— Счастлив благословенный Калормен, — снова приподнял лицо над ковром великий визирь. — Боги даровали ему столь осмотрительного и благоразумного правителя! Однако и неопровержимо разумный тисрок согласится, что горестно удерживать наши руки так далеко от столь лакомого кусочка, какова ныне Нарния. Превосходно сказал одаренный поэт, что... — но тут Ахошта вовремя заметил, как нетерпеливо дернул ногой принц, и замолчал.
— Да, это очень горестно, — сказал тисрок спокойным и звучным голосом. — Каждое утро солнце светит мне тускнее и каждую ночь сон освежает меня не так, как надо, ибо я помню, что Нарния еще свободна.
— О мой отец! — сказал Рабадаш. — А что, если я подскажу тебе способ, как протянуть руку к Нарнии и отдернуть ее совершенно невредимой, если попытка не удастся?
— Если ты сможешь подсказать мне такой способ, о мой Рабадаш, — сказал тисрок, — то ты будешь лучшим из сыновей.
— Тогда слушай, о мой отец! В этот самый час этой самой ночи я возьму две сотни всадников и поскачу с ними через пустыню. А ты сделаешь вид, будто я предпринял этот шаг без твоего ведома. На второе утро я буду у ворот замка Анвард, в резиденции короля Арченланда Луна. У нас с ними мирный договор, поэтому они не готовы к нападению с нашей стороны. Не успеют они опомниться, как Анвард будет мой.
Потом через перевал над Анвардом я спускаюсь вниз, в Нарнию, и оттуда — прямо на Каир-Паравель. Я знаю, что Верховного Короля сейчас нет: когда я там гостил, он как раз готовился к войне с великанами на их северной границе. Поэтому, скорее всего, я найду ворота Каир-Паравеля открытыми и спокойно захвачу его. Обещаю тебе, что буду упражняться в благоразумии и учтивости и пролью очень мало нарнианской крови — насколько это вообще будет возможно. А после этого мне останется лишь сидеть и ждать, когда “Морская звезда” с королевой Сьюзен на борту бросит якорь у причала. Я схвачу эту заблудшую овечку, как только она ступит ножкой на сушу, брошу ее в седло и во весь опор поскачу назад в Анвард!
— Но разве не кажется тебе весьма вероятным, о сын мой, — спросил тисрок, — что при пленении этой женщины либо тебе, либо королю Эдмунду придется проститься с жизнью?
— С ними на корабле очень маленький отряд, — сказал Рабадаш, — и всего с десятком своих людей я обезоружу и свяжу их всех. Я буду всячески обуздывать справедливую жажду крови, так что причины для открытой войны между тобой и Верховным Королем Питером не будет.
— А если “Морская звезда” окажется в Каир-Паравеле раньше, чем ты?
— О мой отец, при таком ветре это невозможно!
— И последнее, о мой изобретательный сын, — сказал тисрок.
— Сейчас ты нам объяснил, как можешь получить эту королеву варваров. Но я не вижу, чтобы это помогло мне заполучить Нарнию.
— О мой отец, неужели от твоего внимания ускользнуло, что, хотя через Нарнию мы и промчимся, как стрела, выпущенная из лука, Анвард заберем навсегда? А если Анвард будет твоим, то ты окажешься почти у самых ворот Нарнии. Ты можешь понемногу увеличивать свой гарнизон в Анварде, пока он не превратится в великое войско.
— Это говорит о твоем понимании стратегии и предусмотрительности. Но как мне отдернуть руку, если твой поход потерпит неудачу?
— Тогда ты объявишь, что я ушел в поход, не сказавшись тебе, без твоего благословения и против твоей воли, понуждаемый неистовством любви и горячностью молодых лет.
— А если Верховный Король потребует, чтобы мы вернули эту варварскую женщину, его сестру?
— О мой отец, будь уверен, он не станет этого делать. Да, прихоть этой женщины заставила короля отказаться от нашего брака, тем не менее король Питер — человек рассудительный. Он поймет, что ни в коем случае нельзя отказываться от чести и преимуществ, которые он получит, породнившись с нашей династией. Нельзя отказываться от возможности увидеть своего племянника и внучатого племянника на троне калорменских тисроков.
— Не сможет он их там увидеть, ибо я буду жить вечно — в соответствии с твоими пожеланиями, — сказал тисрок еще более сухо, чем прежде.
Наступила минута неловкого молчания.
— А можно будет сделать и так, о мой отец и свет очей моих, — снова заговорил принц. — Привезя сюда королеву, мы напишем письмо как будто от нее самой. Там будет сказано, что она меня любит и в Нарнию возвращаться не желает. Ибо всем известно, что настроения и желания женщин переменчивее, чем ветер. И если даже они не вполне поверят этому письму, все равно не посмеют явиться с войском в Ташбаан, чтобы потребовать ее назад.
— О просвещенный наш визирь! — сказал тисрок. — Поделись с нами сокровищами своей мудрости по поводу столь странного предложения.
— О вечный тисрок! — отвечал Ахошта. — Сила отеческой привязанности мне не так уж неведома, да и поэты говорят, что для родительского сердца их отпрыски драгоценнее алмазов. Как я могу позволить себе смелость давать тебе совет по делу, которое связано с опасностью для жизни столь достойного и высокородного принца?
— Эту смелость ты позволить себе можешь, — отвечал тисрок.
— Ибо должен знать, что опасность, которой ты подвергаешься здесь, ничтожна по сравнению с той, что может грозить ему там.
— Слушаю и повинуюсь! — простонал жалкий человек. — Так знай же, о рассудительнейший тисрок, что, во-первых, опасность, грозящая там принцу, не так велика, как это может показаться нам здесь. Ибо бога, несомненно, лишили этих варваров света благоразумия, и их поэты, в отличие от наших, не снабдили их таким великолепным собранием мудрых правил и полезных советов на все случаи жизни. Они пишут почти исключительно о любви и войнах. Поэтому мало что еще покажется им столь благородным и восхитительным, как это безрассудное предприятие... ой-ой-ой!
При слове “безрассудное” принц снова пнул визиря.
— Веди себя сдержаннее, сын мой, — сказал тисрок. — А ты, достопочтенный визирь, не позволяй, чтобы его несдержанность прерывала поток твоего красноречия. Особе столь почтенной и сведущей в этикете подобает невозмутимо пренебрегать столь мелкими неприятностями.
— Слушаю и повинуюсь, — отвечал визирь, слегка вильнув задом, чтобы убрать его подальше от носка рабадашевой туфли. — Ничто, повторяю, не покажется этим варварам столь извинительным, если не достойным уважения и восхищения, чем эта... эээ... рискованная попытка, ибо она предпринята ради любви к женщине. Поэтому, если принцу не повезет и он попадет им в руки, можно быть уверенным, что они его не убьют. Более того — если даже он и не сможет увезти королеву, зрелище его великой отвага и подвигов, на которые вдохновила его любовь, так на нее подействует, что она почувствует к нему благосклонность.
— А вот это хорошая мысль, старый болтун, — сказал Рабадаш.
— Очень хорошая, хоть и родилась в твоей убогой голове.
— Похвала моего господина — свет моих очей, — сказал Ахошта. — А во-вторых, тисрок, чье царствование должно быть вечно и бесконечно, я считаю, что с помощью богов Анвард, весьма возможно, достанется принцу. И если это удастся, то мы будем держать Нарнию за глотку.
Наступило длительное молчание, и в комнате стало так тихо, что девочки едва смели дышать. Наконец тисрок заговорил:
— Иди, сын мой. И сверши все, о чем ты говорил. Но не жди от меня ни помощи, ни сострадания. Если тебя убьют, я не стану за тебя мстить, а если попадешь к варварам в плен — не сделаю ничего, чтобы вызволить тебя. И если, в случае как неудачи, так и успеха, ты прольешь в Нарнии столько крови, что из-за этого начнется открытая война, моя благосклонность навеки отвратится от тебя. Твое место в Калормене перейдет к следующему по старшинству твоему брату. Иди же. Действуй стремительно, тайно и удачливо. И да осенит твой меч и пику мощь Таша неумолимого и неодолимого!
— Слушаю и повинуюсь! — вскричал Рабадаш.
Преклонив колени и поцеловав руку своего отца, он стрелой вылетел из комнаты. К величайшему разочарованию Аравис, все тело которой уже сводило судорогой, тисрок и визирь остались.
— О визирь, — сказал тисрок, — уверен ли ты, что ни одна живая душа не узнает, что в эту ночь мы втроем держали совет?
— Господин мой, — ответил визирь, — невозможно, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Ведь я предложил, а ты мудро согласился провести этот совет здесь, в Старом Дворце, где советы никогда не устраивались, ибо домочадцы не заходят сюда ни по какому случаю.
— Это хорошо, — сказал тисрок. — Но если хоть один человек что-то заподозрит, моя воля — чтобы не пережил он этой ночи. А когда дело будет сделано, пусть рассудительный мой визирь забудет все, что к этому относится. Я исторгаю все сведения о плане принца из своей души — и из твоей тоже. Он уходит без моего ведома и согласия. И я не буду знать, куда он понесся, движимый буйством, неразумием и неповиновением, свойственными его юношескому нраву? И когда мы узнаем, что Анвард в его руках, никто не будет поражен больше, чем я и ты.
— Слушаю и повинуюсь, — сказал Ахошта.
— И по этой причине ты никогда не будешь думать — даже в самых сокровенных глубинах своего сердца, — что я самый жестокосердный из отцов, если послал своего первородного сына на дело, которое, скорее всего, закончится его смертью. Как бы ни было это приятно тебе — ведь ты не любишь принца. Я знаю, что ты затаил в душе.
— О непогрешимый тисрок, — сказал визирь, — я люблю тебя так, что в сравнении с этим, мне кажутся ничтожными не только моя любовь к принцу, но и моя жизнь, и хлеб, и вода, и даже солнечный свет.
— Такие чувства, — отметил тисрок, — возвышенны и справедливы. И для меня тоже все названные тобою вещи ничего не значат, когда речь идет о величии и блеске моего трона. Если принц добьется успеха, мы получим Арченланд, а впоследствии, может быть, и Нарнию. Если же не оправдает наших надежд — у меня есть еще восемнадцать сыновей. Кроме того, Рабадаш, как это бывает обычно со старшими сыновьями владык, становится опасен. Я знаю, что более пяти тисроков Ташбаана скончались раньше назначенного им часа только оттого, что старшие их сыновья, высокопросвещенные принцы, устали ждать, когда же они взойдут на трон. Поэтому пусть лучше он немножко охладит свою кровь подальше от нас, за границей, чем горячить ее здесь в праздности... А теперь, превосходнейший мой визирь, от излишка пережитой мною сегодня родительской тревоги меня клонит ко сну. Вели музыкантам идти ко мне в опочивальню. И не ложись спать, пока не отменишь помилование третьему повару. Я снова чувствую явные признаки расстройства пищеварения.