— Ну? — Питер вопросительно посмотрел на брата.
— Потише! Не стоит пугать девчонок. Но ты хоть понимаешь, что мы сейчас делаем?
— Что? — Питер понизил голос до шепота.
— А то — идем бог знает сколько времени за провожатым, о котором нам ничего не известно. А что это за птица и на чьей она стороне? Почему мы ей верим? Может, она ведет нас в западню?
— Какие же у тебя дурные мысли! Сам видишь — это малиновка. А во всех сказках, какие мы читали, малиновки всегда хорошие птицы. Я уверен — малиновка всегда за правое дело.
— Ну, уж если так, то откуда мы вообще знаем, чье дело здесь правое? С чего вы взяли, что фавны стоят за правду и справедливость, а королева, — ну да, я слышал, вам сказали, будто она колдунья, — а эта королева злая? Мы же ни о ком из них ничего не знаем.
— Мы знаем, что фавн спас Люси.
— Так это он сам сказал. Но почему мы должны ему верить? И еще. Хоть кто-нибудь знает, как мы вернемся домой?
— Черт побери! — с досадой воскликнул Питер. — Об этом я и не подумал.
— И о том, где мы будем обедать, тоже, — добавил Эдмунд.
Глава седьмаяУ БОБРОВ
Пока мальчики шептались, девочки неожиданно остановились:
— Ой!
— Малиновка! — крикнула Люси. — Она улетела! И действительно, малиновки больше нигде не было видно.
— Что мы теперь будем делать? — спросил Эдмунд, глянув на Питера с немым упреком: “Я же предупреждал!”.
— Шшшш! — зашипела Сьюзен. — Гляньте!
— Куда? — прошептал Питер.
— За те деревья... там что-то шевелится... левее... чуть выше...
Они начали вглядываться изо всех сил туда, куда она показывала, и сразу почувствовали себя неуютно.
— Опять! — прошептала Сьюзен.
— И я видел, два раза, — добавил Питер. — Он еще там. Теперь он юркнул вон за то большое дерево.
— Кто он? — спросила Люси, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул, выдавая ее испуг.
— Кто бы он ни был, — сказал Питер, — но от нас он прячется. Не хочет, чтобы его видели.
— Давайте вернемся домой! — предложила Сьюзен.
И тут, хотя никто и не высказался вслух, все внезапно осознали то, о чем Эдмунд шептал Питеру в конце предыдущей главы. Они заблудились.
— А на что он похож? — допытывалась Люси.
— Какой-то зверь, — начала Сьюзен, и тут же быстро добавила: — Глядите! Да поскорее! Вон туда! Вот он!
На этот раз все увидели заросшую мехом мордочку с бакенбардами, высунувшуюся из-за дерева. Теперь зверь не стал сразу прятаться. Он поднес ко рту лапу — ну, совсем как человек, который подносит палец к губам, когда надо сделать знак, чтоб ты сидел тихо. Потом снова пропал. Дети стояли, затаив дыхание.
Минутой позже незнакомец снова вышел из-за дерева, огляделся — как бы проверяя, не следит ли кто за ними, и сказал:
— Тсссс...
Потом помахал лапой, приглашая следовать за собою в самую гущу леса, и снова исчез.
— Я его узнал, — шепнул Питер. — Это бобер. Я разглядел его хвост.
— Он хочет, чтобы мы шли к нему, — сказала Сьюзен. — И поменьше шумели.
— Я думаю, что это очень милый бобер, — заявила Люси.
— Но откуда ты это можешь знать? — возразил Эдмунд.
— Почему бы нам не рискнуть? — спросила Сьюзен. — Все равно стоим здесь без толку. К тому же я чувствую, что время обеда давно уже прошло.
В этот момент бобер снова высунул голову из-за дерева, глянул на них очень строго и лапой поманил к себе.
— Пошли, — сказал Питер. — Так или иначе, надо выяснить, в чем дело. Держитесь вместе. Может, нам придется драться с этим бобром, если он окажется врагом.
И дети, держась очень близко, чуть ли не прижимаясь друг к другу, пошли к тому дереву и, обогнув его, сразу увидели бобра; он тут же отпрыгнул на несколько шагов и произнес хриплым, гортанным шепотом:
— Дальше... идите за мною дальше... Вот так... И не выходите из-под деревьев. Опасно показываться на открытом месте!
Только когда он привел их в какое-то темное место, где четыре сосны так тесно переплелись своими ветвями, что земля под ними была бурая от усыпавших ее сосновых игл, и никакой снег не мог сюда проникнуть, — только тогда он остановился и заговорил:
— Не вы ли Сыны Адама и Дочери Евы?
— В некотором смысле — да, — громко сказал Питер.
— Шшшш! — зашипел Бобер. — Пожалуйста, потише. Даже здесь не совсем безопасно.
— Но почему же вы боитесь? — спросил Питер. — И кого? Тут же никого нет, кроме нас.
— Есть, — сказал Бобер. — Деревья. А они всегда все слушают. Они почти все на нашей стороне — но есть и предатели. Бывали уже случаи, когда они выдавали нас ей... ну, вы понимаете, о ком я... — и он несколько раз кивнул головой.
— Если уж разговор зашел о том, кто на чьей стороне, — вмешался Эдмунд, — то откуда нам знать, что вы нам друг?
— Не сочтите это за грубость, господин Бобер, — извиняющимся тоном сказал Питер, — но, понимаете, мы здесь совсем чужие.
— Все совершенно правильно, совершенно правильно, — ответил Бобер. — Но у меня есть для вас условный знак.
И он подал им какую-то маленькую белую вещицу. Все поглядели на нее с недоумением, но Люси вдруг воскликнула:
— Ой, ну конечно же! Это мой платок — я его дала бедному господину Тумнусу.
— Все верно, — подтвердил Бобер. — Бедняга, он чуял, что ему несдобровать, еще до того, как за ним пришли. Тумнус передал этот платок мне. И попросил, если с ним что-нибудь случится, встретить вас и рассказать вам, что...
Тут голос Бобра стал таким тихим, что они уже ничего не могли разобрать. Потом он с самым таинственным видом снова закивал головой, чтобы дети стали вокруг него как можно теснее. Когда они обступили его и наклонили головы так, что щеки их почувствовали прикосновение его бакенбард, Бобер произнес наконец шепотом:
— Говорят, что Аслан в пути — может, уже высадился.
И тогда произошло нечто удивительное, очень странное и отчасти курьезное. Дети, естественно, ничего не слышали об Аслане, но стоило Бобру произнести это имя, их настроение сразу изменилось. Наверно, нечто подобное бывает лишь во сне. Вам снится, как кто-то произносит совершенно непонятные слова, но вы каким-то образом чувствуете, что в них заключен огромный смысл. Если сон страшный, то именно после таких слов он превращается в кошмар. Но бывает и так, что вы чувствуете — значение их невыразимо прекрасно, и тогда сон становится таким чудесным, что вы запоминаете его на всю жизнь и всю жизнь будете мечтать еще раз увидеть этот сон.
Нечто подобное произошло и сейчас. Имя Аслана вызвало у детей сильнейшее душевное потрясение. Эдмунд почувствовал некий таинственный, невыразимый ужас. Питер ощутил внезапный прилив отваги и жажду приключений. Сьюзен почудилось, что все вокруг наполнил восхитительно изысканный аромат и зазвучала сладостная музыка неведомых струнных инструментов, которая подхватила ее и, нежно укачивая, повлекла куда-то. А Люси испытала то, что испытываем мы, проснувшись ясным солнечным Утром и сразу вспомнив, что начались каникулы и впереди целое лето...
— А как же господин Тумнус? — спросила Люси. — Что с ним?
— Шшшшш... не здесь, — прошептал Бобер. — Я отведу вас туда, где нам можно будет поговорить по-настоящему, а заодно и пообедать.
Никто, кроме Эдмунда, не сомневался, что они могут довериться Бобру, и даже Эдмунд был рад услышать слово “пообедать”. Поэтому они снова отправились в дорогу за своим новым другом, который удивительно проворно трусил, придерживаясь все время самых непролазных чащ. Переход занял более часа, и они очень устали и чувствовали настоящий голод. Но вот деревья пошли реже, впереди просветлело, а дорога круто повела вниз. Минуту спустя они оказались под открытым небом. По-прежнему ярко сияло солнце, и перед ними раскинулась чудесная картина.
Внизу тянулась узкая долина с крутыми склонами, по дну которой текла, точнее, должна была течь, прекрасная большая река. Как только они увидели плотину, конечно, сразу вспомнили, что бобры строят плотины, и подумали, что эту, безусловно, выстроил именно господин Бобер. Дети заметили, какое выражение появилось у него на лице: застенчиво-смущенное, точь-в-точь как у людей, когда вы осматриваете сад, что они вырастили, или читаете повесть, что они написали. Поэтому обычная вежливость требовала того, что сказала за всех Сьюзен:
— Какая очаровательная плотина!
И господин Бобер на этот раз сказал не “Тише!”, а:
— Пустяки! Не стоит внимания! К тому же по-настоящему она еще не закончена...
Выше плотины находилась заводь, вернее, то, что некогда было глубокой заводью, а теперь — лишь ровной, темно-зеленой гладью льда. Ниже плотины, далеко внизу, льда было еще больше, но не ровного, а застывшего вспененными волнами, какие бывают у низвергающейся воды. Наверно, все замерзло мгновенно, когда на страну обрушился невиданной силы мороз. Там же, где вода просачивалась или протекала сквозь плотину, теперь сверкала стена из огромных сосулек, и казалось, что плотина сверху донизу покрыта цветами, венками и гирляндами, сделанными из чистейшего сахара. А посередине плотины, на самом ее верху, стоял забавный маленький домик, напоминающий огромный пчелиный улей. Над крышей поднималась струйка дыма, поэтому дети сразу поняли, что там готовят обед, и почувствовали еще больший голод, чем прежде.
Все в первую очередь заметили домик, но Эдмунд увидел и кое-что другое. Ниже по долине в большую реку впадала другая речка, совсем маленькая, которая текла по своей маленькой долинке. И вот, разглядывая ту, другую долину, Эдмунд увидел в ее верховьях два невысоких холма. Мальчик был уверен, что именно эти холмы показала Белая Колдунья, расставаясь с ним у фонарного Столба. “Значит, там, между холмами, ее дворец, — подумал он. — Отсюда до них миля, а может, и меньше”. И он вспомнил о “Турецких сладостях”, а также о том, что будет королем. “Посмотрим, понравится ли это Питеру”, — ив его голове появились скверные мысли.