Отдав это письмо, я поспешила покинуть Азым-Балдах, дабы миновать Ташбаан к тому дню, когда отец мой прибудет туда или пришлёт гонцов. На этом пути за нами погнались львы и мы повстречались с вами.
— А что было дальше с той девочкой? — спросил Шаста.
— Её высекли, конечно, за то, что проспала. И поделом: она наушничала мачехе.
— А по-моему, это нехорошо, — возразил Шаста.
— Прости, — съязвила Аравита, — тебя не спросила!
— И ещё вот чего я не понял, — не обратил внимания на колкость мальчик. — Ты не взрослая, не старше меня, а то и моложе. Разве тебя можно выдать замуж?
Аравита не ответила, но Игого сказал:
— Шаста, не срамись! У тархистанских вельмож так заведено.
Мальчик покраснел (хотя в темноте никто этого не заметил), смутился и надолго замолчал. Игого тем временем поведал Аравите их историю, и Шасте показалось, что он слишком часто упоминает всякие падения и неудачи. Видимо, конь считал, что это забавно, хотя девочка вовсе и не смеялась. Потом все легли спать.
Наутро продолжили путь вчетвером, и Шаста подумал, что вдвоём было лучше. Теперь Игого беседовал не с ним, а с Аравитой. Благородный конь долго жил в Тархистане, среди тарханов и тархин, и знал почти всех знакомых своей неожиданной попутчицы. «Если ты был под Зулиндрехом, то должен был видеть Алимаша, моего родича», — говорила Аравита, а он отвечал: «Ну как же! Колесница не то что мы, кони, но всё же он храбрый воин и добрый человек. После битвы, когда мы взяли Тебёф, он дал мне много сахару». А то начинал Игого: «Помню, у озера Мезраэль…», — и Аравита вставляла: «Ах, там жила моя подруга Лазорилина. Дол Тысячи Запахов… Какие сады, какие цветы, ах и ах!» Конь никак не думал оттеснить своего маленького приятеля, но когда встречаются существа одного круга, это выходит само собой.
Уинни сильно робела перед таким конем и говорила не много, а хозяйка её — или подруга — и вовсе ни разу не обратилась к Шасте.
Вскоре, однако, им пришлось подумать о другом. Они подходили к Ташбаану. Селения стали больше, дороги не так пустынны. Теперь они ехали ночью, днём где-нибудь прятались и часто спорили о том, что делать в столице. Каждый предлагал своё, и Аравита, быть может, обращалась чуть-чуть приветливее к Шасте: человек становится лучше, когда обсуждает важные вещи, а не просто болтает.
Игого считал, что самое главное — условиться поточнее, где они встретятся по ту сторону столицы, если их почему-либо разлучат. Он предлагал старое кладбище — там стояли усыпальницы древних царей, а за ними начиналась пустыня. «Эти усыпальницы нельзя не заметить, они как огромные ульи, — говорил конь. — И никто к ним не подойдёт, здесь очень боятся привидений». Аравиту немного испугали его слова, но Игого заверил, что это пустые тархистанские толки. Шаста поспешил сказать, что он не тархистанец и никаких привидений не боится. Так это было или не так, но Аравита сразу же откликнулась (хотя и немного обиделась) и, конечно, сообщила, что не боится и она. Итак, решили встретиться среди усыпальниц, когда минуют город, и успокоились, но тут Уинни тихо заметила, что надо ещё его миновать.
— Об этом, госпожа, мы потолкуем завтра, — сказал Игого. — Спать пора.
Однако назавтра, уже перед самой столицей, они столковаться не смогли. Аравита предлагала переплыть ночью огибавшую город реку и вообще в Ташбаан не заходить. Игого возразил ей, что для Уинни эта река широка, особенно — с всадником (умолчав, что она широка и для него), да и вообще там и днём и ночью много разных судов. Как не заметить, что плывут две лошади, и не проявить излишнего любопытства?
Шаста предложил переплыть реку в другом, более узком месте, но Игого объяснил, что там по обоим берегам дворцы и сады, а в садах ночи напролёт веселятся тарханы и тархины. Именно в этих местах кто-нибудь непременно узнает Аравиту.
— Может, нам как-нибудь переодеться? — сказал Шаста.
Уинни предложила идти прямо через город, от ворот до ворот, стараясь держаться в густой толпе, а всадникам и впрямь хорошо бы переодеться, чтобы походить на крестьян или рабов, а седла и красивую кольчугу увязать в тюки и приладить к лошадиным спинам. Тогда народ подумает, что дети ведут вьючных лошадей.
— Ну, знаешь ли! — фыркнула Аравита. — Кого-кого, а такого коня за крестьянскую лошадь вряд ли примут.
— Надеюсь, что так, — вставил Игого, чуть-чуть прижимая уши.
— Конечно, мой план не очень хорош, — согласилась Уинни, — но иначе нам не пройти. Нас с Игого давно не чистили, мы хуже выглядим — во всяком случае я, — так что если мы хорошенько выкатаемся в глине и будем еле волочить ноги и глядеть в землю, может, и обойдётся. Да, подстригите нам хвосты покороче и, если можно, неровно, клочками.
— Дорогая моя госпожа, — возразил Игого, — подумала ли ты, каково предстать в таком виде? Это же столица!
— Что поделаешь!.. — смиренно проговорила лошадь, проявив благоразумие. — Главное — через столицу пройти.
Пришлось на всё это согласиться. Шаста украл в деревне пару мешков и верёвку (Игого назвал это «позаимствовал») и честно купил старую мальчишечью рубаху для Аравиты.
Вернулся он, торжествуя, когда уже смеркалось. Все ждали его в роще, у подножия холма, радуясь, что холм этот — последний. С его вершины они уже могли видеть Ташбаан.
— Только бы город пройти… — тихо сказал Шаста, а Уинни ответила:
— Ах, правда, правда!
Ночью они взобрались по тропке на холм, и перед ними открылся огромный город, сияющий тысячью огней. Шаста, видевший это в первый раз, немного испугался, но всё же поужинал и поспал. Лошади разбудили его затемно.
Звёзды ещё сверкали, трава была влажной и очень холодной; далеко внизу, справа, над морем, едва занималась заря. Аравита отошла за дерево и вскоре вышла в мешковатой одежде, с узелком в руках. Узелок этот, и кольчугу, и ятаган, и седло сложили в мешки. Лошади уже перепачкались, как только могли, а чтобы подрезать им хвосты, пришлось снова вынуть ятаган. Хвосты подрезали долго и не очень умело.
— Ну что это! — возмутился Игого. — Ах, так бы и лягнулся, не будь я говорящим конём! Мне казалось, вы подстрижёте хвосты, а не повыдёргиваете…
Было почти темно, пальцы коченели от холода, но в конце концов с делом справились. Потом нагрузили поклажу, взяли верёвки (ими заменили уздечки и поводья) и двинулись вниз. Занимался день.
— Будем держаться вместе сколько сможем, — напомнил Игого. — Если же нас разлучат, встретимся на старом кладбище. Тот, кто придёт туда первым, будет ждать остальных.
— Что бы ни случилось, — сказал лошадям Шаста, — не говорите ни слова.
Глава четвёртая. Король и королева
Сперва Шаста видел внизу только море мглы, над которым вставали купола и шпили, но когда рассвело и туман рассеялся, ему открылось больше. Широкая река обнимала двумя рукавами великую столицу, одно из чудес света. По краю острова стояла стена, укреплённая башенками, — их было так много, что Шаста скоро перестал считать. Остров был как круглый пирог — посередине выше, и склоны его густо покрывали дома; наверху же гордо высился дворец Тисрока и храм богини Таш. Между домами причудливо вились улочки, обсаженные лимонными и апельсиновыми деревьями, на крышах зеленели сады, повсюду пестрели и переливались арки, колоннады, шпили, минареты, балконы, плоские крыши. Когда серебряный купол засверкал на солнце, у Шасты сердце забилось от восторга.
— Идём же! — в который раз сказал ему конь.
Оба берега были покрыли густыми, как лес, садами, а когда спустились ниже и Шаста ощутил сладостный запах фруктов и цветов, стало видно, что из-за деревьев выглядывают белые домики. Ещё через четверть часа путники шли меж белёных стен, из-за которых свешивались густые ветви.
— Ах, какая красота! — восхищённо воскликнул Шаста.
— Скорей бы она осталась позади, — заметил Игого. — К северу, в Нарнию!
В этот миг торжественно и громко затрубили трубы, и хоть звук был красив, путники немножко испугались.
— Это сигнал, — объяснил конь. — Сейчас откроют ворота. Ну, госпожа моя Аравита, опусти плечи, ступай тяжелее. Забудь, что ты тархина. Постарайся вообразить, что тобой всю жизнь помыкали.
— Если на то пошло, — заметила Аравита, — почему бы и тебе не согнуть немного шею? Забудь, что ты боевой конь.
— Тише, — попросил Игого. — Мы пришли.
Так оно и было. Река перед ними разделялась на два рукава, и вода на утреннем солнце ярко сверкала. Справа, немного подальше, белели паруса; прямо впереди возвышался многоарочный мост, по которому неспешно брели крестьяне. Одни несли корзины на голове, другие вели осликов и мулов. Как можно незаметнее путники наши присоединились к ним.
— В чём дело? — шепнул Шаста Аравите, заметив, что девочка надулась.
— Тебе-то что! — почти прошипела та. — Что тебе Ташбаан! А меня должны нести в паланкине: впереди — солдаты, позади — слуги… И прямо во дворец, к Тисроку (да живёт он вечно). Да, тебе что…
Шаста подумал, что всё это очень глупо.
За мостом гордо высилась городская стена. Медные ворота были открыты, и по обе стороны, опираясь на копья, стояли солдаты, пятеро. Аравита невольно подумала: «Они бы мигом встали по стойке «смирно!», если бы узнали, кто мой отец!..» — а друзья её — о том, чтобы солдаты не обратили на них внимания. К счастью, так и вышло, только один из них схватил морковку из чьей-то корзины, запустил ею в Шасту и крикнул, грубо захохотав:
— Эй, парень! Худо тебе придётся, если хозяин узнает, что ты возишь поклажу на его коне!
Шаста испугался, что ни один воин или вельможа не примет Игого за вьючную лошадь, но всё же нашёл в себе силы ответить:
— Он сам так велел!
Лучше бы ему промолчать — солдат тут же ударил его по уху и сказал:
— Поговори мне ещё!
А Шаста даже не заплакал — привык к битью.
За стеной столица показалась ему не такой красивой. Улицы были узкие и грязные, стены — сплошные, без окон, народу гораздо больше, чем он думал.