Конечно, это было не очень вразумительно, но так уж говорят бобры, когда сильно взволнованы. Я имею в виду, что так они говорят в Нарнии, ибо в нашем мире они, как правило, совсем не говорят.
И детей, и госпожу Бобриху мгновенно вымело из пещеры, и они стояли испачканные в земле, непричесанные, в общем, очень неряшливые.
— Идите сюда! — приплясывая от радости, кричал господин Бобер. — Вы только гляньте! Ага, получила Колдунья! Похоже на то, что ее власть дала слабинку!
— В чем дело, господин Бобер? — спросил Питер, когда все они выбрались на край обрыва.
— Разве я вам не говорил, что своим колдовством она устроила вечную зиму, и с тех пор у нас никогда не было Рождества? Говорил? А теперь поглядите вон туда!
И, стоя на самом верху, они увидели.
По белому снегу скользили сани, запряженные оленями, упряжь была с бубенчиками. Но это были не те олени, что у Колдуньи. Они были намного больше, и не белые, а бурые. А того, кто сидел в санях, они узнали сразу же, как только увидели. Это был человек огромного роста, в красной шубе на белом меху, в меховой шапке, с большой белой бородой, которая пенным водопадом спадала ему до самых колен. Они узнали его сразу, хотя наяву его можно увидеть только в Нарнии, но в нашем мире все видели его на картинках и слышали рассказы о нем (я имею в виду мир по эту сторону платяного шкафа). Но одно дело увидеть его на картинке, и совсем другое — встретить наяву в Нарнии. У нас его рисуют добродушным и немного смешным старичком. Здесь, наяву, он был совсем другим. Он казался таким большим, таким радостным и, главное, таким настоящим, что они замерли на месте. И сразу почувствовали, что надвигается радостное торжество.
— Наконец-то я пришел, — сказал Дед Мороз, — я должен раздать вам подарки. Для вас, госпожа Бобриха, у меня есть новая и гораздо лучшая, чем прежняя, швейная машинка. Когда я буду проезжать мимо вашего дома, я оставлю ее там.
— Вы очень любезны, сэр, — госпожа Бобриха отвесила глубокий, церемонный поклон. — Но позвольте вам сказать, что дом заперт.
— Замки и засовы для меня ничего не значат, — улыбнулся Дед Мороз. — Для вас, господин Бобер, у меня другой подарок. Когда вы вернетесь домой, увидите: ваша плотина закончена и отремонтирована, все течи перекрыты и прилажены новые шлюзовые ворота.
Господин Бобер так обрадовался, что широко раскрыл рот, а выговорить не мог ни слова.
— Питер, Сын Адама! — позвал Дед Мороз.
— Я здесь, сэр!
— Твой подарок — оружие, но не для игры. Может быть, уже близок час, когда тебе придется воспользоваться им в бою не на жизнь, а на смерть. Носи же его с честью!
С этими словами он подал Питеру щит и меч. Щит был серебристого цвета, а на нем — герб — красный лев, стоящий на задних лапах. Лев ярко-алый, как земляника. У меча — золотая рукоять, а в придачу к нему ножны и пояс. Все оказалось самого подходящего для Питера размера и веса. Питер принял этот дар в торжественном молчании, ибо чувствовал, что это очень серьезные, обязывающие подарки.
— Сьюзен, Дочь Евы! — продолжал Дед Мороз. — Это — тебе.
И он вручил ей лук, колчан со стрелами и маленький рог из слоновой кости.
— Этим луком ты можешь воспользоваться лишь в крайнем случае, — сказал он. — Вряд ли он понадобится тебе для битвы. Это неподходящее занятие для девочки. А если ты протрубишь в этот рог, то, где бы ты ни была, обязательно получишь помощь.
Напоследок он позвал:
— Люси, Дочь Евы!
Люси вышла вперед.
Он вручил ей маленькую бутылочку, похожую на стеклянную (потом выяснилось, что она была из цельного алмаза) и небольшой кинжал.
— В этой бутылочке, — пояснил Дед Мороз, — эликсир, изготовленный из сока огненных цветов, растущих на Солнечных Горах. Если кого из твоих друзей ранят или он будет страдать от какой-нибудь болезни, одной-двух капель эликсира хватит, чтобы вернуть ему здоровье и силы. А кинжал — для защиты в случае крайней нужды. И тебе тоже не следует самой принимать участие в битвах.
— Почему, сэр? — спросила Люси. — Я думаю... конечно, я не знаю, но мне кажется, что у меня хватило бы смелости.
— Суть не в этом, — ответил он. — Жалкая это битва, если в ней приходится участвовать женщинам. А теперь, — и тут лицо его стало не таким серьезным, — у меня есть подарок для вас всех, сейчас он окажется как нельзя более кстати.
И он вынул (никто не видел, откуда, но полагаю, что из большого мешка у себя за спиной) большой поднос, на котором стояли пять чашек с блюдцами, вазочка с колотым сахаром, кувшинчик со сливками и очень большой чайник, что тоненько посвистывал, будто наигрывал на свирели. Дед Мороз крикнул:
— Веселого Рождества! И многая лета законным королям!
После чего сразу же щелкнул кнутом, и санки с оленями пропали из виду прежде, чем кто-нибудь из них сообразил, что он уезжает.
Питер сразу же вынул свой меч из ножен и показал его господину Бобру, но госпожа Бобриха запротестовала:
— Этим можно заняться и позже. Нечего стоять и разговаривать, когда стынет чай. Помогите мне снести поднос вниз, и мы отлично позавтракаем. Слава богу, что я догадалась прихватить нож для резки хлеба!
Они осторожно спустились с крутого обрыва и вернулись в пещеру. Госпожа Бобриха принялась нарезать хлеб и ветчину для сэндвичей, а господин Бобер разливал чай. Завтрак получился чудесный. Они еще сидели и блаженствовали, когда господин Бобер сказал:
— А теперь — пора в путь!
Глава одиннадцатаяПРИБЛИЖЕНИЕ АСЛАНА
Тем временем Эдмунд переживал одно разочарование за другим. Когда гном ушел готовить сани, он надеялся, что сейчас Колдунья станет чуточку добрее с ним, как это уже было при первой встрече. Но она ничего ему не говорила, даже не глядела на него. Эдмунд, набравшись смелости, попросил:
— Пожалуйста, ваше величество, дайте мне хоть немного “Турецких сладостей”!.. Вы же говорили...
Она резко бросила ему:
— Молчи, дурак!
Потом, по-видимому, все-таки передумала и сказала, как бы
рассуждая вслух:
— Однако будет некстати, если это отродье по дороге свалится в обморок.
И хлопнула в ладоши. Появился другой гном.
— Поесть и попить этому человеческому отродью! — приказала она.
Гном ушел и вскоре принес воду в железной кружке и ломоть простого хлеба, правда, довольно толстый, на жестяной тарелке. При этом он оскалился самым омерзительным образом, приговаривая с издевкой:
— “Турецкие сладости” для Маленького Принца. Ха-ха-ха!
— Унеси это, — угрюмо сказал Эдмунд. — Не хочу сухого хлеба!
Колдунья неожиданно обернулась, выражение ее лица было так ужасно, что мальчишка поспешно извинился и торопливо начал есть хлеб, откусывая малюсенькие кусочки. Хлеб был таким черствым и заплесневелым, что Эдмунд с трудом заставлял себя проглотить его.
Он все еще жевал хлеб, когда вернулся первый гном и доложил, что сани поданы. Белая Колдунья встала и направилась к выходу, сделав знак Эдмунду следовать за ней. Когда они вышли во двор, снова шел снег. Колдунья не обратила на это никакого внимания и приказала Эдмунду сесть рядом с нею в сани. Перед тем, как тронуться с места, она кликнула Маугрима, и тот примчался вприпрыжку, как огромная собака, и замер возле саней.
— Возьми самых быстрых из своих волков, — приказала она, — беги с ними к дому Бобров и перебей всех, кого там найдешь. А если они ушли, сразу же гоните что есть мочи к Каменному Столу, но чтобы по пути вас никто не видел. Там спрячьтесь и ждите меня. Мне же придется проехать много миль к западу, чтобы добраться до места, где можно переправиться через реку. Ты должен обогнать людей и раньше них оказаться у Каменной) Стола. И не мне тебя учить, что надо с ними сделать.
— Слушаю и повинуюсь, королева, — прорычал Волк и с места помчался по снегу, как лошадь, припустившая галопом. Эдмунд и моргнуть не успел, как Волк растаял в темноте.
За несколько минут он собрал остальных волков, примчался вместе с ними к плотине и принялся обнюхивать жилище Бобров. Разумеется, волки сразу поняли, что дом пуст. Если бы всю ночь держалась ясная погода, Бобров и детей ждал бы скорый и печальный конец. Волки сразу нашли бы их след и успели настичь еще до того, как они добрались до пещеры. Но теперь снова шел снег, запах остыл и выветрился, а следы засыпало.
Тем временем гном настегивал кнутом оленей, и Колдунья вместе с Эдмундом, пролетев под аркой ворот, помчались дальше, в холод и темноту. Для Эдмунда поездка обернулась ужасной пыткой, ведь он был без пальто. Не проехали они и четверти часа, как его уже всего облепил снег. Сначала он пытался отряхиваться, но потом выбился из сил и прекратил это бесполезное занятие: как бы проворно он ни делал это, через несколько минут наносило еще больше снега. Вскоре он промок насквозь и почувствовал себя самым несчастным и жалким существом на свете. Сейчас ему уже не казалось, что Колдунья собирается сделать его королем. И все, что он раньше придумывал, чтобы убедить себя, будто она хорошая и добрая, и что ее дело — законное и справедливое, теперь звучало глупо. Он уже готов был отдать что угодно, лишь бы оказаться вместе с остальными, даже вместе с Питером! Единственное, что могло его успокоить, это признать, будто все происходящее — просто дурной сон, и он может в любой момент проснуться. Они неслись вперед час за часом, не останавливаясь, и мальчик по-настоящему поверил, что ему и в самом деле все это снится.
Этот “сон” длился для Эдмунда гораздо дольше, чем я в состоянии описать, даже если буду описывать его поездку с королевой страница за страницей. Я уж лучше сразу пропущу много часов и продолжу рассказ с того момента, как снова перестал идти снег и забрезжил рассвет. Они все еще продолжали мчаться, теперь уже при свете дня, и по-прежнему ничего не было слышно, кроме поскрипывания оленьей упряжки да шелеста снега под полозьями саней. Вдруг Колдунья, впервые за всю поездку, заговорила: