— Может быть, они — Вторая Потеха? — предположила Галка. Пантера, которая как раз умывала себе лицо, оторвалась на минутку от своего занятия, присмотрелась и заявила:
— Ну, если это потеха, то намного хуже, чем первая. Я, например, не нахожу в них ничего, над чем стоило бы посмеяться.
И, широко зевнув, она возобновила умывание.
— Прошу вас, — сказал Дигори. — Пожалуйста! Я очень спешу. Мне нужно увидеть Льва.
Тем временем кэбмен все пытался поймать взгляд Ягодки. Наконец ему это удалось.
— Что ж это такое, Ягодка, старушка моя? — спросил он. — Ты же меня знаешь. Так что, пожалуйста, не стой с таким видом, будто мы совсем незнакомы.
— Что говорит это существо, Лошадь? — враз спросило несколько голосов. — Ты действительно его знаешь?
— Ну, — как-то неуверенно отвечала Ягодка, — точно я не знаю. Но мне кажется, мы все пока мало что знаем о чем бы то ни было... Но понимаете, у меня такое чувство, будто я действительно видела прежде такие существа. И еще, что я жила где-то еще, или была чем-то еще... Ведь Аслан разбудил нас всего несколько минут назад... Все это как-то смутно... как во сне... Ну да, вот такие существа мне снились.
— Что такое? — удивился кэбмен. — Ты меня не узнаешь? Это меня-то? Я ведь приносил тебе каждый вечер теплое пойло и сидел с тобою, если тебе нездоровилось. И всегда растирал тебя сверху донизу, а не кое-как... А когда тебе приходилось стоять на холоде, я не забывал накрыть тебя попоной... Никогда бы не подумал, что ты способна на такое, Ягодка!
— Кое-что начинает проясняться, — так же задумчиво отвечала ему Ягодка. — Да. Дайте-ка мне подумать, вспомнить... Ну да, это ты все время привязывал ко мне сзади какую-то страшную черную штуку, а потом бил меня, чтобы заставить бежать. И куда бы я ни бежала, и сколько бы я ни ехала, эта черная штука все время оставалась там. И так стучала, так дребезжала...
— Понимаешь, нам обоим надо было зарабатывать на жизнь, — сказал кэбмен. — И если бы не было ни работы, ни кнута, то не было бы у тебя ни стойла, ни сена, ни пойла, ни овса. Ведь когда у нас оставалось на овес, тебе он очень нравился — уж этого ты не можешь отрицать.
— Овес? — переспросила Лошадь, сразу навострив уши. — Да, его я помню. И тебя вспоминаю все яснее. Ты всегда сидел где-то сзади, я же всегда бежала и тащила за собою и тебя, и ту черную штуку. Да, все тащила я одна.
— Это была самая легкая часть работы — не забывай, пожалуйста, — возразил кэбмен. — Твое дело было везти, мое — править. И как наступала зима, то ты, старушка, согревалась работой. А мне приходилось сидеть на ветру так, что ноги леденели, а нос, бывало, того и гляди отвалится от ледяного ветра, а руки немели так, что я едва мог удержать вожжи...
— Да, — кивнула Ягодка. — Там бывало холодно. Суровая и жестокая страна. И совсем не было травы. Под ногами — один твердый камень.
— Тут ты права, приятельница, ох как права! — согласился кэбмен. — Очень трудный мир. И я всегда говорил, что камни, которыми вымощены все улицы, не годятся для лошадей. Но это Лондон, и ничего тут не поделаешь. Мне нравилось жить в нем не больше, чем тебе. Ведь коли ты деревенская лошадь, то я — деревенский человек. И очень любил петь в хоре в своей церкви. Но там нам с тобою не на что было жить.
— Ох, пожалуйста, прошу вас! — взмолился Дигори. — Можно нам идти дальше? А то Лев все уходит и уходит! А мне очень важно переговорить с ним!
— Послушай меня, моя Ягодка! — сказал кэбмен. — У этого молодого джентльмена на уме что-то такое, о чем он хочет поговорить со Львом. Ну, с тем, кого ты называешь Асланом. Может, ты разрешишь ему проехать немного на тебе верхом? Это с твоей стороны будет очень любезно. Ты его быстренько довезешь рысцой туда, где теперь Лев. А тем временем я и эта малышка тихонько пойдем вслед за вами.
— Проехать верхом? — переспросила Ягодка. — Ах да, я вспомнила, что это такое. Это значит сесть мне на спину. Я помню, как это делал тот маленький двуногий, который был у меня давным-давно. Он приносил маленький твердый кубик и угощал меня им. На вкус это было... это было просто чудо! Слаще любой травы, и намного...
— Ну да, ведь это же был сахар, — сказал кэбмен.
— Пожалуйста, Ягодка! — Дигори умоляюще смотрел на Лошадь. — Пожалуйста, разреши мне сесть верхом на тебя и отвези, меня к Аслану!
— Ну что ж, это будет нисколько не обидно, — сказала Ягодка. — Садись.
— Ягодка, дорогая ты моя старушка! — обрадовался кэбмен. — Давайте, молодой человек, я вас подсажу.
И Дигори быстро взобрался на спину Ягодки и удобно там устроился — ведь когда он жил в деревне, он привык ездить верхом на своем пони без седла.
— Ну, Ягодка, вперед! — воскликнул он.
— А у тебя нет с собою случайно хотя бы кусочка того белого вещества? — спросила Ягодка.
— Нет. К сожалению, я не захватил его из дому, — огорчился Дигори.
— Ну что ж, не будем даром стоять на месте, — сказала Ягодка.
И они тронулись вперед.
В этот момент большой Бульдог, который усиленно нюхал воздух и приглядывался, заявил:
— У кого глаза получше — поглядите, нет ли еще таких же чудных зверей вон там, у реки под деревьями?
Звери начали вглядываться в указанном направлении и быстро обнаружили дядю Эндрю, который стоял, притаившись, среди рододендронов и надеялся, что там его никто не заметит.
— Эй! — закричали они в один голос. — Там кто-то есть!
— Поймаем и посмотрим, что это такое!
И в то время, как Ягодка с Дигори на спине бежала быстрой рысцой, а кэбмен и Полли шли пешком вслед за ними, все Звери устремились в противоположную сторону, к дяде Эндрю. И на бегу вовсю ревели, лаяли, хрюкали, трубили, выражая этими звуками свой живейший интерес.
Теперь вам надо объяснить, как все происходящее выглядело с точки зрения дяди Эндрю. Увы! На него это произвело совсем иное впечатление, чем на детей и кэбмена. Ибо то, что вы можете увидеть и услышать, во многом зависит от того, откуда вы это видите. Ну и, разумеется, еще от того, что вы собою представляете.
Как только появились животные, дядя Эндрю попятился. И продолжал пятиться до тех пор, пока не оказался среди густых зарослей. Разумеется, оставаясь там, он очень внимательно наблюдал за всем происходящим, но при этом он вовсе не старался понять, что там на самом деле происходит. Лишь одно его интересовало по-настоящему — набросятся звери на него или нет. Как и Колдунья, он был удручающе практичен. Он упустил тот момент, когда Аслан отобрал по паре от каждого вида животных. Все, что он видел — точнее, ему казалось, что только это он и видит, — как множество самых опасных зверей без определенной цели слонялись то туда, то сюда. Единственное, что его удивляло — почему остальные животные совсем не боятся такого огромного Льва и не спасаются бегством.
Не понял дядя Эндрю сути происходящего даже тогда, когда настал великий миг и Звери заговорили. А причина была столь любопытна, что ее стоит здесь объяснить.
Еще когда Лев запел во тьме, дядя Эндрю, конечно, понял, что это пение, но пение это ему не понравилось. Оно навевало на него такие чувства и мысли, какие ему совсем не хотелось испытывать. Такие мысли и чувства были ему не по душе. Потом, когда взошло солнце и он увидел, что тот певец — Лев ("всего-навсего лев", как сказал он себе), он принялся изо всех сил убеждать себя, что это существо не пело и петь не может. А может только рычать и реветь, как и подобает всем львам, обитающим в зоопарках нашего мира. “Разумеется, петь он не может ни в коем случае, — говорил он себе. — Мне, должно быть, все это только чудится. Я позволил своим нервам распуститься. Где это слыхано, чтобы лев пел?”
И чем дольше и прекраснее пел Лев, тем упорнее внушал себе дядя Эндрю, что то, что он слышит, может быть только львиным рыком — и больше ничем. А ведь если кто-то очень старается сделать себя тупоумнее, чем он есть, то часто добивается успеха. Добился своего и дядя Эндрю. Вскоре он и в самом деле не различал в пении Аслана ничего, кроме рева. Когда Лев, наконец, заговорил, сказав: “Нарния, проснись!”, дядя Эндрю не разобрал ни слова — только ворчание. А когда в ответ Льву заговорили Звери, он услышал только лай, хрюканье, ржание и вой. Когда же попозже они рассмеялись, то... впрочем, постарайтесь сами представить, что он услышал тогда! Это был самый страшный момент, какой довелось дяде Эндрю пережить за весь этот нелегкий день. За всю жизнь ему не приходилось не то, что услышать, а хотя бы вообразить, что звери могут так жутко, кровожадно и свирепо гомонить и кричать. И тут, к крайнему своему ужасу, он в бессильном гневе увидел, как трое его спутников вдруг покинули укрытие и пошли прямиком к скоплению Зверей.
— Ах, дураки! — в отчаянии воскликнул он. — Звери сожрут кольца вместе с детьми, и мне уже не вернуться домой! Какой эгоист этот Дигори! Да и остальные не лучше него! Коли им не жалко собственной жизни, это их дело. Но что они делают со мною. Они, похоже, об этом не думают! Им наплевать на меня!
Когда вся толпа животных устремилась к нему, он повернулся и побежал, да так прытко, как не бегал никогда в жизни. И теперь можно было убедиться, что воздух этого юного мира действительно вдохнул в старика новые силы. В Лондоне он был слишком стар и слаб, чтобы хотя бы вообразить, что он может бегать, но теперь понесся так шустро, что наверняка выиграл бы соревнования по бегу в любой приготовительной английской школе. Фалды сюртука, развевающиеся у него за спиной, являли прекраснейшее зрелище. Но, разумеется, все это было без толку. Среди Зверей, гнавшихся за ним, многие принадлежали к самым быстроногим видам; к тому же это были первые гонки в их жизни, и они горели от нетерпения поскорее пустить в дело свои молодые мускулы.
— Лови его! Держи его! — кричали они.
— Может быть, это и есть тот самый Злоужа!
— Ату его!
— Быстрее!
— Отрезай ему дорогу!
— Эй вы! Окружайте его! А вы держитесь рядом с ним!