— Я не ваш подданный, — сурово сказал Эдмунд. — Ия тоже говорю, что вам этого делать нельзя!
— Ну, вот опять! — вскричал Каспиан. — Почему мне нельзя делать то, что я хочу?
— Напомню, с позволения вашего величества, почему вы этого не сможете, — вмешался Рипишиппи и отвесил глубокий и очень почтительный поклон. — Вы — король Нарнии, и если вы не вернетесь — разобьете сердца всех ваших подданных, и прежде всего Трумпкина. Вы не можете позволить себе удовольствия пуститься на поиски приключений, как будто вы всего лишь частное лицо. Если же ваше величество не прислушается к доводам разума, то долг верности обязывает каждого из ваших подданных, находящихся на борту корабля, последовать моему примеру и, обезоружив вас, связать, запереть и держать взаперти до тех пор, пока к вам не вернется способность здраво рассуждать.
— Вы совершенно правы, — согласился Эдмунд. — Именно так поступили спутники с Улиссом, когда ему вдруг захотелось послушать пение сирен.
Рука Каспиана уже потянулась к мечу, но тут заговорила Люси.
— Каспиан, вы же обещали дочери Раманду, что вернетесь к ней. По крайней мере, я именно так поняла ваши слова.
Каспиан замер на месте.
— Да, это так...
С минуту он пребывал в нерешительности, а потом вдруг сказал:
— Что ж, нам пора плыть назад. Наш поиск закончен. Возвращаемся все. Поднять лодку!
— Сир! — окликнул его Рипишиппи. — Возвращаются не все. Я уже не раз объяснял вам...
—- Молчать! — закричал Каспиан. — Я получил хороший урок, но никому не позволю изводить меня насмешками! Никто не должен говорить, что король повернул назад, а Предводитель Мышей поплыл дальше!
— Сир! — напомнил Рипишиппи. — Принимая корону, вы обещали быть добрым повелителем для всех Говорящих Зверей Нарнии...
— И буду — для Говорящих Зверей! — крикнул Каспиан. — Но я ничего не обещал Зверям, которых нельзя заставить помолчать!
Уже не владея собой, он сбежал вниз по лестнице, вбежал в свою каюту и громко хлопнул дверью.
Когда же некоторое время спустя к нему пришли друзья, они увидели, что настроение короля совершенно изменилось. Он был бледен, а по лицу текли слезы.
— Все напрасно, — сказал он. — И ни к чему мне было беситься и чваниться, лучше бы я вел себя прилично... Понимаете, со мною говорил Аслан... Нет, я не хочу сказать, что он появился здесь сам. Ему в этой каюте даже не поместиться. Просто вот эта золотая львиная голова на стене ожила и заговорила со мною. Это было так ужасно — встретить его взгляд... И дело не только в том, что он строго со мною обошелся... Только поначалу он говорил со мною сурово, да и то совсем недолго. Но все равно это было ужасно. Он сказал... о, у меня нет сил повторить, что он мне сказал! Мне этого не перенести. А хуже всего... понимаете, он сказал, что вам надо идти дальше... Вам — значит Рипи, Эдмунду, Люси и Юстасу. А я должен возвращаться. Один. И немедленно... Зачем же тогда все это было?
— Каспиан, милый! — сказала Люси. — Вы же знали, что мы всегда возвращаемся в свой мир. И на этот раз вы знали, что мы в Нарнии ненадолго и должны вернуться. Все равно бы мы ушли отсюда — рано или поздно.
— Да, — отвечал, плача, Каспиан, — но я не думал, что это случится так скоро!
— Вам сразу станет лучше, как только вы вернетесь на Остров Раманду, — успокоила его Люси.
Услышав это, он чуточку приободрился, но все равно разлука огорчила всех. Я не буду подробно останавливаться на том, что они еще говорили друг другу. Примерно к двум часам пополудни лодку как следует нагрузили водой и провиантом (хотя считали, что больше им уже не придется ни есть, ни пить), спустили в нее маленькую кожаную лодочку Рипишиппи, а под конец вниз по трапу сошли он сам, Эдмунд, Юстас и Люси. Они взяли в руки весла, лодка оттолкнулась от корабля и заскользила по ковру белых лилий.
В честь их на “Утренней заре” вывесили все флаги и гербы. Для отплывающих в лодке корабль, такой высокий, большой и привычный, увитый лилиями, казался родным и надежным приютом, а теперь они покидали его и уплывали в неизвестность. Однако расстояние между ними быстро увеличивалось. Корабль становился все меньше и меньше, но еще до того, как совсем потерять его из виду, они увидели: “Утренняя заря” повернулась драконовой головой на запад и на веслах неторопливо двинулась прочь. Хотя Люси и уронила несколько слезинок, но, к собственному удивлению, она горевала не так уж сильно, как ожидала. Свет, тишина, трепещущий и чуть покалывающий запах Серебряного Моря (взрослый сказал бы, как охлажденное шампанское), самое их одиночество — все это волновало и вызывало странный подъем сил.
Долго грести им не понадобилось, их снова подхватило течение и с постоянной скоростью повлекло на восток. Никому не хотелось ни есть, ни спать. Остаток дня, всю ночь и весь следующий день они мерно скользили к востоку, а когда забрезжила заря третьего дня, да такая яркая, что нам с вами и не вынести такого света, если даже смотреть сквозь закопченное стеклышко, как при солнечном затмении, — так вот, на рассвете третьего дня они увидели впереди новое диво.
Путешественникам показалось, что между ними и небом выросла какая-то стена, серовато-зеленая, дрожащая, мерцающая. Потом взошло солнце, и они наблюдали его восход сквозь эту прозрачную стену, которая расцвела и засверкала всеми цветами радуги. И тогда они поняли, что это не стена, а очень высокая волна, все время остающаяся на месте, как это бывает на краю водопада. На вид в ней было в высоту футов тридцать. Течение стремительно несло путешественников прямо на волну. Вы, наверно, считаете, что в эти мгновения они думали о новой опасности. Но они не думали, и я не представляю, чтобы кто-нибудь другой на их месте мог думать о таких вещах. Потому что они смотрели на то, что было не только позади волны, но и позади самого солнца. Если б глаза их раньше не окрепли от воды Крайнего Моря, они бы, конечно, ничего этого не смогли разглядеть. А еще дальше на востоке виднелся горный хребет с такими высокими горами, что взгляд не мог дотянуться до вершин. А дальше не удавалось разглядеть даже клочка неба.
Наверно, эти горы и в самом деле находились за Краем Мира. Потому что в обычном мире любая гора, достигавшая четверти, нет, даже одной двенадцатой их высоты, обязательно покрылась бы снегами и льдом. Но эти странные горы казались цветущими, сплошь зелеными от густых лесов; с их обрывов радужными водопадами спадали голубые реки. Вдруг с востока налетел легкий ветерок, взметнул вверх гребень волны, покрыл ее всю пенным кружевом, а морскую гладь легкой рябью. И всего-то дул он секунду-другую, но это мгновение запомнилось на всю жизнь. Потому что ветер принес с собой необычный аромат и нежный, мелодичный звук. Эдмунд и Юстас никогда потом не рассказывали, что пережили они в эти секунды, а когда я спросил Люси, она ответила:
— Я не могу сказать, это разорвет вам сердце.
— Почему? — удивился я. — Неужели это было так печально?
— Печально? Нет, совсем нет!
И никто из тех, кто был в лодке, не сомневался: в эти мгновения они смогли заглянуть за Край Света, в Страну Аслана.
Вдруг под днищем лодки заскрежетало. Течение потащило ее по грунту. Море стало слишком мелким даже для лодки.
— Ну вот, — сказал Рипишиппи. — Отсюда я должен плыть один.
Они даже не пытались отговорить его, потому что было такое чувство, будто все это давным-давно предопределено, и ничего уже изменить нельзя, как нельзя изменить то, что уже произошло.
Дети помогли Рипишиппи спустить на воду его лодочку. Потом он взял в руки свою шпагу и заявил:
— Она мне уже больше не понадобится.
И швырнул ее в заросшее лилиями море. Все видели, что шпага упала вертикально да так и осталась стоять прямо, с эфесом, торчащим над поверхностью.
Затем Рипишиппи распрощался со своими друзьями, ради них постаравшись быть печальным. Но чувствовалось, что все в нем дрожит от нетерпения и предчувствия счастья. Тогда Люси в первый и последний раз сделала то, о чем всегда мечтала: крепко обняла Предводителя Мышей, нежно погладила его и поцеловала.
Затем Рипишиппи торопливо спрыгнул в свою лодочку, взял весло, и течение подхватило ее и понесло вперед. Люси, Эдмунд и Юстас еще какое-то время ясно видели его черный силуэт на фоне белых лилий. Но ни на огромной волне, ни перед ней лилии уже не росли, там был только гладкий почти отвесный подъем, к нему-то и несло теперь лодочку Рипишиппи, причем чем дальше, тем быстрее. Наконец суденышко оказалось у самого подножия стоячей волны и стремительно заскользило вверх по склону. На какую-то долю секунды они снова увидели черный силуэт лодочки и стоящего в ней Рипишиппи на самой вершине волны, и тут же они исчезли. И с этих пор уже никто не мог с уверенностью сказать, что видел где-нибудь Предводителя Мышей Рипишиппи. Но я полагаю, и уверен в этом, что он целым и невредимым попал прямо в Страну Аслана, где и живет по сей день.
А солнце тем временем поднималось все выше, горы за Краем Света подернулись дымкой, стали размытыми, а потом и совсем исчезли. Волна оставалась на месте, но теперь за нею виднелось только синее небо.
Дети вылезли из лодки и пошли прямо по воде, но не к волне, а к югу, так что водяная стена оставалась слева от них. Они сделали это не сговариваясь, никто не смог бы объяснить, почему пошел именно туда. Наверно, потому, что это тоже было предопределено, или их направляла сама судьба. Хотя на борту “Утренней зари” они все время и ощущали, и вели себя как взрослые — да по сути дела ими и были, — теперь неожиданно они снова почувствовали себя детьми и, взявшись за руки, пробирались вброд сквозь лилии. Сколько они так шли, неизвестно, но совсем не чувствовали усталости. Вода была теплой, как парное молоко; море постепенно мелело. Наконец они выбрались на сухой песок — он был на том же уровне, что и Серебряное Море, и тянулся во все стороны такой ровный, что на нем нельзя было разглядеть возвышения даже с кротовую кучку.
Вы, наверно, замечали, что в совершенно плоской местности кажется, будто прямо перед вами, на расстоянии какой-то мили, небо спускается прямо к земле и касается травы. Так казалось и сейчас, но пока юные путешественники шли по песку, они постепенно убеждались: это не только кажется. Это и в самом деле было место, где н