Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях — страница 58 из 143

Тараторка вернулась с орехами, а когда Каспиан их съел, спросила, не нужно ли кому-нибудь отправить друзьям послание.

— Потому что я могу добраться куда угодно, даже не касаясь земли!

Боровик и гномы нашли, что это прекрасная мысль, и вручили Тараторке приглашения разным существам со странно звучащими именами на праздник и совет на Танцевальный луг, в полночь третьих суток месяца.

— Надо бы и трём толстым медведям сказать, — добавил Трам. — Мы их не предупредили.

Следующий визит был к семи братьям из Дремучего леса. Трам повёл своих спутников обратно к перевалу, затем они спустились по северному склону горы на восток и пришли в очень мрачное место среди утёсов и елей. Шли очень тихо, и Каспиан вдруг почувствовал, что земля под ногами содрогается, словно кто-то колотит снизу. Трам влез на плоский камень величиной с крышку от бочки и топнул по нему ногой. Прошло порядочно времени, и камень приподнялся — кто-то или что-то сдвинуло его изнутри. Открылась чёрная круглая дыра, пахнуло жаром и паром, и в середине норы показалась голова гнома, очень похожего на Трама. Завязался продолжительный разговор. Гном отнёсся к Каспиану с куда большим подозрением, чем Тараторка или толстые медведи, но в конце концов всю компанию пригласили внутрь. В темноте обнаружилась лестница, по которой Каспиан спустился вниз, а там снова увидел свет. Это были отблески кузнечного горна, а всё помещение оказалось кузницей. Вдоль одной из стен протекал подземный ручей. Два гнома раздували мехи, ещё один клещами держал на наковальне кусок раскалённого металла, четвёртый бил по нему молотом. Ещё двое, вытерев маленькие мозолистые ручки о грязную одежду, вышли встретить гостей. Понадобилось много времени, чтобы убедить их, что Каспиан друг, не враг, а убедившись, они хором воскликнули:

— Да здравствует король!

И дары их были щедры — кольчуги, мечи и шлемы для Каспиана, Трама и Никабрика. Барсук тоже мог бы всё это получить, если бы не отказался: видите ли, зверю достаточно когтей и зубов, чтобы защитить свою шкуру, а если нет, то не стоит её и защищать. Отделано оружие было превосходно, и Каспиан с радостью принял от гномов меч взамен старого, который казался теперь хрупким, как игрушка, и тупым, как палка. Семеро братьев (все, как один, рыжие гномы) обещали прийти на праздник на Танцевальный луг.

Чуть позже в сухом каменистом ущелье они отыскали пещеру пяти чёрных гномов. Те тоже отнеслись к Каспиану с подозрением, но в конце концов старший объявил:

— Если он против Мираза, мы берём его в короли.

Следующий по старшинству сказал:

— Хотите, мы сходим дальше, туда, в скалы? Там есть пара людоедов и ведьма, можем привести их сюда, к вам.

— Нет-нет! Спасибо, не надо, — поспешил ответить Каспиан.

— Разумеется, не стоит, — согласился с ним и Боровик, — нам не нужны такие союзники.

Никабрик был недоволен, но Трам поддержал барсука и они оказались в большинстве. Для Каспиана это было потрясением — осознать, что ужасные создания из старых сказок, вместе с симпатичными, всё ещё обитают в Нарнии.

— Мы потеряем дружбу Аслана, если пригласим такую мразь, — сказал Боровик, когда они вышли из пещеры чёрных гномов.

— Ах, Аслана! — весело, но пренебрежительно передразнил Трам. — Гораздо важнее, что вы потеряете мою дружбу.

— Но ты-то веришь в Аслана? — спросил Каспиан Никабрика.

— Я поверю в кого угодно и во что угодно, — ответил гном, — лишь бы оно разгромило проклятых тельмаринских варваров и вышвырнуло вон из Нарнии. В кого и во что угодно, будь то Аслан или Белая колдунья, понимаете?

— Тише, тише, — сказал Боровик, — ты не знаешь, что говоришь. Это враг пострашнее Мираза и его племени.

— Только не для гномов, — заметил Никабрик.

Их следующий визит оказался куда приятнее. Они спустились ниже, и в горах открылось большое ущелье с лесистой долиной, по дну которой протекала быстрая речка. Берега её заросли колокольчиками и дикими розами, воздух гудел от пчёл. Здесь Боровик позвал:

— Громобой! Громобой!

Вскоре тишину долины нарушил стук копыт, и становился он всё громче. Вот вся долина содрогнулась, и, раздирая и попирая заросли, явились благороднейшие из созданий, каких Каспиан когда-либо видел, — великий кентавр Громобой с тремя сыновьями. Его тёмно-гнедые бока лоснились, загорелые щёки покрывала золотисто-рыжая борода. Будучи прорицателем и звездочётом, он знал, зачем они пришли.

— Да здравствует король! — воскликнул кентавр. — Мы с сыновьями готовы к войне. Когда битва?

До сих пор ни Каспиан, ни другие по-настоящему о войне не задумывались, лишь смутно представляли себе набеги на хутора или нападения на отряды охотников, если те заберутся слишком далеко в южную глушь. В основном же они думали только о том, как самим прожить в лесах и пещерах и постараться здесь, в укрытии, воссоздать старую Нарнию. После слов Громобоя каждый почувствовал, что дело гораздо серьёзнее.

— Ты думаешь о настоящей войне, чтобы изгнать Мираза из Нарнии? — спросил Каспиан.

— О чём же ещё? Ради чего же ваше величество облачились в кольчугу и опоясались мечом?

— А это нам по силам, Громобой? — спросил барсук.

— Время настало. Я наблюдал звёзды, барсук, потому что наблюдать — это моё дело, как твоё — помнить. Тарва и Аламбиль встретились в небесных чертогах, и на земле восстал сын Адама, чтобы править и нарекать имена. Час пробил. Наш совет на Танцевальном лугу должен быть военным.

Он произнёс это таким голосом, что ни Каспиан, ни остальные больше не колебались, поверив, что вполне могут выиграть войну, а уж начать её должны в любом случае.

Поскольку был уже полдень, они остались с кентаврами и отведали их пищи: лепёшек из овсяной муки, яблок, зелени, вина и сыра.


Следующее место, куда они сегодня собирались, было почти рядом, но пришлось сделать большой крюк, чтобы обойти человеческое жильё. Уже совсем смеркалось, когда они очутились среди ровных полей, возделанных и разгороженных. Боровик наклонился к норке в зелёной насыпи, позвал кого-то, и оттуда выскочило существо, увидеть которое Каспиан ожидал меньше всего, — говорящая мышь. Была она, разумеется, гораздо больше обычной: с добрый фут, если стояла на задних лапах, — с ушами почти такой же длины, как у кролика, только гораздо шире. Звали мышь Рипичип, и была она весёлой и очень воинственной. Она носила на боку тоненькую маленькую шпагу и подкручивала свои усишки, словно это были взаправдашние усы.

— Здесь нас двенадцать, государь, — сказала мышь с изысканным поклоном, — и я предоставляю все силы нашего народа в распоряжение вашего величества.

Каспиан изо всех сил (и успешно) пытался подавить смех, но не мог отделаться от мысли, что Рипичипа со всем его народом легко уместить в корзине и унести домой на спине.

Слишком долго описывать всех, с кем Каспиан встретился в этот день, но среди многих был крот по имени Землекоп, трое Кусачей-барсуков, заяц Камилло и ёж Ёршик. Наконец, они остановились у источника на краю широкого и ровного круга травы, окаймлённого вязами, которые отбрасывали длинные тени, потому что солнце садилось, маргаритки закрывались и грачи полетели домой спать. Здесь они закусили тем, что принесли с собой, и Трам закурил трубку (Никабрик был некурящий).

— Теперь, — сказал барсук, — если бы сумели пробудить духов этих деревьев и родника, то могли бы им сказать, что неплохо сегодня поработали.

— А это возможно? — спросил Каспиан.

— Нет, — ответил Боровик. — У нас нет над ними власти. Когда люди пришли в нашу страну, вырубили леса и осквернили источники, дриады и наяды впали в глубокий сон. Кто знает, пробудятся ли они вновь? И это большая для нас потеря. Тельмарины ужасно боятся лесов, и стоит деревьям в гневе тронуться с места, наши враги обезумеют от страха и удерут из Нарнии, только их и видели.


— Ну и фантазия у вас, зверей! — хохотнул Трам, который ни во что такое не верил. — Тогда почему только деревья и вода? Пусть уж и камни начнут сами бросаться в старого Мираза.

Барсук только хрюкнул. Наступило такое долгое молчание, что Каспиан почти погрузился в сон, когда ему показалось, что из леса за его спиной доносится тихая музыка. Потом он подумал, что это ему снится, и прилёг опять, но едва коснулся ухом земли, как услышал (или почувствовал — трудно сказать) лёгкие удары или барабанную дробь и поднял голову. Звуки ударов стали тише, но возвращалась музыка и теперь звучала куда яснее. Похоже было на флейты. В свете луны — Каспиан проспал больше, чем думал, — он увидел Боровика, почему-то сидевшего неподвижно и не сводившего глаз с леса. Музыка, какая-то странная, завораживающая, слышалась всё ближе и ближе, как и топот множества ног, пока наконец из лесной чащи на лунный свет не выбежали танцующие тени, точно такие, о каких Каспиан грезил всю жизнь. Они были не намного больше гномов, но гораздо тоньше и грациознее. Их кудрявые головки украшали маленькие рожки, верхняя часть тела поблёскивала, а бёдра и ноги были как у козлов.

— Фавны! — воскликнул Каспиан, аж подпрыгнув.

В тот же миг они его окружили и сразу же признали, так что не пришлось долго объяснять ситуацию. Ещё не успев понять, что делает, он уже нёсся в танце. Трам тоже притоптывал, неуклюже и резко размахивая руками, и даже Боровик подскакивал как мог. Только Никабрик остался сидеть, молча наблюдая за происходящим. Фавны плясали вокруг Каспиана, наигрывая на свирелях. Их странные лица, одновременно мрачные и весёлые, заглядывали в его лицо, десятки фавнов были здесь: Ментиус, Обентиус, Думнус, Волунс, Вольтинус, Гирбиус, Нимьенус, Навсус Оскунс… Тараторка созвала всех.

Проснувшись на следующее утро, Каспиан едва мог поверить, что это не сон, однако трава вокруг была вытоптана, а земля покрыта маленькими следами раздвоенных копыт.

Глава седьмая. Старая Нарния в опасности


Место, где они встретились с фавнами, конечно, и было тем самым Танцевальным лугом. Здесь Каспиан с друзьями остался до ночи великого совета. Спать под звёздами, пить одну только родниковую воду, питаться орехами и плодами — всё это было нелёгким испытанием для Каспиана после шёлковых простыней, завешанных коврами дворцовых покоев, ужина на золотых и серебряных блюдах и готовых выполнить любой приказ слуг, однако никогда он не был так счастлив. Никогда сон так не освежал, никогда пища не была такой вкусной! Он начинал привыкать к трудностям, и лицо его приобретало королевское выражение.