— Это что там такое? Стой!
Сани с лету остановились.
Эдмунду очень хотелось верить, что она вспомнила о завтраке! Но она остановилась совсем по другой причине. Чуть в стороне от колеи, у подножия большого дерева, сидела веселая компания: Белка-папа, Белка-мама, бельчата, два сатира, один гном и старый Лис. Они расположились вокруг стола на стульчиках и ели. Эдмунд не мог рассмотреть, что именно они ели, но пахло очень вкусно. Дерево было украшено ветками омелы, и хотя у мальчика не было уверенности, но он чувствовал, что на столе стоит настоящий сливовый пудинг. Сани остановились как раз в тот момент, когда Лис, по-видимому, самый старший среди присутствующих, поднялся со стула с бокалом в правой лапе, явно собираясь произнести тост. Но стоило компании увидеть остановившиеся сани и разглядеть, кто там сидит, все веселье мгновенно сдуло с их лиц. Белка-папа замер с вилкой в руке, на полпути ко рту; один сатир застыл с вилкой уже во рту; самый маленький из бельчат запищал от страха.
— Что все это значит? — грозно спросила королева-Колдунья.
Никто ей не ответил.
— Отвечайте, паразиты! Или хотите, чтобы мой гном огрел вас своим кнутом? Как вы могли позволить себе это обжорство, эти бессмысленные расходы, это безнравственное потакание своим аппетитам? И где вы взяли все эти вещи?
— Простите, ваше величество, — начал старый Лис. — Нам их подарили. И если мы можем позволить себе смелость выпить за здоровье вашего величества...
— Кто вам мог это подарить? — оборвала его Колдунья.
— Д-д-дед М-м-мороз, — запинаясь, ответил Лис.
— Что? — зарычала Колдунья, спрыгнула с саней и сделала несколько шагов к перепуганным зверюшкам. — Ты лжешь! Его не было! Не могло быть! Он не смеет показаться здесь! Как вы смеете... — но тут она справилась со своей яростью. — Впрочем, если вы сейчас скажете, что солгали, я прощу вас... даже за это.
Тут один из бельчат совсем потерял голову.
— Он здесь был! Был! Был! — запищал он, колотя по столу своей крохотной ложечкой.
Эдмунд видел, как Колдунья с силой закусила губу, а на белой ее щеке выступила капля крови. Потом она молча подняла жезл.
— Ох, не надо! — отчаянно вскрикнул Эдмунд. — Не надо! Прошу вас, не надо!
Он еще выкрикивал эти слова, а Колдунья уже взмахнула жезлом, и там, где только что сидела веселая компания, застыли каменные статуи — одна из них с каменной вилкой, навеки застывшей на полпути к каменному рту. Они сидели вокруг каменного стола, на котором стояли каменные тарелки с окаменевшим сливовым пудингом.
Колдунья вернулась к саням и, садясь, со страшной силой ударила по лицу Эдмунда.
— А это тебе! — крикнула она. — Будешь знать, как просить за шпионов и предателей! Гони!
Эдмунду в первый раз за нашу историю стало жалко не себя, а других. Он не мог без острой боли в сердце даже подумать об этих маленьких каменных фигурках, которые отныне будут сидеть там, тихие и неподвижные, в холодные дни и темные ночи, и так месяц за месяцем, год за годом, пока не обрастут мхом, а лица их не выкрошатся от ветра и дождей...
Сани по-прежнему летели вперед, не сбавляя скорости. Вскоре Эдмунд заметил, что снег, бьющий им в лицо, становился более влажным, по крайней мере, не таким сухим и колючим, каким был всю ночь. Он почувствовал, что вроде бы ему уже не так холодно. Затем в воздухе появилась легкая дымка, которая чуть ли не с каждой минутой заметно густела, превращаясь в туман. Становилось теплее чуть ли не с каждым ярдом. Да и сани уже не летели, как прежде, хотя и неслись с немалой скоростью. Сначала он подумал, что это из-за усталости оленей, но вскоре понял: дело не в них. Сани начало дергать, заносить в стороны, трясти и подбрасывать, как будто их било о камни. И сколько бы гном ни стегал несчастных оленей, они ехали все медленнее и медленнее. Вдобавок со всех сторон поднялся какой-то странный шум, но из-за стука саней, тряски и криков гнома Эдмунд никак не мог как следует прислушаться и понять, что же это такое.
И вот сани застряли так прочно, что ехать дальше было уже нельзя, олени стали, и пришла минута тишины. Тогда, наконец, Эдмунд смог вслушаться в те, другие звуки. Они были странно мелодичными, шелестящими, журчащими... А впрочем, не такие уж они были странные, ему приходилось не раз слышать их прежде, только он никак не мог вспомнить, где и когда. Потом вспомнил! Это был звон бегущей воды. Вокруг, хотя он еще не видел, таял снег, и неслись потоки воды, журча, ворча, булькая и лепеча и даже, где-то в отдалении, глухо рыча. Сердце его сразу сильно забилось, хотя он еще не понимал, отчего. Он только понял, что морозу пришел конец. Совсем рядом капало с деревьев. Пока он глядел на одно из них, с веток соскользнул тяжелый снежный груз, и в первый раз за все время его пребывания в Нарнии Эдмунд увидел зелень — темную зелень ели. Но ему не пришлось как следует поглядеть и послушать, потому что Колдунья закричала:
— Что ты уставился как дурак? Выйди и помоги!
Конечно, Эдмунду пришлось подчиниться. Он вышел из саней в снег, правда, теперь это был уже не снег, а талая слякоть, и попытался помочь гному вытащить сани из грязной ямы, в которой они застряли. Они все-таки ухитрились сделать это, а потом, жестоко стегая несчастных оленей, гном заставил их везти сани дальше, но ненадолго. Вскоре они доехали до места, где снег стаял совсем, и со всех сторон, куда ни глянь, проступала зеленая трава. Если вам не приходилось, как Эдмунду, так долго видеть один лишь мир снега, вы и представить себе не можете, какая радость смотреть на эту зелень после нескончаемой белизны. Но вот сани снова стали.
— Все напрасно, ваше величество. По такой оттепели саням не проехать, — сказал гном.
— Значит, дальше пойдем пешком, — отрезала Колдунья.
— Пешком их ни за что не догнать, — возразил гном. — Тем более, что они успели-таки от нас оторваться.
— Ты кто: мой раб или мой советник? Не рассуждай, а делай то, что тебе говорят. Свяжи этой человечьей твари руки за спиной, а конец веревки возьми в руки и не выпускай. Будет упираться — подбодри кнутом. А с оленей срежь упряжь — они сами найдут Дорогу домой.
Гном выполнил ее приказания, и через несколько минут Эдмунду пришлось бежать изо всех сил со связанными за спиной руками. Он скользил по грязи и талому снегу, по мокрой траве и камням, спотыкался и падал, тогда гном начинал осыпать его грязными ругательствами, а порою обжигал его ударом кнута. Колдунья шла вслед за гномом и без конца твердила:
— Быстрее! Быстрее!
С каждой минутой зеленых островков становилось все больше, а снега — все меньше. Все новые и новые деревья сбрасывали с себя белые покровы. Вскоре нигде уже не было заметно белых силуэтов, всюду виднелись черные колючие ветви дубов, голые буки и вязы, темная зелень елей. Туман из белого постепенно превратился в золотистый, а потом совсем рассеялся. Засверкали изумительные солнечные лучи, пронизывая лес, а сквозь ветви и вершины засияло голубое небо.
Потом начали происходить еще более удивительные вещи. После очередного поворота дороги они оказались на полянке, окруженной рощицей серебристых берез. Эдмунд увидел, что вся земля усеяна точками маленьких желтых цветов — это цвел чистотел. Звон бегущей воды слышался все ближе и ближе, и вскоре дорогу им пересек самый настоящий ручей. Когда они перебрались через него, то на другом берегу увидели цветущие подснежники.
— Думай-ка лучше о себе! — крикнул гном, когда Эдмунд, заглядевшись на подснежники, замедлил шаги. И со злобой дернул за веревку.
Но, разумеется, Эдмунд все равно продолжал осматриваться вокруг. Не прошло и пяти минут, как он увидел новое чудо — стайку крокусов, распустившихся у корней старого дерева, — золотых, белых и пурпурных. А потом зазвучала музыка, еще более мелодичная, чем журчание бегущей воды. Недалеко от тропинки, по которой они шли, зачирикали птицы. И вдруг, точно это был некий условный сигнал, щебетанье и чириканье поднялось со всех сторон, а потом послышались и настоящие песни. Не прошло и пяти минут, как весь лес наполнился птичьей музыкой. Куда бы ни обратил свой взгляд Эдмунд, всюду он видел птиц: сидящих на ветках, летающих по небу, гоняющихся друг за другом, поглощенных своими маленькими ссорами или чистящих клювом перышки.
— Быстрее! Быстрее! — подгоняла Колдунья.
Вскоре от тумана не осталось и следа. Небо сделалось ярко-синим, время от времени по нему пробегало белое облачко. На широких полянах цвели первоцветы. В лесу поднялся легкий ветерок, который раскачивал ветви деревьев, рассеивая с них капельки влаги и принося путникам чудесный вольный запах. Деревья пробуждались к весенней жизни. Лиственницы и березы покрылись нежнейшей зеленью, зацвел золотой дождь. Буки раскрыли свои чудесные полупрозрачные листочки. Вдоль тропы деловито летали жужжащие пчелы.
— Это не оттепель, — неожиданно сказал гном и остановился.
— Это самая настоящая весна. Что нам делать?
Колдунья молчала.
— Говорю вам, вашей зиме пришел конец, — продолжал гном.
— И это мог сделать только Аслан.
— Если кто из вас еще раз произнесет это имя, — заорала Колдунья, — убью на месте!
Глава двенадцатаяПЕРВЫЙ БОЙ ПИТЕРА
Как раз в то время, когда гном и Колдунья вели этот разговор, дети и Бобры направлялись в ту же сторону, опережая погоню на несколько миль. Они шли уже много часов подряд, и казалось, что они идут не наяву, а в каком-то чудесном сне. Им давно уже пришлось снять и оставить в укромном месте пальто. Порою они даже позволяли себе остановиться, оглядеться по сторонам и перекинуться несколькими словами:
— Посмотрите! Вон там зимородок!
Или:
— Это же самые настоящие колокольчики!
Или:
— Какой восхитительный запах! Что это?
Или:
— Вы только послушайте! Это же дрозд!
Когда же они шли молча, то жадно впитывали всю эту красоту, переходя от пятен теплого солнечного света к прохладным нежно-зеленым чащам. А из чащ — на просторные мшистые поляны, а потом — под широкую лиственную кровлю вязов, шелестящую где-то очень высоко у них над головами, а оттуда — в густые заросли цветущей дикой смородины или боярышника, где они буквально пьянели от сладкого аромата, побеждающего все другие запахи.