— О чём ты? — сказал дядя. — Это не аптека. Так вот, я говорил…
— Вам нет до неё дела!.. А я-то думал… Мне она мать, но и вам она сестра! Что же, ладно. Спрошу самого льва. — И Дигори быстро отошёл.
Полли подождала немного и пошла за ним.
— Эй! Стоп! Ты с ума сошёл! — воскликнул дядя, но не дождался ответа и пошёл следом, ведь кольца-то были у них.
Через несколько минут Дигори остановился на опушке леса. Песня снова изменилась. Теперь, слушая её, хотелось плясать, или бегать, или лазать по деревьям, или просто кричать от радости. Она подействовала даже на дядю, и он пробормотал:
— Да, умная женщина… надо отдать ей должное… характер ужасный, но умная… да.
А сильнее всего подействовала песня на недавно созданный мир.
Можете ли вы представить себе, что покрытая травой земля пузырится, как вода в котле? Лучше не опишешь то, что происходило. Повсюду, куда ни взгляни, вспухали кочки. Размера они были разного: одни — как кротовая норка, другие — как бочка, а две — с домик величиной. Они росли и пухли, пока не лопнули, взметая землю, а из них вышли животные, точно такие, как в Англии. Вылезли кроты, выскочили собаки, отряхиваясь и лая; высунулись рогами вперёд олени (Дигори подумал сначала, что это деревья). Лягушки сразу поскакали к реке, громко квакая. Пантеры, леопарды и их сородичи присели, чтобы умыться, а потом встали на задние лапы, чтобы поточить о дерево когти. Птицы взлетели на ветви, запорхали бабочки. Пчёлы разлетелись по своим цветам, не теряя попусту ни минуты. Удивительнее всего было, когда лопнул целый холм и на свет вылезла большая мудрая голова, а потом и ноги, с которых свисали мешковатые штаны, — это был слон. Песню льва почти заглушили мычание, кряканье, блеяние, рёв, лай, мяуканье и щебет.
Дигори уже не слышал льва, но видел. Лев был так прекрасен, что он не мог оторвать от него глаз. Звери льва не боялись. Процокав копытами, мимо пробежала заметно помолодевшая лошадь. Лев уже не пел, а ходил перед своими созданиями туда и сюда и время от времени трогал кого-нибудь носом. Он тронул двух бобров, и двух леопардов, и двух оленей, то есть оленя и олениху, всякий раз самца и самку, и каждая пара шла за ним. Потом он остановился, и они встали кругом, немного поодаль. Стало очень тихо. Они глядели на него не шевелясь, только по-кошачьи поводили хвостами. Сердце у Дигори сильно билось: он знал — сейчас произойдёт что-то важное. О маме он не забыл, но даже ради неё не посмел бы прервать то, что перед ним совершалось.
Лев смотрел на свои создания не мигая, и под его взглядом они менялись. Те, кто поменьше — кроты, мыши, кролики, — заметно подросли. Самые большие стали меньше. Многие поднялись на задние лапы. Почти все стояли, склонив набок голову, словно старались что-то понять. Лев открыл пасть, но не запел и ничего не сказал, только дохнул на стоявших вокруг него. Из-за дневного синего неба послышалось пение звёзд. Сверху (или от льва?) сверкнула молния, не обжигая никого, и самый дивный голос, какой только слышали дети, произнёс:
— Нарния, Нарния, Нарния, встань! Потоки, обретите душу! Деревья, ходите! Звери, говорите! И все любите друг друга.
Глава десятая. Первая шутка и другие события
Конечно, говорил это лев. Дети давно почувствовали, что говорить он умеет, и всё-таки испугались и обрадовались.
Из-за деревьев появились боги и богини леса, фавны, сатиры и гномы. Из реки вышел речной бог со своими дочерьми, наядами. И все они — и божества, и звери — ответили на разные голоса:
— Радуйся, Аслан! Мы слышим и повинуемся. Мы думаем. Мы говорим. Мы любим друг друга.
— Только мы мало знаем, — раздался немного гнусавый голос, и дети совсем удивились, ибо это сказала лошадь.
— Молодец, Земляничка! — сказала Полли. — Как я рада, что её выбрали.
И кебмен, стоявший теперь рядом с детьми, вскричал:
— Ну и ну! Да и то: лошадка что надо, я всегда говорил.
— Создания, обретшие речь, я поручаю вас друг другу, — продолжал могучий и радостный голос. — Я отдаю вам навеки землю Нарнии. Я отдаю вам леса, и плоды, и реки. Я отдаю вам звёзды и самого себя. Отдаю я и тех, кто остался бессловесным. Будьте добры к ним, но не поступайтесь своим даром и не возвращайтесь на их пути. От них я взял вас, к ним вы можете вернуться. Тогда вы станете много хуже, чем они.
— Нет, Аслан! Мы не вернёмся! Что ты, что ты! — зазвучало множество голосов, а галка крикнула чуть позже всех, и слова её прозвучали в полной тишине:
— Ты не бойся!
Вы знаете сами, что бывает, когда так случится в гостях. Она растерялась и спрятала голову под крыло, словно решила поспать, а прочие стали издавать странные звуки, которых здесь никто не слышал, и пытались сдержаться, но Аслан сказал:
— Смейтесь, это большое благо. Теперь, когда вы обрели и мысль, и слово, вам не надо всегда хранить серьёзность. Шутка, как и справедливость, рождается вместе с речью.
Смех зазвучал громче, а галка так раззадорилась, что вскочила Земляничке на голову прямо между ушами и крикнула, хлопая крыльями:
— Аслан! Аслан! Неужели я первая пошутила? Неужели про это будут всегда рассказывать?
— Маленький друг, — ответил ей лев, — не слова твои, ты сама — первая шутка.
И все опять засмеялись, а галка не обиделась, и смеялась со всеми так заливисто, что лошадь, шевельнув ушами, согнала её с головы, но галка вдруг поняла, на что ей крылья, и не упала.
— Мы основали Нарнию, — сказал Аслан. — Теперь наше дело — её беречь. Сейчас я позову на совет некоторых из вас. Идите сюда, ты, гном, и ты, речной бог, и ты, дуб, и ты, филин, и вы, оба ворона, и ты, слон. Нам надо потолковать, ибо миру этому пять часов от роду, но в него уже проникло зло.
Те, кого он назвал, приблизились к нему, и он ушёл с ними к востоку, а прочие спрашивали друг друга:
— Кто сюда проник? Лазло? Кто же это? Нет, не лазло, казло!.. Может быть, козлы? Да что ты!
— Вот что, — сказал Дигори, повернувшись к Полли. — Я должен пойти за ним… за львом. Только он даст мне то, что ей поможет.
— И я пойду, — сказал Фрэнк. — Понравился он мне. Да и с лошадкой поговорить надо.
Все трое смело пошли к совету зверей, во всяком случае — настолько смело, насколько это им удалось. Звери были так заняты беседой, что не сразу заметили их и услышали дядю Эндрю, который стоял довольно далеко и надсадно звал:
— Дигори! Вернись! Немедленно иди сюда, кому говорю!
Когда люди проходили мимо зверей, те замолкли и на них уставились.
— Это ещё кто такие? — спросил бобёр.
— Простите… — начал Дигори, но кролик перебил его:
— Наверное, салатные листья.
— Нет! — поспешила сказать Полли. — Нас нельзя есть, мы невкусные.
— Смотри-ка! — сказал крот. — Говорить умеют. Салат он речью не наделял.
— Может, они вторая шутка? — предположила галка.
Пантера перестала умываться и сказала:
— Ну, первая была лучше. Кто как, а я ничего смешного не вижу! — И, зевнув, принялась умываться опять.
— Пожалуйста, пропустите нас! — взмолился Дигори. — Я очень спешу. Мне нужен лев.
Тем временем Фрэнк пытался привлечь внимание Землянички и наконец преуспел:
— Лошадка! Ты-то меня знаешь, объясни им.
— О чём это он? — спросили её звери.
— Знаю… — нерешительно произнесла лошадь. — Я мало что знаю. Наверное, все мы ещё очень мало знаем. Но где-то я вас видела… Где-то я вроде бы жила… или видела сон, прежде чем Аслан разбудил нас. В этом сне вроде бы жили вы трое…
— Ты что, — удивился кебмен, — меня не признала? А кто тебя чистил? Кто кормил, а? Кто попону надевал, когда холодно? Ну, не ждал я от тебя!
— Минутку, минутку… — проговорила лошадь. — Дайте подумать. Да, ты привязывал ко мне сзади какой-то тяжёлый ящик и гнал куда-то, и я бежала, а ящик очень грохотал…
— Зарабатывали мы с тобой, — сказал кебмен. — Жить-то надо и тебе и мне. Без работы да без кнута ни стойла бы не было, ни корма, ни сена, ни овса. Любила ты овёс, если я мог его купить, тут ничего не скажешь.
— Овёс? — переспросила лошадь, прядая ушами. — Да, что-то такое помню. И ещё… Ты сидел сзади на ящике, а я тащила и тебя, и ящик. Бегала-то я.
— Ну, летом ладно: ты тянешь, я себе сижу, — сказал Фрэнк. — А зимой? Когда ноги как ледышки? Ты бегаешь, тебе что, а я? И нос замёрзнет, и щёки, и рукой не шевельнуть, вожжи не удержишь.
— Там было плохо, — сказала лошадь. — Камни, трава не растёт.
— То-то и оно! — обрадовался Фрэнк. — Плохо там было. Одно слово — город. Мостовые. Не люблю я их. Мы с тобой из деревни. Я там, у себя, в хоре пел. А пришлось, жить-то надо.
— Пожалуйста! — взмолился Дигори. — Пустите нас! Лев уходит, а мне очень нужно с ним поговорить.
— Понимаешь, лошадка, — сказал Фрэнк, — молодой человек хочет со львом поговорить, Асланом. Может, довезёшь его? Будь так добра! А то вон куда ваш лев ушёл. Мы уж с барышней дойдём.
— Довезти? — переспросила лошадь. — Ах, помню, помню! Ко мне садились на спину… Когда-то давно один из ваших, коротенький, часто это делал. Он мне всегда давал такие твёрдые белые кубики… Очень вкусные… лучше травы.
— А, сахар, — сказал Фрэнк.
— Пожалуйста! — снова взмолился Дигори. — Очень тебя прошу!
— Довезу, о чём говорить! — согласилась лошадь. — Только по одному. Садись.
— Молодец! — сказал Фрэнк и подсадил Дигори.
Тот удобно уселся — ведь и прежде ездил на пони без седла — и сказал:
— Иди, Земляничка, пожалуйста!
— А у тебя нет сладкой белой штуки? — спросила лошадь.
— Сахару? — огорчился Дигори. — Нет, не захватил.
— Ну ничего, — сказала Земляничка, и они двинулись в путь.
Только тогда животные заметили ещё одно странное существо, тихо стоявшее в кустах в надежде, что его не увидят.
— Это кто такой? — спросил бульдог.
— Пойдём посмотрим! — крикнули другие.
И пока Земляничка бежала рысцой, а Полли и Фрэнк поспешали за нею, решив не дожидаться её возвращения, звери и птицы кинулись к кустам, л