— Какая красота! — воскликнула Аравита.
На первом уступе Шаста обернулся и увидел одну лишь пустыню — Ташбаан исчез. Радость могла быть полной, если бы его взору при этом не предстало что-то вроде облака.
— Что это?
— Наверное, песчаный смерч, — сказал Игого.
— Ветер для этого слишком слаб, — возразила Аравита.
— Смотрите! — воскликнула Уинни. — Там что-то блестит. Ой, это шлемы… и кольчуги!
— Клянусь великой Таш, — согласилась с ней Аравита, — это они, тархистанцы.
— Скорее! Опередим их! — И Уинни понеслась стрелой вверх, по крутым холмам.
Игого опустил голову и поскакал за нею.
Скакать было трудно: за каждым уступом лежала долинка. Они знали, что не сбились с дороги, но не знали, далеко ли до Анварда. Со второго уступа Шаста оглянулся опять и увидел уже не облако, а тучу или полчище муравьев у самой реки. Без сомнения, армия Рабадаша искала брод.
— Они у реки!
— Скорей, скорей! — воскликнула Аравита. — Скачи, Игого! Вспомни, ты боевой конь.
Шаста же подумал: «И так бедняга скачет изо всех сил».
На самом же деле лошади скорее полагали, что быстрее скакать не могут, а это не совсем одно и то же. Когда Игого поравнялся с Уинни, та хрипела. И в эту минуту сзади раздался странный звук — не звон оружия, и не цокот копыт, и не боевые крики, а рёв, который Шаста слышал той ночью, когда встретил Уинни и Аравиту. Игого узнал этот рёв, глаза его налились кровью, и он неожиданно понял, что бежал до сих пор совсем не изо всех сил. Через несколько секунд он оставил Уинни далеко позади.
«Ну что это такое! — подумал Шаста. — И тут львы!»
Оглянувшись через плечо, он увидел огромного льва, который нёсся, стелясь по земле, как кошка, убегающая от собаки. Взглянув вперёд, Шаста тоже не увидел ничего хорошего: дорогу перегораживала зелёная стена высотой футов десять. В ней были воротца, и там стоял человек. Одежды его — цвета осенних листьев — ниспадали к босым ногам, белая борода доходила до колен.
Шаста обернулся — лев уже почти схватил Уинни — и крикнул Игого:
— Назад! Надо им помочь!
Всегда, всю свою жизнь, Игого утверждал, что не понял его или не расслышал. Всем известна его правдивость, и мы поверим ему.
Шаста спрыгнул с коня на полном скаку (а это очень трудно и, главное, страшно). Боли он не ощутил, ибо кинулся на помощь Аравите. Никогда в жизни он так не поступал и не знал, почему делает это сейчас.
Уинни закричала: это был очень страшный и жалобный звук, — и Аравита, прижавшись к её холке, попыталась вынуть кинжал. Все трое — лошадь, Аравита и лев — нависли над Шастой, но лев тронул не его, а, поднявшись на задние лапы, ударил правой передней Аравиту. Шаста увидел его страшные когти и тут же услышал дикий крик. Аравита покачнулась в седле. У Шасты не было ни меча, ни палки, ни даже камня. Он с криком кинулся было на страшного зверя, на долю секунды заглянув в разверстую алую пасть, но, к великому его удивлению, лев перекувырнулся и не спеша удалился.
Шаста решил, что зверь вот-вот вернётся, и кинулся к зелёной стене, о которой только теперь вспомнил. Уинни, содрогаясь всем телом, вбежала тем временем в ворота. Аравита сидела прямо, но по спине у неё струилась кровь.
— Добро пожаловать, дочь моя, — сказал старик. — Добро пожаловать, сын мой. — И ворота закрылись за едва дышавшим Шастой.
Беглецы оказались в большом, совершенном круглом дворе, окружённом стеной из торфа. В самом его центре поблескивал водой небольшой пруд, возле которого, осеняя его ветвями, росло самое большое и самое красивое дерево из всех, какие Шасте доводилось видеть. В глубине двора стоял невысокий домик, крытый черепицей, и рядом с ним, на лужайке, поросшей зелёной сочной травой, паслись козы.
— Вы… вы… Лум, король Орландии? — выговорил Шаста.
Старик покачал головой.
— Нет, я отшельник. Не трать время на вопросы, а слушай меня, сын мой. Девица ранена, лошади измучены. Рабадаш только что отыскал брод. Беги, и тогда успеешь предупредить короля Лума.
Сердце у Шасты упало — он знал, что бежать не может, и подивился жестокости старика, ибо ещё не ведал, что стоит нам сделать что-нибудь хорошее, как мы должны в награду сделать то, что ещё лучше и ещё труднее.
— Где король? — спросил он почему-то.
Отшельник обернулся и указал посохом на север.
— Гляди — вон другие ворота. Открой их и беги прямо, вверх и вниз, по воде и посуху, не сворачивая. Там найдёшь короля. Беги!
Шаста кивнул и скрылся за северными воротами. Тогда отшельник, всё это время поддерживавший Аравиту левой рукой, медленно повёл её к дому. Вышел он не скоро.
— Двоюродный брат мой, двоюродная сестра, — обратился он к лошадям, — теперь ваша очередь.
Не дожидаясь ответа, он расседлал их, почистил скребницей лучше самого королевского конюха, а потом сказал:
— Пейте воду, ешьте траву и отдыхайте. Когда подою своих двоюродных сестер, коз, принесу вам ещё поесть.
— Господин мой, — подала голос Уинни, — выживет ли тархина?
— Я знаю много о настоящем, — проговорил старец, — мало — о будущем. Никто не может сказать, доживёт ли человек или зверь до сегодняшней ночи. Но не отчаивайся. Девица здорова, и, думаю, проживёт столько, сколько любая её лет.
Очнувшись, Аравита обнаружила, что покоится на мягчайшем ложе в прохладной белёной комнате, но не могла понять, почему лежит ничком. И только когда попыталась повернуться, вскрикнула от боли и вспомнила всё. Из чего сделано ложе, она не знала и знать не могла. А то был вереск — спать на нём мягче всего.
Открылась дверь, вошёл отшельник с деревянной миской в руке и, осторожно поставив её, спросил:
— Лучше ли тебе, дочь моя?
— Спина болит, отец мой, а так ничего.
Он опустился на колени, потрогал её лоб и пощупал пульс.
— Жара нет. Завтра встанешь, а сейчас выпей это.
Пригубив молока, Аравита поморщилась — козье молоко противно с непривычки, — но выпила: очень уж мучила жажда.
— Спи сколько хочешь, дочь моя, — сказал отшельник. — Я промыл и смазал бальзамом твои раны. Они не глубже удара бича. Какой удивительный лев! Не стянул с седла, не вонзил в тебя зубы, только поцарапал. Десять полосок… Больно, но не опасно.
— Просто повезло, — пожала плечами Аравита.
— Дочь моя, я прожил сто девять зим, и ни разу не видел, чтобы кому-нибудь повезло, — возразил отшельник. — Везенья нет, есть что-то иное. Я не знаю что, но если будет надо, мне откроется и это.
— А где Рабадаш и его люди? — спросила Аравита.
— Думаю, здесь они не пойдут — возьмут правее. Они хотят попасть прямо в Анвард.
— Бедный Шаста! — воскликнула Аравита. — Далеко он убежал? Успеет?
— Надеюсь.
Аравита осторожно легла, теперь — на бок, и спросила:
— А долго я спала? Уже темнеет.
Отшельник посмотрел в окно, выходящее на север.
— Это не вечер, это тучи, и они ползут с пика Бурь — непогода в наших местах всегда идёт оттуда. Ночью будет туман.
Назавтра спина ещё болела, но Аравита совсем оправилась и после завтрака (овсянки и сливок) отшельник разрешил ей встать. Конечно, она сразу же побежала к лошадям. Погода переменилась. Зелёная чаша двора была полна до краёв сияющим светом. Здесь было очень укромно, хорошо и тихо.
— Где Игого? — спросила беглянка, когда они справились друг у друга о здоровье.
— Вон там, — ответила Уинни. — Поговори с ним, а то он молчит, когда я с ним заговариваю.
Игого лежал у задней стены отвернувшись и ни на что не реагировал.
— Доброе утро, Игого, — сказала Аравита, — как ты себя чувствуешь?
Конь что-то пробурчал.
— Отшельник думает, что Шаста успел предупредить короля, — продолжила девочка. — Беды наши кончились: скоро будем в Нарнии.
— Я там не буду, — со вздохом сказал Игого.
— Тебе нехорошо? — всполошились лошадь и девочка.
Он обернулся и проговорил:
— Я вернусь в Тархистан.
— Как? — воскликнула Аравита. — Туда, в рабство?
— Я лучшего не стою. Как покажусь благородным нарнийским лошадям, я, оставивший двух дам и мальчика на съедение льву?
— Мы все убежали, — возразила Уинни.
— Мы, но не он! — вскричал Игого. — Он побежал спасать вас. Ах какой стыд! Я кичился перед ним, а он ребёнок, в бою не бывал, и пример ему брать не с кого…
— Да, — согласилась Аравита. — И мне стыдно. Он молодец. Я вела себя не лучше, чем ты, Игого: смотрела на него сверху вниз, — тогда как он самый благородный из нас. Но я хочу просить у него прощения, а не возвращаться в Тархистан.
— Как знаешь, — сказал Игого. — Ты осрамилась, не больше, а я потерял всё.
— Добрый мой конь, — заговорил отшельник, незаметно подойдя к ним, — ты не потерял ничего, кроме гордыни. Не тряси гривой. Если ты и впрямь так сильно казнишься, выслушай меня. Когда ты жил среди бедных немых коней, слишком много о себе возомнил. Конечно, ты был храбрее и умнее их — это не трудно, — но в Нарнии немало таких, как ты. Помни, что ты один из многих, а станешь одним из лучших. А теперь, брат мой и сестра, пойдёмте, вас ждёт угощение.
Глава одиннадцатая. Странный спутник
Миновав ворота, Шаста побежал дальше: сперва — по траве, потом — по вереску. Он ни о чём не думал и ничего не загадывал, только бежал. Ноги у него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть, а в довершение бед он чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о камень.
Деревья росли всё гуще. Прохладней не стало — был один из тех душных пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно садились ему на лоб и на нос, но он их не отгонял.
Вдруг он услышал звук охотничьего рога — не грозный, как в Ташбаане, а радостный и весёлый, — и почти сразу увидел пёструю весёлую толпу.
На самом деле то была не толпа, а всего человек двадцать в ярко-зелёных камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли возле коней и держали их под уздцы.
В самом центре высокий оруженосец придерживал стремя для своего господина — на диво приветливого круглолицего ясноглазого короля.