Разбудив Дальнозора (тот спал, сунув голову под крыло, отчего казалось, что у него совсем нет головы), дальше они отправились ползком. Лопуха оставили за хлевом (конечно, не без добрых слов, потому что никто на него больше не сердился), велели никуда не уходить, пока за ним не придут, и заняли позицию справа от хлева.
Перед хлевом, всего в нескольких футах от них, только что разожгли костёр. Множество нарнийцев всех видов и мастей толпилось по другую сторону, и Тириан сперва не мог разглядеть ничего, кроме десятков глаз, как нам бывают видны только глаза кролика или кошки, если их осветят фары. Звук гонга стих. Откуда-то слева появились трое. Первым шёл Ришда-тархан, тархистанский военачальник, и держал за лапу Хитра, который всю дорогу ныл и бормотал что-то вроде: «Не так быстро! Я себя плохо чувствую! О, моя бедная голова! Эти полночные собрания меня доконали. Обезьяны не привыкли вставать по ночам. Я не летучая мышь. Ох, моя бедная голова». Последним, мягко и важно, высоко подняв хвост, шествовал рыжий кот. Троица направлялась к костру и прошла так близко от Тириана, что могла бы даже увидеть. К счастью, все трое смотрели в другую сторону. Тириан зато услышал, как Ришда-тархан сказал рыжему:
— Теперь, о мудрейший из котов, займи своё место. И смотри сыграй свою роль как следует.
— М-мяу, можете рассчитывать на меня!
Рыжий обогнул костёр и уселся среди зверей в первом ряду, так сказать — в партере.
Происходящее действительно очень походило на театр. Ряды нарнийцев напоминали зрительный зал, небольшая поляна перед хлевом, где горел костёр и куда тархан с Хитром вышли говорить с толпой, — сцену, а сам хлев — декорацию. Тириан и все остальные чувствовали себя так, словно выглядывали из-за кулис. Позиция была великолепная: если они вылезут из засады, то окажутся в кругу света у всех на виду, а так, в тени, заметить их почти невозможно.
Ришда-тархан подтащил обезьяну к огню, и оба оказались спиной к небольшому отряду Тириана.
— Теперь, Хитр, — тихо сказал Ришда-тархан, слегка пнув его мыском туфли, — произнеси речь, которую вложили в твой рот мудрые головы.
— Сам знаю! — буркнул тот, однако выпрямился и громко начал: — Слушайте, вы все. Случилось ужасное. Гнусное. Гнуснейшее из всего, что когда-либо происходило в Нарнии. Аслан…
— Ташлан, дурак! — прошипел Ришда.
— То есть Ташлан, конечно, — поправился Хитр, — в гневе, даже в ярости.
В страшной тишине звери ждали, что за новые испытания им готовят. Шестеро в укрытии затаили дыхание.
— Да, — продолжил Хитр, — вы и представить себе не могли, что кто-то осмелится на такое, пусть даже и за тысячу миль отсюда, да ещё в то самое время, когда сам лев среди нас — здесь, в хлеву, позади меня. Какой-то гнусный зверь нарядился в львиную шкуру и бродит здесь, неподалёку, выдавая себя за Аслана!
Джил подумала, что обезьяна сошла с ума: неужели собирается рассказать всю правду? Послышалось злобное рычание, из толпы раздались гневные возгласы: «Кто это? Где он? Попадись он мне в зубы!»
— Его видели прошлой ночью, — провизжал Хитр, — но он удрал. Это осёл! Обычный жалкий осёл! Если вы увидите этого осла…
— Лучше ему нам не попадаться!.. — раздался в ответ звериный рык.
Взглянув на короля: открытый в безмолвном крике рот, лицо, искажённое ужасом, — Джил поняла всю дьявольскую хитрость врагов. Небольшая примесь правды только укрепила ложь, и бесполезно теперь говорить зверям, что осла обрядили в львиную шкуру, чтобы обмануть их. Обезьяна заявит: «Вот об этом я вам и говорил». Что толку показывать Лопуха? Они разорвут его в клочья.
— У нас выбили из рук оружие, — прошептал Юстас.
— У нас выбили из-под ног землю, — произнёс Тириан.
— Проклятые умники! — сказал Поггин. — Готов поклясться, эта новая ложь — дело рыжего беса!
Глава десятая. Кто войдёт в хлев?
Джил почувствовала, как кто-то щекочет ей ухо. Это единорог Алмаз пытался что-то прошептать своими мягкими лошадиными губами. Как только она поняла, что именно, кивнула, на цыпочках вернулась к Лопуху и быстро и бесшумно разрезала последние верёвки, удерживавшие на нём львиную шкуру. Ослу нельзя было оставаться в таком виде после того, что сказал Хитр. Джил попыталась спрятать шкуру куда-нибудь подальше, но удалось лишь запихать поглубже в густые кусты. Жестами поманив Лопуха за собой, она присоединилась к остальным.
Хитр тем временем продолжал:
— После этого безобразия Аслан… то есть Ташлан рассердился ещё сильнее и сказал, что был слишком добр к вам, выходя каждую ночь. Так что больше не выйдет.
Вой, мяуканье, хрюканье и визг раздались в ответ, но неожиданно сквозь эту какофонию прорвался громкий смех и совершенно иной голос:
— Только послушайте, что говорит эта обезьяна! Мы-то знаем, почему они не будут выводить своего драгоценного Аслана. Скажу это и вам: потому что его у них нет. У них не было ничегошеньки, кроме старого осла в львиной шкуре. Теперь они потеряли и это, поэтому не знают, как быть.
Тириан не мог разглядеть лиц по ту сторону костра, но догадался, что это Гриффл, главный гном. И совершенно убедился в этом, когда множество гномьих голосов подхватили:
— Не знают, как быть! Не знают, как быть! Не знают, как бы-ы-ы-ыть!
— Молчать! — загремел Ришда-тархан. — Молчать, дети грязных псов! Слушайте меня, вы, нарнийцы, или я прикажу своим воинам успокоить вас саблями. Досточтимый Хитр уже сказал вам про гнусного осла. И вы решили, глупцы, что в хлеву нет настоящего Ташлана, да? Берегитесь!
— Нет! Нет! — закричали почти все, кроме гномов.
— Верно, черномазый, верно. Давай, обезьяна, показывай, что там у тебя в хлеву. Увидим — поверим, — ответили те.
Когда стало чуть тише, Хитр воскликнул:
— Вы, гномы, считаете себя самыми умными! Не торопитесь. Я не говорил, что вы не можете видеть Ташлана. Каждый, кто захочет, может его увидеть.
Собрание на минуту затихло, а потом заговорил медведь, медленно и смущённо:
— Я вот не понимаю… Я думал, вы сказали…
— Он думал! — передразнил Хитр. — Как будто то, что творится в твоей башке, можно назвать думаньем. Слушайте, вы. Каждый может видеть Ташлана, но сам он не выйдет, так что придётся вам сойти к нему.
— О, спасибо, огромное спасибо! — послышалось со всех сторон. — Мы этого и хотели: войти и поговорить с ним лицом к лицу! Он такой же добрый, и теперь всё будет как в старые времена!
Птицы защебетали, собаки оживлённо залаяли, началась суматоха. Звери хлынули вперёд, пытаясь все разом войти в хлев, но Хитр закричал:
— Назад! Тихо! Не так скоро!
Звери замерли на ходу: у кого лапа застыла в воздухе, у кого замер хвост, которым он начал было от радости вилять, — и все повернули головы в одну сторону.
— Я думал, вы сказали… — начал медведь, но Хитр перебил его:
— Каждый может войти, но только по одному. Кто первый? Между прочим, он не сказал, что настроен по-доброму, и не раз облизнулся с тех пор, как проглотил ночью проклятого короля, а потом всё утро ворчал. Самому-то мне не очень хочется входить. А вам — как угодно. Кто пойдёт первым? Не пеняйте на меня, если он проглотит вас или испепелит взглядом. Это ваши трудности. Итак! Кто первый? Может, кто из вас, а, гномы?
— Дили-дили, чтоб нас там убили! — презрительно усмехнулся Гриффл. — Откуда мы знаем, кто у вас там?
— Хо! — воскликнул Хитр. — Ты уже готов признать, что там кто-то есть? А вы, звери, только что тут шумели, буянили. Что это вы вдруг онемели? Ну, кто первый?
Звери принялись в нерешительности переглядываться, а потом медленно попятились от хлева. Хвостом почти никто уже не махал.
— Хо-хо! Я думал, вы рвётесь увидеть Ташлана! — довольно хихикнул Хитр, вразвалку пройдясь вдоль первого ряда. — Передумали, а?
— Как вы думаете, кто в хлеву на самом деле? — прошептала Джил на ухо Тириану.
— Кто его знает? Скорее всего, два тархистанца с саблями по обе стороны двери.
— А вам не кажется… Может, это… та ужасная, которую мы видели?
— Сама Таш? — прошептал Тириан. — Неизвестно. Но мужайся, дитя, все мы меж лап настоящего Аслана.
Тут случилось нечто совершенно неожиданное: рыжий кот чистым холодным голосом без тени волнения произнёс:
— Я войду, если хотите.
Все уставились на него, а Поггин шепнул королю:
— Заметьте, какая хитрость, государь! Этот проклятый кот с ними заодно — можно сказать, в самой серёдке заговора. Готов поспорить: что бы там, в хлеву, ни было, он выйдет целёхонький и соврёт, будто видел какое-нибудь чудо.
Тириан не успел ответить, потому что Хитр велел коту выйти вперёд и сказал:
— Хо-хо! Значит, ты, нахальная киска, хочешь взглянуть на него лицом к лицу? Что ж, вперёд! Я открою тебе дверь. Если он напугает тебя до смерти, я ни при чём. Сам напросился.
Кот чопорно и важно покинул свое место: хвост трубой, ни один волосок не шевельнулся на его лоснящейся шкуре — и прошёл так близко от костра, что Тириан, прижавшийся спиной к стене хлева, мог взглянуть ему прямо в глаза. Большие, зелёные, они ни разу не моргнули. («И в ус не дует, — подумал Юстас. — Знает, что бояться нечего».) Тем временем Хитр, ухмыляясь и гримасничая, прошаркал к хлеву вместе с котом, поднял лапу, откинул засов и открыл дверь. Тириану показалось, что кот мурлычет, входя в тёмный проём.
— Ай-яи-ауии!
Дикий кошачий вопль заставил всех подскочить. Вам, наверное, случалось просыпаться ночью оттого, что коты дерутся на крыше; тогда вы знаете, как они вопят.
Этот вопль был хуже. Со страшной скоростью кот выскочил из хлева, сбив обезьяну с ног. Если бы вы не знали, что это кот, то решили бы, что это рыжая молния. Он мчался обратно в толпу. Звери шарахались от него во все стороны — кому охота встретиться с обезумевшим котом? Он взлетел на ближайшее дерево, юркнул на ветку и свесил голову вниз. Хвост его распушился, глаза горели зелёным огнём, шерсть встала дыбом.
— Я отдал бы свою бороду, — прошептал Поггин, — чтобы узнать, притворяется эта скотина или впрямь увидела внутри что-то страшное.