ми: вам станут платить, и очень неплохо, но эти деньги пойдут в казну Аслана, на общее благо.
Он метнул взгляд — почти подмигнул — главному тархистанцу. Тот поклонился и произнёс в напыщенной тархистанской манере:
— Мудрейший глашатай Аслана, Тисрок (да живёт он вечно), полностью одобряет превосходнейший план вашей светлости.
— Вот видите, — сказал Хитр. — Всё улажено. И всё для вашего блага. На ваши деньги мы устроим в Нарнии настоящую жизнь. Рекой польются бананы и апельсины, дороги и большие города, школы и учреждения, конуры и намордники, сёдла и клетки, кнуты и тюрьмы — словом, всё!
— Да не хотим мы всего этого! — сказал старый медведь. — Мы хотим быть свободными. И хотим, чтобы Аслан сам говорил с нами.
— Немедленно прекрати спорить! — повысил голос Хитр. — Это невыносимо! Я человек, а ты — толстый глупый старый медведь. Что ты понимаешь в свободе? Вы все думаете, свобода — это делать что заблагорассудится. Нет. Это не настоящая свобода. Настоящая свобода — делать то, что вам велят.
— О-хо-хо, — проворчал медведь, почёсывая за ухом: понять такое действительно трудновато.
— Простите, — раздался вдруг тоненький голосок.
Когда все увидели, кому он принадлежал — ягнёнку, совсем крошечному и пушистому, — то очень удивились, как он вообще осмелился заговорить.
— Что ещё? — недовольно буркнул Хитр. — Быстрее.
— Простите, — повторил ягнёнок. — Я никак не пойму: какие могут у нас быть дела с Тархистаном? Мы принадлежим Аслану, а они Таш (так зовут их богиню), и у неё четыре руки и голова грифа. Они убивают людей на её алтаре. Я не верю в Таш, но если она есть, как может Аслан с ней дружить?
Хитр вскочил, шлёпнул ягнёнка и прошипел:
— Детка, отправляйся к мамочке сосать молочко. Что ты в этом смыслишь? А вы, остальные, слушайте. Таш — другое имя Аслана. Все эти старые взгляды, будто мы правы, а тархистанцы — нет, просто глупы, поэтому мы можем больше не ссориться. Усвойте как следует, тупые скоты: Таш — это Аслан, Аслан — это Таш.
Вы знаете, какой несчастной иногда выглядит ваша собака. Вспомните это и попытайтесь представить всех этих говорящих зверей: честных, покорных, сбитых с толку птиц, медведей, барсуков, кроликов, кротов, мышей, — только ещё более грустных. Хвосты их опустились, уши обвисли. У вас сердце бы разбилось от жалости, если бы вы их увидели.
И только один зверь не выглядел несчастным. Это был кот — огромный рыжий котище в самом расцвете сил. Он сидел как сфинкс, обернув хвостом задние лапы, в первом ряду и так пристально смотрел на обезьяну и тархистанского военачальника, что ни разу не моргнул, а потом спросил:
— Прошу прощения… Вот меня заинтересовало, согласен ли с этим ваш тархистанский друг.
— Несомненно, — ответил тархистанец. — Превосходнейший шимпан… я хотел сказать «человек»… совершенно прав. Аслан — это Таш, не более и не менее.
— Главным образом не более? — уточнил кот.
— Ничуть не более, — произнес тархистанец, глядя прямо ему в глаза.
— Ну что, удовлетворён, рыжий? — усмехнулся Хитр.
— О да, вполне, — холодно ответил кот. — Благодарю вас. Просто хотел удостовериться, что начинаю кое-что понимать.
До сих пор король и Алмаз хранили молчание и ждали, когда им прикажут говорить, потому что думали: вмешиваться бесполезно, — но теперь, увидев несчастные лица нарнийцев, Тириан понял, что они поверили, будто Аслан и Таш одно и то же, и, не выдержав, воскликнул могучим голосом:
— Обезьяна! Ты лжёшь. Это гнусная ложь!
Он хотел продолжить и спросить, как жестокая Таш, которая питается кровью своих людей, могла оказаться добрым львом, чьей кровью была спасена Нарния. Если бы он сумел это сказать, то правление Хитра могло кончиться в этот самый день: звери узнали бы правду и свергли обезьяну, — но прежде чем он произнёс ещё хоть слово, двое тархистанцев заткнули ему рот, а третий сбил с ног. Как только король упал, Хитр провизжал испуганно и злобно:
— Уберите его! Уберите! Уберите туда, где ни мы его не услышим, ни он — нас. Привяжите его к дереву. Я… то есть Аслан будет судить его позже.
Глава четвёртая. Что случилось этой ночью
Король был настолько ошеломлён неожиданным ударом, что с трудом понимал происходящее, пока тархистанцы развязывали ему руки и, вытянув их вдоль тела, приматывали верёвками его к ясеню за лодыжки, колени, пояс и грудь. Наконец его оставили одного. Часто труднее всего переносить мелочи — и вот его больше всего мучило, что, падая, он разбил губу, а вытереть тонкую струйку крови, щекотавшую подбородок, не мог.
Отсюда был виден маленький хлев на вершине холма и сидящая перед ним обезьяна. Тириан слышал, что она всё говорит и говорит, время от времени ей что-то отвечают из толпы, но слов было не разобрать. «Хотел бы я знать, что они сделали с Алмазом».
Постепенно звери начали расходиться, и те, что видели пленника, смотрели на него, связанного, со страхом и жалостью, но ни один не заговорил. Час проходил за часом. Сначала Тириану захотелось пить, потом есть, а с наступлением вечера стал донимать ещё и холод. Сильно болела спина.
Скоро совсем стемнело. И вдруг Тириан услышал чьи-то лёгкие шажки — явно каких-то маленьких зверьков. Вскоре его предположения подтвердились: к нему приближались три мышки, кролик и два крота, причём последние несли на спинах мешки. Зверьки в темноте выглядели весьма причудливо, и король не сразу понял, кто это. Затем звери, все сразу, встали на задние лапы, положили озябшие передние ему на колени и покрыли их шумными поцелуями, как это было принято в Нарнии. (Они смогли дотянуться до колен, потому что нарнийские говорящие звери выше своих бессловесных английских собратьев.)
— Господин наш король, дорогой господин наш король! — раздались тихие пронзительные голоса. — Мы так сочувствуем вам, но развязать не решаемся — а вдруг Аслан рассердится, — зато принесли ужин.
Тут же первая мышь проворно вскарабкалась к Тириану на грудь и уселась на верёвке, так что её носик оказался прямо напротив его лица. Следом за ней поднялась вторая мышь и устроилась пониже первой. Остальные зверьки остались внизу передавать еду.
— Пейте, государь, а потом сможете и поесть, — сказала мышь, и Тириан обнаружил у своих губ маленькую деревянную чашку, не больше рюмочки для яиц, так что вкус вина едва ощутил.
Потом мышь спустила чашку вниз, где её наполнили и вновь передали наверх. Так продолжалось до тех пор, пока он не напился (всем известно, что жажду лучше утолять множеством маленьких глотков, чем одним большим).
— Вот сыр, государь, — сказала первая мышь. — Не слишком много, а то вам снова захочется пить.
За сыром последовала овсяная лепёшка со свежим маслом, за ней — ещё немного вина.
— Теперь передайте воду, — велела мышь. — Я умою короля. Тут кровь.
Почувствовав, как что-то вроде маленькой губки освежило лицо, Тириан сказал:
— Маленькие друзья, чем я могу отблагодарить вас?
— Что вы, что вы! — запищали все разом. — Что ещё мы могли сделать? Нам не нужен другой король. Мы ваш народ. Если бы против вас был только Хитр и тархистанцы, мы скорее дали бы изрубить себя в куски, чем позволили вас связать, но идти против Аслана мы не можем.
— Вы думаете, это и впрямь Аслан? — спросил король.
— О да, да! — заверил его кролик. — Он выходил из хлева прошлой ночью. Мы все его видели.
— На кого же он похож?
— На огромного страшного льва, разумеется, — удивлённо сказала одна из мышей.
— Вы полагаете, что Аслан способен убивать лесных нимф и продавать вас в рабство тархистанцам?
— Это дурно, я согласна, — заметила вторая мышь. — Лучше бы мы умерли раньше, чем всё это началось. Но сомнений нет. Все говорят, что так приказал Аслан. И мы его видели. Вот уж не думали, что Аслан будет таким, когда хотели, чтобы он вернулся в Нарнию.
— Похоже, что-то его рассердило, — добавила первая мышь. — Видимо, мы, сами того не зная, совершили нечто ужасное, вот он и наказывает нас. Но, мне кажется, можно было бы сказать, за что!
— А вдруг мы и сейчас поступаем неверно? — с сомнением произнёс кролик.
— Мне всё равно, — сказал крот. — Даже если это так, я бы ничего не стал менять.
Остальные на него зашикали, а потом обратились к королю:
— Простите нас, ваше величество, но нам пора возвращаться: нельзя, чтобы нас застали здесь.
— Идите, мои добрые звери, — улыбнулся Тириан. — Ради всей Нарнии я не стал бы подвергать вас опасности.
— Доброй ночи, доброй ночи! — пожелали зверюшки и потёрлись носами о его колени. — Мы вернёмся, как только сможем.
Они засеменили прочь, и лес сразу же сделался ещё более тёмным, холодным и неприютным, чем до их прихода.
Появились звёзды, но ох как медленно текло время, пока последний король Нарнии, измученный, окоченевший, стоял навытяжку, привязанный к дереву.
Наконец что-то произошло.
Вдалеке зажёгся красноватый свет, потом на мгновение исчез и вновь появился, но уже куда ярче. Король увидел тёмные силуэты, сновавшие туда-сюда: что-то приносили и сбрасывали на землю. Скорее всего, это разожгли костёр, подумал Тириан. Ему хорошо был виден хлев, освещённый красным заревом, толпа людей и зверей и ссутулившаяся фигура. Это, наверное, обезьяна. Хитр, как всегда, что-то говорил толпе, но слов было не разобрать. Вот он трижды склонился до земли перед дверью хлева, потом поднялся и открыл дверь. Что-то на четырёх ногах скованно и неуклюже вышло из хлева и повернулось к толпе.
Не то стон, не то рёв поднялся над собравшимися, да такой мощный, что стали слышны отдельные слова.
— Аслан! Аслан! Аслан! — кричали звери. — Поговори с нами. Утешь нас. Не сердись на нас больше.
Тириан мало что мог разглядеть с такого расстояния: у хлева стояло что-то жёлтое и мохнатое, — а поскольку никогда не видел Великого льва, как, впрочем, и обычного, не мог бы поручиться, что это не Аслан. И всё же очень неожиданно, что Аслан окажется столь неуклюжим, безмолвным существом. Но кто его знает? На мгновение ужасная мысль пронзила его разум, но, вспомнив вздор, что Аслан и Таш — одно и то же лицо, он понял, что это обман.