Дети соскользнули со спин кентавров, а те даже не обратили на это никакого внимания.
— Хотела бы я сейчас оказаться дома, — сказала Джил.
Юстас молча кивнул, закусив губу.
— Я пришёл, — раздался позади них глубокий голос.
Обернувшись, они увидели льва, такого яркого, настоящего и сильного, что всё остальное рядом с ним померкло. В ту же секунду Джил забыла о мёртвом короле Нарнии, а помнила лишь о том, как по её вине Юстас упал со скалы, как она проворонила почти все знаки, как они ссорились и пререкались. Ей хотелось сказать: «Простите меня», — но она не могла произнести ни звука. Лев взглядом подозвал поближе, в знак приветствия лизнул их бледные лица и сказал:
— Не думайте больше об этом: я не собираюсь вас ругать, потому что всё, ради чего были посланы в Нарнию, вы сделали.
— Всемогущий Аслан, — сказала Джил, — нельзя ли нам вернуться домой?
— Да, за этим я и пришёл: вернуть вас домой.
Аслан, широко открыв пасть, принялся дуть, но на сей раз у них не было чувства, что они летят по воздуху. Сейчас им показалось, что они остались на месте, а мощный выдох Аслана унёс корабль, мёртвого короля, замок, снег и зимнее небо. Всё это растворилось в воздухе, словно кольца дыма, и вот они уже стоят на мягкой траве под ярким летним солнцем, среди могучих деревьев, возле прозрачного чистого ручья. Они увидели, что опять оказались на горе Аслана, выше и за границей того мира, где лежит Нарния. Странным было то, что по-прежнему звучала траурная музыка, хотя непонятно, откуда доносилась. Они шли вдоль ручья, и лев шагал впереди, и то ли оттого, что был он так великолепен, то ли оттого, что музыка звучала так безысходно, но глаза Джил наполнились слезами.
Затем лев остановился, и дети заглянули в ручей. Там, на золотистом песке, на дне лежал мёртвый король Каспиан, а вода текла над ним, прозрачная как стекло. Его длинная белая борода колыхалась, словно водоросли. Все трое остановились и заплакали, даже лев, а слёзы его драгоценнее, чем была бы вся наша Земля, если бы стала чистым бриллиантом. Джил вдруг заметила, что Юстас плачет вовсе не так, как ребёнок или подросток, скрывая слёзы, а так, как плачут взрослые. Более определённо сказать она не могла, потому что на этой горе у людей не было возраста.
— Сын Адама, — проговорил Аслан, — сходи в чащу, сорви там колючку и принеси мне.
Юстас повиновался. Колючка оказалась длиной в фут и острая, как рапира.
— Воткни её мне в лапу, сын Адама, — велел Аслан, протягивая правую переднюю лапу с гигантской подушечкой.
— Это обязательно? — спросил Юстас.
— Да, — подтвердил лев.
Тогда, сжав зубы, Юстас воткнул колючку ему в лапу. Тут же на ней выступила огромная капля крови, краснее самой красной краски, которую кому-либо приходилось видеть, и упала в ручей на мёртвого короля. В тот же миг печальная музыка смолкла, а король стал меняться на глазах. Его белая борода превратилась в серую, затем — в жёлтую, а потом сделалась короче и вовсе исчезла. Впалые щёки округлились и посвежели, морщины разгладились, глаза открылись. Король вдруг засмеялся и, внезапно подпрыгнув, оказался перед ними — то ли юноша, то ли мальчик. (Джил не могла сказать, кто именно, потому что в стране Аслана у людей не было определённого возраста. Даже в нашем мире только самые глупые дети ведут себя по-детски, а самые глупые взрослые — по-взрослому.)
Бросившись к Аслану, он обнял его за могучую шею, на сколько хватило рук, и поцеловал — по-королевски. Аслан ответил ему львиным поцелуем.
Наконец Каспиан повернулся к остальным и засмеялся — удивлённо и радостно:
— Неужели Юстас! Юстас! Значит, ты всё-таки достиг конца мира. А помнишь мою прекрасную шпагу, которую ты сломал о морского дракона?
Юстас, шагнувший было к нему с распростёртыми объятиями, внезапно испуганно отшатнулся и пролепетал:
— Всё это, конечно, прекрасно, но ты не… то есть ты не…
— Не будь таким ослом! — заявил Каспиан.
— Но, — Юстас взглянул на Аслана, — разве он не… умер?
— Да, — ответил лев очень спокойно, словно даже, как показалось Джил, смеясь. — Он умер. Как большинство людей. Даже я. Осталось в живых гораздо меньше.
— О! — воскликнул Каспиан. — Я вижу, что тебя беспокоит. Ты думаешь, я призрак или что-то в этом роде? Как ты не понимаешь: я был бы им, появись сейчас в Нарнии, которой больше не принадлежу, — но в своей собственной стране призраком быть невозможно. Наверное, я был бы призраком в твоём мире. Не знаю. Хотя думаю, что он и не твой, раз ты сейчас здесь.
В сердцах детей появилась надежда, однако Аслан покачал косматой головой:
— Нет, мои дорогие. Когда вы встретитесь со мной в следующий раз, вам придётся здесь остаться. Но сейчас вы должны вернуться в свой собственный мир, хотя бы на некоторое время.
— Сэр, — попросил Каспиан, — мне всегда хотелось взглянуть на их мир. Это неправильно?
— Ты больше не можешь желать чего-то неправильного теперь, когда умер, сын мой, — ответил Аслан. — Ты посмотришь на их мир всего пять минут, причём их времени, — этого тебе будет вполне достаточно.
Затем Аслан объяснил Каспиану, куда Джил и Юстас собираются вернуться, в том числе и насчёт их экспериментальной школы. Оказалось, он был осведомлён о ней не хуже их самих.
— Дочь моя, — обратился Аслан к Джил, — сорви ветку с этого куста.
Джил выполнила приказание, и ветка тотчас превратилась в новенький хлыст.
— А теперь, сыны Адама, обнажите свои мечи, — приказал Аслан, — но бейте ими только плашмя, потому что я посылаю вас не против воинов, а против трусов и детей.
— Вы пойдёте с нами, Аслан? — спросила Джил.
— Они увидят лишь мою спину, — ответил лев.
Он быстро провёл их через лес к школьной ограде и зарычал — да так, что солнце закачалось в небе, а стена перед ними рухнула. Заглянув в образовавшийся пролом, они увидели обсаженную кустарником аллею и крышу школы под тем же унылым осенним небом, как в тот день, когда они убежали оттуда. Повернувшись к Джил и Юстасу, Аслан дунул на них, коснулся лбов языком, а затем улёгся в проломе стены: золотистой спиной к Англии, а царственной головой — к своим собственным землям. В ту же секунду Джил увидела, как из лавровых зарослей к ним бегут те, кого она очень хорошо знала. Здесь была вся компания: Адела Пеннифевер, Чолмли-старший, Эдит Уинтерблат, прыщавый Сорнер, верзила Баннистер, ненавистные близнецы Гаррет. Внезапно они остановились, и выражение их лиц мгновенно изменилось: на смену ненависти, зазнайству, жестокости и хитрости пришёл ужас. Они увидели, что стена рухнула, в провале лежит огромный, размером с молодого слона, лев, а на них летят три фигуры в сверкающих одеждах, с мечами наготове. Джил угостила девчонок хлыстом, а Каспиан и Юстас отлупили мальчишек мечами плашмя, да так успешно, что через две минуты враги с дикими воплями обратились в бегство. Директриса тут же примчалась посмотреть, что случилось, а увидев льва, сломанную стену, а также Каспиана, Джил и Юстаса, которых, конечно, не узнала, впала в истерику и побежала обратно звонить в полицию, что из цирка сбежал лев, а из тюрьмы — преступники: сломали стену и напали на школу с мечами. Среди всей этой кутерьмы Джил и Юстас незаметно проскользнули внутрь здания и сменили блестящие одежды на обычные, а Каспиан вернулся в свой мир. Аслан произнёс лишь одно слово, и стена встала на прежнее место. Приехавшая полиция не обнаружила ни льва, ни сломанной стены, ни преступников, зато застала директрису, которая вела себя как душевнобольная. Полиция провела расследование, в результате которого многие факты, касающиеся экспериментальной школы, выплыли наружу, и человек десять были исключены. После этого друзья директрисы увидели, что как руководитель школы она совершенно бесполезна, и устроили её инспектором по надзору за другими директорами. А когда и на этом поприще дама не преуспела, её выдвинули в парламент, где она прекрасно и устроилась.
Юстас тайно ночью закопал свои блестящие одежды в школьном дворе, а Джил переправила свои домой и надела на маскарад в ближайший праздник. С того дня многое изменилось в лучшую сторону в экспериментальной школе, и она стала вполне успешной. Джил и Юстас навсегда остались друзьями.
А в далёкой Нарнии король Рилиан похоронил и оплакал своего отца, Каспиана X Мореплавателя. Сам он правил страной справедливо, и его подданные были счастливы, хотя Хмур (чья ступня через три недели стала как новенькая) часто ворчал, что если утро ясное, то днём пойдёт дождь, и что хорошие времена не могут длиться вечно. Яму в береговом обрыве не стали закапывать, и жаркими летними днями нарнийцы часто спускаются в неё с лодками и лампами, добираются до воды и плавают по прохладному тёмному подземному морю, распевая песни и рассказывая друг другу истории о городах, которые лежат глубоко под землёй. Если вам доведётся когда-нибудь побывать в Нарнии, не забудьте заглянуть в эти пещеры.
Последняя битва
Глава первая. У каменного котла
В последние дни Нарнии далеко к западу, за Фонарной пустошью, у самого Великого водопада, жил макак из семейства обезьян. Лет ему было столько, что никто уже не помнил, когда он поселился в этих местах, и был он умнейшим, безобразнейшим, самым морщинистым макаком, какого только можно себе вообразить. Носил он странное имя Хитр и жил в развилке большого дуба в деревянном, крытом листьями домике. В этой части леса редко встречались говорящие звери, люди, гномы или какой-нибудь иной народ, однако у Хитра был сосед и друг, осёл по имени Лопух. По крайней мере, они называли себя друзьями, но со стороны вам показалось бы, что Лопух скорее слуга Хитра, чем друг, — ведь любая работа доставалась ему. Когда они вместе ходили на реку, Хитр наполнял водой большие кожаные бурдюки, но обратно их тащил Лопух. Когда им нужно было что-нибудь в городе, ниже по течению, именно Лопух спускался вниз с пустыми корзинами на спине и возвращался с полными. А все те лакомства, которые он привозил, съедал Хитр, ещё и приговаривая: «Ты ведь знаешь, я не могу есть траву и колючки, значит, справедливо вознаградить себя чем-нибудь другим». Лопух всегда отвечал: «Конечно, Хитр, конечно, я знаю». Лопух никогда не жаловался, потому что считал большой честью уже то, что умнейший из обезьян дружит с таким глупым ослом. Если Лопух и пытался порой возражать, Хитр говорил: «Я лучше тебя знаю, что надо делать. Ты ведь неумён». И Лопух всегда отвечал: «Да, Хитр, это совершенно верно, я неумён», — вздыхал и делал, что ему велели.