— Что говорить, неплохо у вас.
— Хочешь остаться здесь навсегда?
— Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена — другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.
Аслан тряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук — негромкий, но могучий, — и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого лев позвал, услышит его где угодно и придёт во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяло их, поэтому не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка и что перенесли её сюда не мерзкие кольца — она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в своё гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнажённых до локтей, засыхала пена. Все это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), было бы хуже.
Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу и не спросила, что это с ними, однако, взглянув на льва, усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен — деревенские девушки ещё умели тогда это делать, — потом подошла к мужу, взяла под руку и несмело огляделась.
— Дети мои, — сказал Аслан, пристально на них глядя, — вы будете первыми королём и королевой Нарнии.
Кебмен разинул рот, жена его покраснела.
— Правьте этими созданиями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.
Фрэнк прокашлялся и сказал:
— Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за неё, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало.
— Скажи мне, — спросил лев, — сможешь ли ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу?
— Да, сэр, это смогу, вроде учили… — сказал Фрэнк.
— Ты можешь быть честным и милостивым? Можешь помнить, что они не рабы, как их немые собратья в твоём мире, а говорящие звери и свободные граждане?
— Как же, сэр, — ответил кебмен. — Что-что, а их я не обижу.
— Ты можешь воспитать своих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? — продолжил лев.
— Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?
— Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других?
— О чём разговор! — вскричал Фрэнк. — В жизни такого не терпел и другим не позволю! — Голос его становился всё мягче и звонче — наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда ещё не перенял городской хрипловатой скороговорки.
— А если в страну придут враги (помни, они придут!), будешь ли ты первым в бою, последним — в отступлении?
— Понимаете, сэр, — очень медленно сказал Фрэнк, — этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь… то бишь надеюсь, что постараюсь… сделаю что могу.
— Что же, — сказал Аслан, — ты можешь всё, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, — обратился он к Полли, — я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн?
— Да, Аслан, простила, — сказала Полли.
— Это хорошо, — кивнул Аслан. — Ну, сын Адама…
Глава двенадцатая. Приключения землянички
Дигори изо всех сил стиснул зубы. Ему стало совсем уж не по себе. Он надеялся, что в любом случае не струсит и вообще не опозорится.
— Ну, сын Адама, — сказал Аслан, — готов ли ты исправить зло, которое причинил моей милой стране в самый день её рождения?
— Что же я могу сделать? — спросил Дигори. — Королева убежала, и…
— Я спросил, готов ли ты, — повторил Аслан.
— Да, — ответил Дигори. Ему захотелось прибавить: «…если вы поможете маме», — но он вовремя понял, что со львом нельзя торговаться. Однако, отвечая «да», он думал о своей матери, и о своих надеждах, и об их крахе, и потому всё-таки прибавил, глотая слёзы, едва выговаривая слова: — Пожалуйста… вы не могли бы… как-нибудь помочь моей маме?
Тут, с горя, он в первый раз посмотрел не на тяжёлые лапы льва и не на огромные когти, а на лицо (ни он, ни мы не скажем «морда»), и несказанно удивился. Львиные глаза были полны сверкающих слёз, таких крупных, словно лев больше горюет о его маме, чем он сам.
— Сын мой, сынок, — сказал Аслан, — я знаю. Горе у нас большое. Только у тебя и у меня есть горе в этой стране. Будем же добры друг к другу. Сейчас мне приходится думать о сотнях грядущих лет. Колдунья, которую ты привёл, ещё вернется в Нарнию. Я хочу посадить здесь дерево: оно будет долго охранять страну, ибо злая королева не посмеет к нему приблизиться. Тогда утро Нарнии продлится много веков. Принеси мне зёрнышко этого дерева.
— Хорошо, — сказал Дигори, хотя и не знал, как это сделать.
Лев глубоко вздохнул, склонил голову, поцеловал мальчика и сказал:
— Дорогой мой сын, я покажу тебе, что делать. Повернись к западу и скажи, что там видишь.
— Я вижу очень большие горы. Я вижу, как река срывается вниз со скалы, за нею — лесистые склоны, а за ними — очень высокие горы, покрытые снегом, как Альпы на картинке. За ними же — небо.
— Ты хорошо видишь, — сказал Лев. — Нарния кончается там, где водопад коснулся долины, дальше на запад лежит другая, пустынная земля. Найди за горами ещё одну долину, и синее озеро, и белые горы. За озером — гора, на горе — сад, в саду — дерево. Сорви с него яблоко и принеси мне.
— Хорошо, Аслан, — сказал Дигори, хотя не понимал, как же перейдёт через горы. Говорить об этом он не хотел, чтобы лев не подумал, будто он отказывается. — Только я надеюсь, ты не очень спешишь: быстро я не управлюсь — идти далеко.
— Я помогу тебе, сын Адама, — сказал лев и повернулся к лошади, которая смирно стояла рядом, склонив набок голову, словно не всё понимала, и отгоняла хвостом мух. — Друг мой лошадь, хотела бы ты обрести крылья?
Видели бы вы, как она тряхнула гривой, и топнула копытом, и раздула ноздри!
— Если ты хочешь, Аслан… Тебе виднее, я не очень умная.
— Стань матерью крылатых коней, — прорычал Аслан так, что дрогнула земля. — Зовись отныне Стрелой!
И, как прежде звери из-под земли, за её спиной появились крылья. С каждой секундой они становились всё больше — больше, чем у орла; больше, чем у лебедя; больше, чем у ангела на витраже. Перья отливали бронзой и медью. Лошадь взмахнула крыльями и поднялась в воздух футов на двадцать. Проделав красивые курбеты над Дигори и Асланом, она описала большой круг и осторожно опустилась на землю, глядя застенчиво, удивлённо, но всё же — с немалой радостью.
— Хорошо летать, Стрела? — спросил лев.
— Очень хорошо, Аслан, — ответила лошадь.
— Донесёшь ли ты Адамова сына до дерева и сада?
— Сразу? Сейчас? — вскричала Земляничка, или Стрела, как мы теперь должны её называть. — Ура! Садись, мальчик! Я возила таких, как ты, давно, в зелёных лугах.
— О чём вы шепчетесь, дочери Евы? — спросил Аслан Полли и жену Фрэнка, которые уже успели подружиться.
— Простите, сэр, — сказала королева Елена (так мы теперь должны называть Нелли), — маленькая мисс тоже хочет поехать, если вы не возражаете.
— Не меня спрашивайте, Стрелу, — сказал лев.
— Мне что, сэр, — ответила лошадь. — Они лёгонькие. Вот если бы слон попросился…
Слон ни о чём не просил, и король Нарнии подсадил детей: Дигори — быстро и весело, Полли — нежно и бережно, словно она фарфоровая, — и сказал:
— Ну вот, Земляничка! Нет, что это я, — Стрела!
— Не лети слишком высоко, — сказал Аслан. — Не пытайся подняться выше снежных вершин. Держись таких мест, где зелено. Они есть везде. Что же, благословляю тебя!
— Ой, Стрела! — сказал Дигори и потрепал лошадь по холке. — Вот это приключение! Держись за меня крепче, Полли!
И тут же всё упало куда-то вниз и завертелось, ибо лошадь, словно тяжёлый голубь, покружилась немного над долиной, прежде чем вылететь в путь. Глядя вниз, Полли едва различала короля с королевой, и даже сам Аслан казался ярким золотым пятном на зелёном поле. Потом в лицо ей подул ветер, и лошадиные крылья стали мерно вздыматься и падать справа и слева от неё.
Многоцветный край полей и скал, вереска и деревьев лежал внизу, и река ртутной лентой вилась сквозь него. Справа, к северу, зеленели холмы, за ними тянулись болота; слева, к югу, темнели горы, покрытые хвойным лесом, а между горами в голубой дымке виднелся какой-то дальний край.
— Наверное, там и есть Орландия, — предположила Полли.
— Ты посмотри вперёд! — воскликнул Дигори.
Впереди, прямо перед ними, встали стеной скалы и засверкало солнце в водах реки, родившейся на западных плоскогорьях, а отсюда, с этих круч, срывавшейся в самую Нарнию. Лошадь летела так высоко, что грохота они не слышали, но скалы были ещё выше, чем они.
— Придётся их обогнуть, — сказала Стрела. — Держитесь крепче!
И она стала кружить, поднимаясь с каждым витком.
— Ой, обернись! Погляди назад! — воскликнула Полли.
Сзади лежала долина Нарнии, длинная, до самого моря, до восточного окоёма. Теперь, с такой высоты, виднелся только маленький гребень гор за болотами к северу, а к югу — равнины вроде песчаных площадок.
— Хорошо бы нам кто-нибудь объяснил, где что, — сказал Дигори.
— Наверное, тут никого нет, — сказала Полли. — То есть нет ни зверей, ни людей, и ничего не случается. Этот мир создан только сегодня.
— Люди тут будут, — сказал Дигори. — И у них, понимаешь, будет история.
— Спасибо, хоть сейчас нету… — сказала Полли. — Зубрить не надо. Битвы и даты, всякое такое…
Обогнув справа самые высокие скалы и поднявшись совсем высоко, они уже не видели Нарнию — под ними лежали крутые склоны и тёмные леса по берегам реки. Солнце теперь слепило их, и видели они плохо, пока оно не исчезло в горнил