Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело. Он громко и радостно закричал, протягивая к мальчику руки:
— Корин, сынок! Почему ты бежишь, почему в лохмотьях?
— Я не принц Корин, — еле выговорил Шаста. — Я… я его видел в Ташбаане… он шлёт вам привет.
Король пристальнее пригляделся к нему.
— Вы король Лум? — задыхаясь, спросил Шаста и продолжил, не дожидаясь ответа: — Бегите… в Анвард… заприте ворота… сюда идёт Рабадаш…. с ним двести воинов.
— Ты уверен в том, что говоришь? — спросил один из придворных.
— Я видел их, — ответил Шаста, — своими глазами, потому что проделал тот же путь.
— Пешком? — удивился придворный.
— Верхом. Лошади сейчас у отшельника.
— Не расспрашивай его, Дарин, — сказал король. — Он не лжёт. Подведите ему коня. Ты умеешь скакать во весь опор, сынок?
Шаста, не отвечая, взлетел в седло, и был несказанно рад, когда Дарин сказал королю:
— Какая выправка, ваше величество! Несомненно, этот мальчик знатного рода.
— Ах, Дарин, об этом я и думаю! — И король снова пристально посмотрел на Шасту добрыми серыми глазами.
Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать с поводьями, поэтому внимательно, хотя и украдкой, наблюдал, что делают другие (как поступаем мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и всё же надеялся, что конь сам разберёт, куда идти. Конь был не говорящий, но умный: понимал, что мальчик без шпор ему не хозяин, — поэтому Шаста вскоре оказался в хвосте отряда.
Впервые с тех пор, как вошёл в Ташбаан, у него полегчало на сердце, и он посмотрел вверх, чтобы определить, насколько приблизилась вершина, однако увидел лишь какие-то серые комья. Он никогда не бывал в горах, и ему показалось очень занятным проехать сквозь тучу. «Тут мы и впрямь в небе. Посмотрю, что в туче, внутри. Мне давно хотелось…»
Далеко слева садилось солнце.
Дорога теперь была нелёгкая, но двигались они быстро. Шаста всё ещё ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял других из виду — их скрывал густой лес.
Потом они нырнули в туман, или, если хотите, туман поглотил их. Всё стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи и как темно. Серое слишком уж быстро становилось чёрным.
Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог, и звук этот всё отдалялся. Шаста опять никого не видел, но думал, что увидит за очередным поворотом. Но нет — и за поворотом никого не было. Конь шёл шагом.
— Скорей, ну скорей! — сказал ему Шаста.
Вдалеке протрубил рог. Игого вечно твердил, что его бока пяткой и коснуться нельзя, и Шаста думал, что, если коснётся, произойдёт что-то страшное, но сейчас задумался.
— Вот что, конь: если будешь так тащиться, я тебя… ну… пришпорю. Да-да!
Конь не обратил на его слова внимания, и тогда Шаста сел покрепче в седло, сжал зубы и выполнил свою угрозу. Но что толку? Конь шагов пять протрусил рысью, не больше. Совсем стемнело, рог умолк, только ветки похрустывали справа и слева, и Шаста подумал: «Куда-нибудь да выйдем. Хорошо бы не к Рабадашу!..»
Коня своего он почти ненавидел, к тому же очень хотелось есть.
Наконец он доехал до развилки, и когда прикидывал, какая же дорога ведет в Анвард, сзади послышался цокот копыт. «Рабадаш! По какой же дороге он пойдёт? Если я пойду по одной, он может пойти по другой, а если буду тут стоять — схватит наверняка». Шаста спешился и поспешил с конём по правой дороге.
Цокот копыт приближался, и минуты через две воины были у развилки. Шаста затаил дыхание. Тут раздался голос:
— Помните мой приказ! Завтра, в Нарнии, каждая капля их крови будет ценней, чем галлон вашей. Я сказал: «Завтра». Боги пошлют нам лучшие дни, и мы не оставим живым никого между Кэр-Паравалем и Западной степью. Но мы ещё не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Лума, важно одно: действовать побыстрей. Возьмите его за час. Вся добыча — ваша. Убивайте всех мужчин, даже новорождённых младенцев, а женщин, золото, камни, оружие, вино делите как хотите. Если кто уклонится от битвы, сожгу живьём. А теперь — во имя великой Таш — вперёд!
Звеня оружием, отряд двинулся по другой дороге. Шаста много раз за эти дни повторял слова «двести лошадей», но до сих пор не понимал, как долго проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведёт в Анвард, но двинуться по ней не мог. Пока он думал, как быть, конь шагал по другой дороге.
«Ну, ничего: куда-нибудь всё равно приеду», — попытался утешить себя Шаста. Дорога и впрямь куда-то вела: лес становился всё гуще, воздух — холоднее. Резкий ветер словно бы пытался и не мог развеять туман. Если бы Шаста бывал в горах, то понял бы, что это значит: они с конём уже очень высоко.
«Какой я несчастный!.. — думал Шаста. — Всем хорошо, мне одному плохо. Король и королева Нарнии вместе со свитой бежали из Ташбаана, а я остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у отшельника и горя не знают, а меня, конечно, послали сюда. Король Лум и его люди, наверно, уже в замке и успели закрыть ворота, а я… Да что тут говорить!..»
От голода, усталости и жалости к себе он горько заплакал, но как только слёзы потекли по щекам, почувствовал, что за ним кто-то идёт. Он ничего не видел, только слышал дыхание, и ему казалось, что неведомое существо — очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны, и теперь ему было о чём плакать — только слёзы сразу высохли.
Что-то (или кто-то) шло так тихо, что Шаста подумал, не померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и почувствовал на левой щеке горячее дыхание.
Будь бы конь получше — или если бы мальчик знал, как с ним справиться, — то пустился бы вскачь, но, увы, сейчас это невозможно.
Конь шёл неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел сколько мог, наконец спросил:
— Кто ты такой? — И услышал негромкий, но очень глубокий голос:
— Тот, кто долго тебя ждал.
— Ты… великан?
— Можешь звать меня и так, но я не из тех созданий.
— Я тебя не вижу. — Шаста вдруг страшно испугался. — А ты… ты не мёртвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал! Нет, почему мне хуже всех?
Тёплое дыхание коснулось его руки и лица, и голос спросил:
— Ну как, живой я или мёртвый? Поделись лучше со мной своими печалями.
И Шаста рассказал ему всё — что не знает своих родителей, что жил у рыбака, что сбежал, что за ним гнались львы, что настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне были звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели ещё один лев погнался за ними и ранил Аравиту. Ещё сказал, что давно ничего не ел.
— Я не назвал бы тебя несчастным, — проговорил голос.
— Да как же! И львы за мной гнались, и…
— Лев был только один, — возразил голос.
— Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и ещё…
— Лев был один, — повторил голос. — Просто быстро бежал.
— А ты откуда знаешь? — удивился Шаста.
— Это я и был.
Шаста онемел от удивления, а голос продолжил:
— Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это я — уже львом, а не котом, — отогнал от тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Лума. Это я, хоть ты того и не помнишь, пригнал своим дыханием к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребёнок.
— И Аравиту ранил ты?
— Да, я.
— Зачем же?
— Сын мой, мы сейчас говорим о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.
— Кто ты такой?
— Я — это я, — произнёс голос так, что задрожали камни, и повторил, чётко и ясно: — Я — это я, — а потом едва слышно, словно листва, обладатель голоса прошелестел: — Я — это я…
Шаста уже не боялся, что его съедят, не боялся, что кто-то — мёртвый, но всё равно боялся — и радовался.
Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели птицы. Золотой свет падал сбоку на голову лошади. «Солнце встаёт», — подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел огромнейшего льва. Лошадь его не боялась или не видела, хотя светился именно он — солнце ещё не встало. Лев был одновременно устрашающий и невыразимо прекрасный.
Шаста жил до сих пор так далеко, что ни разу не слышал тархистанских толков о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличье льва, и уж тем более не слышал правды об Аслане, Великом льве и Лесном царе, но, лишь взглянув на него, соскользнул на землю и низко поклонился. Он ничего не сказал, и сказать не мог, и знал, что говорить не нужно.
Царь зверей коснулся носом его лба. Шаста посмотрел на него, и глаза их встретились. Тогда прозрачное сияние воздуха и золотое сияние льва слились воедино и ослепили Шасту, а когда он прозрел, на зелёном склоне, под синим небом, никого не было: только он, да конь, да птицы на деревьях.
Глава двенадцатая. Шаста в Нарнии
«Снилось мне это или нет?» — думал Шаста, когда увидел на дороге глубокий след львиной лапы (это была правая лапа, передняя). Ему стало страшно при мысли о том, какой надо обладать силой, чтобы оставить столь огромный и глубокий след. Но тут же он заметил ещё более удивительную вещь: след у него на глазах наполнился водой, она перелилась через край, и резвый ручеёк побежал вниз по склону, петляя по траве.
Шаста слез с коня, напился вволю, окунул в ручей лицо и побрызгал водой на голову. Вода была очень холодная и чистая как стекло. Потом, поднявшись с колен, вытряхнув воду из ушей, мальчик убрал со лба мокрые волосы и огляделся.
По-видимому, было очень рано: солнце едва взошло; далеко внизу, справа, зеленел лес. Впереди и слева лежала страна, каких он до сих пор не видел: зелёные долины, редкие деревья, мерцание серебристой реки. По ту сторону долины виднелись горы, невысокие, но совсем непохожие на те, которые Шаста только что одолел. И тут он внезапно понял, что это за страна.