— Тише, друг, — попросил Тириан, прислушиваясь, о чём шепчутся тархистанец и Хитр, но до него донеслось только хныканье: «Моя голова, ох, моя голова», — однако по интонациям он понял, что эти двое почти так же удивлены, как и он сам.
— Довольно, рыжий, шуметь, — сказал Ришда. — Говори, что ты видел.
— Ай-ай-яу! — провизжал кот.
— Разве ты не зовёшься говорящим зверем? — удивился тархан. — Прекрати этот мерзкий визг и говори.
То, что за этим последовало, было поистине ужасно. Тириан, как и все остальные, совершенно отчётливо видел, что кот пытается заговорить, но изо рта у него вырывались лишь безобразные кошачьи крики, какие мы слышим где-нибудь на заднем дворе. Чем дольше он вопил, тем меньше походил на говорящего зверя. Со всех сторон послышались беспокойные всхлипывания и слабые повизгивания.
— Ой, смотрите! — раздался голос кабана. — Он не может говорить: забыл, как это делается! Он стал бессловесным! А уж морда-то, морда!
И все увидели, что это правда. Величайший ужас охватил нарнийцев. Каждого из них учили — в бытность птенцом, или щенком, или медвежонком, — как Аслан в начале мира превратил нарнийских зверей в зверей говорящих и предупредил, что если они не будут хорошими, то опять станут бедными бессловесными зверьми, как в других странах.
— Неужели это случилось! — раздались отовсюду стенания.
— Помилуй, помилуй! — запричитали звери. — Пощади нас, господин Хитр, будь между нами и Асланом, сам входи и говори с ним вместо нас. Мы не смеем, не смеем!
Рыжий исчез в кроне дерева, и больше его никто не видел.
Тириан, совершенно ошеломлённый, так и застыл, сжав рукоять меча и склонив голову. То ему казалось, что пора обнажить меч и броситься на тархистанцев, то он думал, что лучше подождать. И вот события приняли новый оборот.
— Отец мой! — раздался чистый звенящий голос откуда-то слева.
Тириан сразу понял, что говорит один из тархистанцев: в армии Тисрока простые солдаты называют офицеров «господин мой», а офицеры старших по званию — «отец мой». Джил и Юстас этого не знали, но, всмотревшись, увидели юношу (он стоял на краю, и его разглядеть было легче, тогда как в середине, за костром, всё казалось чёрным). Он был высок и даже довольно красив — на тёмный, надменный тархистанский лад.
— Отец мой, — сказал он тархану. — Я желаю войти.
— Успокойся, Эмет, — сказал тархан. — Кто звал тебя? Приличествует ли отроку говорить?
— Отец мой, истинно я моложе тебя, однако и в моих жилах течёт кровь тарханов и я тоже слуга Таш. И потому…
— Молчи, — оборвал его Ришда-тархан. — Или я не твой начальник? Тебе нечего делать в хлеву. Это для нарнийцев.
— О нет, отец мой, — не согласился с ним Эмет. — Ты говорил, что их Аслан и великая Таш — одно и то же лицо. Если это правда, там сама Таш. И как говоришь ты, что мне нет дела до неё? Ибо я с радостью приму тысячу смертей, чтобы хоть раз взглянуть в лицо Таш.
— Ты глупец и ничего не смыслишь! — рассердился Ришда-тархан. — Это выше твоего разумения.
Лицо Эмета стало строже.
— Так значит, это неправда, про Аслана и Таш? Обезьяна лжёт?
— Ничего я не лгу! — возмутился Хитр.
— Поклянись! — потребовал Эмет.
— Ну что ты ко мне привязался? — пробормотал Хитр. — У меня голова болит. Да-да, я клянусь.
— Итак, отец мой, — стоял на своём Эмет, — я твёрдо решил войти.
— Безумец… — начал Ришда, но тут гномы закричали:
— Эй, черномазый! Чего ты его не пускаешь? Почему нарнийцам туда можно, а вашим — нет? Что ты там такое спрятал, что не хочешь пускать своего?
Наши друзья видели только спину Ришды-тархана и не видели лица, когда он пожал плечами и сказал:
— Будьте свидетелями, я не виновен в крови этого юного глупца. Входи, наглец, и побыстрее.
Эмет, как и рыжий кот до него, вышел на узкую полоску травы между костром и хлевом. Глаза его сияли, лицо было очень серьёзно, рука лежала на рукояти сабли, голова вскинута. Джил чуть не вскрикнула, когда увидела его лицо, а единорог прошептал на ухо королю:
— Клянусь львиной гривой! Я почти люблю этого юного воина, хоть он и тархистанец. Он достоин лучшего бога, чем Таш.
— Если б мы знали, что там на самом деле… — сказал Юстас.
Эмет вошёл в чёрную пасть хлева и закрыл за собой дверь. Прошло всего несколько мгновений — казалось, таких долгих, — прежде чем дверь снова открылась. В проёме показалась фигура в тархистанских доспехах, качнулась, выпала наружу и осталась недвижимой. Дверь захлопнулась. Тархан подбежал к поверженному и, склонившись над ним, вздрогнул от удивления. Потом овладел собой и воскликнул, обращаясь к толпе:
— Нахальный мальчишка получил что хотел: взглянул на Таш и умер. Это урок вам всем!
— Да, увы, увы! — поддакнули ему бедные звери.
И только Тириан и его друзья, посмотрев на мёртвого тархистанца, в недоумении переглянулись. Дело в том, что они оказались гораздо ближе к хлеву, к тому же перед костром, поэтому видели то, чего не видели звери. Это был не Эмет, а кто-то другой: старше и толще, ниже ростом и к тому же с большой бородой.
— Хо-хо, — усмехнулся Хитр. — Продолжим? Кто ещё хочет войти? Какие-то вы нерешительные. Что ж, я сам выберу следующего. Скажем, ты, кабан. Выходи! Тащите его, тархистанцы! Он увидит Ташлана лично.
— У-уф, — проворчал кабан, тяжело поднимаясь. — Что ж, давайте испробуйте мои клыки.
Когда Тириан увидел, что храбрый зверь готов сражаться за свою жизнь, а тархистанские солдаты приближаются к нему с обнажёнными ятаганами и никто не собирается помочь, что-то в нём взорвалось. Уже не заботясь о том, подходящий ли сейчас момент, король тихо скомандовал:
— Мечи наголо! Луки на изготовку! За мной!
В следующую минуту перед изумлёнными нарнийцами выступили из-за хлева семь фигур, причём четыре — в сияющих кольчугах. Король взмахнул над головой мечом, так что он блеснул в свете костра, и воскликнул:
— Это я, Тириан Нарнийский! Во имя Аслана, жизнью своей ручаюсь, что Таш — гнусный демон, Хитр — бесчестный предатель, а эти тархистанцы достойны смерти. Ко мне, все истинные нарнийцы, ко мне! Неужели вы хотите, чтобы новые хозяева перебили вас одного за другим?!
Глава одиннадцатая. События ускоряются
С быстротой молнии Ришда-тархан отскочил назад — туда, где меч короля не мог его достать. Он не был трусом: мог при необходимости сразиться и с королём, и с гномом, — но одновременно защищаться и от орла, и от единорога не мог. Тархистанец знал, как орлы бросаются в лицо врагу, выклёвывают глаза и ослепляют крыльями, и слышал от отца (который встречался с нарнийцами в битве), что лишь человек, вооружённый луком или длинным копьём, может противостоять единорогу, когда тот встает на дыбы и обрушивается разом и копытами, и зубами, и рогом.
— Ко мне, ко мне, все воины Тисрока, да живёт он вечно! Ко мне, все верноподданные нарнийцы, дабы гнев Ташлана не обрушился на вас! — призвал тархан, отскочив в сторону.
Тут произошли, одно за другим, два события. Хитр, который соображал медленнее тархана, не сразу понял опасность и секунду-другую сидел на корточках перед огнём, уставившись на пришельцев. Тириан схватил гадкое создание за шкирку и бросился обратно к хлеву, выкрикнув:
— Откройте дверь!
Когда Поггин быстро распахнул дверь, Тириан швырнул обезьяну в темноту и добавил:
— Испробуй своей собственной стряпни!
Как только гном с грохотом захлопнул дверь, ослепительный сине-зелёный свет вспыхнул в хлеву, земля содрогнулась, и раздался странный клокочущий звук — словно бы хриплый голос какой-то чудовищной птицы. Звери завыли, застенали, закричали:
— Это Ташлан! Спрячьте нас от него!
Многие попадали на землю, защищая головы крыльями или лапами. Никто, кроме орла Дальнозора, чьи глаза были самыми зоркими, не заметил в этот момент выражения лица Ришды-тархана. Орёл же обнаружил, что тархистанец поражён и почти так же напуган, как и все остальные. «Вот что бывает с теми, — подумал Дальнозор, — кто призывает богов, в которых не верит. Радости мало, когда они и впрямь являются».
В тот же самый момент случилось третье событие — единственно приятное в эту ночь. Все до одного говорящие псы (их было пятнадцать) — огромные, с крепкими лопатками и тяжёлыми челюстями — с радостным лаем бросились к королю. Они хлынули, словно могучая волна на морской берег, едва не сбивая с ног, и хоть и были говорящими, однако оставались псами: все встали на задние лапы, положили передние людям на плечи и принялись лизать им лица, в один голос повторяя:
— Ура! Ур-ра! Ур-рау-ау-ау! Мы поможем вам-вам-вау-вау! Приказывай-вау-вау-вау!
Это было так чудесно, что просто хотелось плакать. В конце концов, только на это они и надеялись. А когда ещё через минуту несколько мелких зверушек (мыши, кроты, пара белок) засеменили к ним, радостно приговаривая: «Вот и мы, вот и мы!» — и следом за ними подошли медведь и кабан, Юстас подумал было, что, может, всё и устроится. Тириан же, оглянувшись и увидев, сколько зверей не двинулось с места, закричал:
— Ко мне! Ко мне! Неужели вы успели стать трусами, пока не видели своего короля?!
— Мы не смеем… — заныли десятки голосов. — Ташлан может рассердиться. Укрой нас от Ташлана!
— Где говорящие кони? — спросил Тириан.
— Мы видели, видели их, — пропищала мышь. — Хитр заставлял их работать. Они привязаны там, у подножия холма.
— Скорее, — приказал Тириан, — все вы, кто поменьше, кто грызёт, копает и щёлкает орехи! Как можно быстрее бегите вниз и узнайте, на чьей они стороне. Если на нашей — перегрызите зубами верёвки, освободите лошадей и ведите сюда.
— С превеликой охотой, государь! — раздались тоненькие голоса, и, взмахнув хвостиками, остроглазый и острозубый народец исчез.
Тириан с нежностью улыбнулся им вслед. Однако терять время было нельзя: Ришда-тархан отдавал приказы:
— Вперёд! Хватайте их живьём, бросайте или сгоняйте в хлев! Когда всех соберём, подожжём его и принесём жертву великой Таш.