли изменившимся тоном.
— Что ж, хорошо. Мы помирились. Я вернусь, как только смогу. Но теперь мне надо уйти.
И она выскользнула через дверцу в туннель. Этот темный закоулок между балками, стеной и крышей, который еще недавно казался волнующе таинственным и обещал столько приключений, теперь был для Полли воплощением покоя и уюта.
...Теперь нам надлежит вернуться к дяде Эндрю. Его бедное старое сердце бешено колотилось, когда он, пошатываясь и спотыкаясь, спускался по чердачной лестнице, вытирая лоб носовым платком. Добравшись до своей спальни, он запер за собою дверь. Первое, что он сделал, — нащупал в платяном шкафу бутылку, которую он всегда прятал здесь от тети Летти. Налив себе полный стакан какого-то противного взрослого пойла, он выпил его залпом. Потом глубоко вздохнул.
— Честное слово! — сказал он. — Я ужасно взволнован! Просто потрясен! И это в мои годы!
Он налил второй стакан, выпил и его, а потом принялся переодеваться. Вы уже не видали такой одежды, но я ее еще застал. Сначала он пристегнул очень высокий, лоснящийся, негнущийся воротничок — такой, что из-за него приходилось все время держать подбородок высоко задранным; надел белый жилет с муаровым узором и протянул спереди золотую цепочку от карманных часов. Затем настала очередь его лучшего сюртука — из тех, что надеваются только на похороны и свадьбы. После чего он взял свой лучший цилиндр и начал полировать его. На туалетном столике была ваза с цветами (ее туда поставила тетя Летти); он вынул один цветок и вдел в петлицу. Потом достал чистый носовой платок — очень красивый, теперь таких уже не купить, и капнул на него несколько капель из флакончика с духами. В довершение всего взял монокль на плотной черной ленте и вставил себе в глаз. Наконец, подошел к зеркалу и начал себя внимательно рассматривать.
Дети простодушны по-своему, а взрослые совсем по-другому. В этот момент дядя Эндрю начал впадать в присущую взрослым глупость. Теперь, когда Колдуньи не было с ним рядом, он очень быстро забыл, как страшно она его перепугала, и все больше и больше думал о ее необыкновенной красоте.
— Дьявольски изысканная женщина, сэр! — говорил он себе. — Поразительная женщина! Великолепное создание!
Каким-то образом он ухитрился даже забыть, что это “великолепное создание” доставили дети. Ему теперь казалось, что именно он своей магической мощью вызвал ее сюда из какого-то неведомого мира.
— Эндрю, мальчик мой! — продолжал он, красуясь перед зеркалом. — Для своих лет ты чертовски хорошо сохранился. Вы очень представительный мужчина, сэр!
Как вы уже поняли, глупый старик и в самом деле начал уже воображать, что Колдунья сможет проникнуться к нему любовью. Возможно, сказалось действие упомянутых двух стаканов. К тому же он оделся в свой лучший костюм. Но главная причина тому — он был тщеславен, как павлин, — отчего, кстати, и стал чародеем.
Он отпер дверь, спустился вниз по лестнице, кликнул горничную и велел ей вызвать кэб — в те дни у всех была уйма прислуги, — а сам заглянул в гостиную. Там он, как и ожидал, обнаружил тетю Летти. Она чинила матрас, который был расстелен на полу возле окна.
— Ах, Летиция, дорогая! — начал дядя Эндрю. — Мне сейчас надо... эээ... уйти. Будь хорошей девочкой, одолжи мне десять фунтов.