— Нет, дай я. Для него будет полный провал, если я выиграю, а нам меньше стыда, если проиграю.
— Хорошо, Эд, — согласился Питер.
Когда они вышли на дневной свет, Эдмунд очень вежливо обратился к гному:
— У меня к вам просьба. Детишкам вроде нас нечасто выпадает счастье встретить такого великого воина. Не согласились бы вы на коротенький фехтовальный поединок? Уж будьте добры, окажите нам такую любезность!
— Но, парень, — засомневался Трам, — мечи-то острые…
— Знаю, — кивнул Эдмунд, — но я вряд ли смогу вас достать, а вы, конечно, легко меня обезоружите, не причинив вреда.
— Это опасная игра, но раз ты так настаиваешь… пожалуй, сделаю выпад-другой.
Оба меча сверкнули разом, Питер и девочки спрыгнули с помоста и остановились. А посмотреть стоило. Это было совсем не то дурацкое сражение широкими мечами, которое вы видите на сцене. Это было даже не фехтование на рапирах, которое, если вы видели, больше похоже на дело. Это была настоящая рубка. Главное при этом — рубить противника по ногам, потому что они не защищены. А когда бьёт противник, нужно подпрыгнуть, чтобы удар пришёлся под ногами. Это давало гному преимущество, потому что более высокий Эдмунд должен был всё время нагибаться. Я не думаю, что мальчик имел бы хоть малейший шанс, если бы сражался с Трамом двадцать четыре часа назад. Однако нарнийский воздух действовал на него с их появления на острове, в нём проснулись воспоминания о прежних битвах, рука и пальцы вновь обрели искусство. Он снова был король Эдмунд. Сражающиеся проходили круг за кругом, наносили удар за ударом, и Сьюзен, так и не полюбив ратную потеху, то и дело восклицала: «Ой, только осторожнее!» Внезапно, так быстро, что никто (если не ожидал этого, как Питер) не понял, что случилось, Эдмунд резко, особым движением, повернул свой меч. Меч вылетел из крепко сжатых пальцев гнома, и Трам обхватил пустой кулак, как вы бы сделали после «финта» в крикете.
— Надеюсь, вам не больно, мой дорогой маленький друг? — съязвил Эдмунд, вкладывая меч в ножны и стараясь восстановить дыхание.
— Понятно, — сухо ответил Трам. — Вы знаете приём, которому я никогда не учился.
— Совершенно верно, — вставил Питер. — Лучшего бойца в мире можно обезоружить незнакомым приёмом. Думаю, из учтивости надо дать Траму шанс в чём-то другом. Не угодно ли состязание в стрельбе с моей сестрой? Здесь, как вы знаете, приёмов нет.
— А вы, оказывается, шутники, как я погляжу, — улыбнулся гном. — Будто я не знаю, как она стреляет, после утреннего-то. Но… всё-таки попробую.
Пусть и сказано это было так, будто между прочим, глаза у него загорелись, потому что он был прославленный лучник среди своего народа.
Все пятеро вышли во двор, и Питер спросил:
— Что будет мишенью?
— Думаю, сгодится яблоко на ветке за стеной, — сказала Сьюзен.
— Это будет славно, детка, — согласился Трам. — Может быть, вон то, жёлтое, почти посредине арки?
— Нет, не то, а красное, что повыше — над зубцом.
У гнома вытянулось лицо. «Больше похоже отсюда на вишню, чем на яблоко», — сказал он себе, но вслух этого не произнёс.
Они разыграли первый выстрел, чем страшно заинтересовали Трама, который никогда раньше не видел, как бросают монетку, и Сьюзен проиграла. Стрелять должны были с верхней ступеньки лестницы, ведущей из зала во двор. Глядя, как гном занимает место и прицеливается, каждый сказал бы, что он своё дело знает.
«Тванг», — пропела тетива. Выстрел был превосходный. Крошечное яблочко вздрогнуло, едва не задетое стрелой, и листок, кружась, опустился на землю. Затем на верхнюю ступеньку поднялась Сьюзен и вскинула лук. Она и вполовину так не радовалась состязанию, как Эдмунд, не потому, что сомневалась в своем искусстве: просто ей, по мягкосердечию, было стыдно побеждать того, кто и без того побеждён. Гном добродушно наблюдал, как она оттягивает стрелу до уха, а уже в следующий миг яблоко смачно шмякнулось о землю.
— Молодец, Сью! — закричали остальные дети.
— Вообще-то выстрел не лучше вашего, — сказала Сьюзен гному. — Мне кажется, когда вы стреляли, подул слабый ветерок.
— Ничего подобного, — возразил Трам. — Не надо меня утешать. Я знаю, что побеждён честно, и даже не скажу, что рубец от последней раны помешал мне как следует отвести руку назад…
— Ой, вы ранены? — воскликнула Люси. — Позвольте посмотреть.
— Это неподходящее для маленьких девочек… — начал было Трам, но тут же поправился: — Кажется, я опять говорю глупости. Должно быть, вы и впрямь великая целительница, как ваш брат — великий боец, а сестра — великая лучница.
Он присел на ступеньку, снял кольчугу и сбросил рубаху, обнажив руку не больше детской, но волосатую и мускулистую, как у моряка. Плечо было перевязано кое-как, и Люси начала разматывать не первой свежести бинт. Под ним обнаружилась рубленая рана в очень плохом состоянии, сильно опухшая. «Ой, бедный Трам, — сказала себе Люси. — Какой ужас», — и осторожно капнула одну-единственную капельку из своего флакона.
— Эй, постойте-ка. Что это вы делаете? — возмутился было Трам, но сколько ни вертел головой, сколько ни косился и ни оттягивал бороду туда-сюда, разглядеть своё плечо не мог.
Тогда он ощупал его, насколько смог, делая совершенно немыслимые движения, как вы сами, когда пытаетесь почесать место, до которого не можете дотянуться, потом взмахнул рукой, поднял её, напрягая мышцы, и, наконец, вскочил на ноги.
— Тюльпаны-великаны! Вылечилось! Как новое! Ну и глупостей я наделал — столько ни одному гному не удалось бы. Надеюсь, никто не в обиде? Мое нижайшее почтение всем вашим величествам. И спасибо за спасение жизни, за лечение, за завтрак — и за урок.
Дети хором уверили его, что всё в порядке и говорить больше не о чем.
— И теперь, — сказал Питер, — если вы действительно решили в нас поверить…
— О да, — вставил гном.
— Совершенно ясно, что надо делать. Мы должны немедленно соединиться с Каспианом.
— Чем скорее, тем лучше, — подхватил Трам. — Из-за моей глупости почти час потеряли.
— Если идти так, как шли вы, это займёт два дня, — сказал Питер. — Я говорю о нас. Мы не можем идти день и ночь, как вы, гномы. — И добавил, обернувшись к остальным: — То, что Трам называет холмом Аслана, несомненно, Каменный Стол. Как вы помните, оттуда до бродов у Беруны ходу полдня или чуть меньше…
— Мы называем это место мостом у Беруны, — заметил Трам.
— В наше время там не было моста, — сказал Питер. — Дойти от Беруны сюда — ещё день с небольшим. Мы приходили домой к ужину на второй день, если идти не спеша. Если же поторопиться, то можно проделать весь путь за полтора дня.
— Не забывайте: там теперь леса, — сказал Трам, — и враги, от которых надо скрываться.
— Послушайте, — вмешался Эдмунд, — зачем же нам идти тем же путём, что и дорогой маленький друг?
— Не надо ёрничать, ваше величество, если хоть немного меня уважаете, — сказал гном.
— Хорошо-хорошо, — рассмеялся Эдмунд. — Можно я буду звать вас просто «дээмдэ»?
— Эдмунд, перестань наконец его дразнить! — рассердилась Сьюзен.
— Ничего, детка… то есть ваше величество, — произнес Трам со смешком. — Шутка синяков не набьёт.
(Впоследствии дети часто так его называли, так что почти забыли, что это значит.)
— Так вот я и говорю, — продолжил Эдмунд, — что не нужно добираться тем же путём. Почему бы не пройти на вёслах немного южнее, до Зеркального залива и по нему? Мы окажемся ближе к холму, а в море будем в безопасности. Если выйдем прямо сейчас, то сможем пройти залив до темноты, поспать немного, и завтра с утра пораньше будем у Каспиана.
— Вот что значит хорошо ориентироваться на побережье, — заметил Трам. — Никто из нас никогда не слышал о Зеркальном заливе.
— Как насчёт еды? — спросила Сьюзен.
— Обойдёмся яблоками, — сказала Люси. — Давайте поторопимся. Мы здесь уже два дня, а ещё ничего не сделали.
— В любом случае, — добавил Эдмунд, — я больше не позволю превращать мою шляпу в корзинку для рыбы.
Они набрали в куртки побольше яблок, затем как следует напились из колодца (зная, что пресной воды взять будет негде, пока не высадятся на берегу залива) и отправились к лодке. Детям жалко было покидать Кэр-Параваль, который, даже в руинах, снова начал казаться родным домом.
— Дээмдэ лучше быть рулевым, — сказал Питер. — Мы с Эдом возьмём по веслу. Хотя минуточку. Давайте снимем кольчуги, а то испечёмся, пока доберёмся до места. Девочки сядут на носу и будут показывать направление дээмдэ, потому что он не знает пути. Стоит выйти подальше в море, чтобы обойти остров.
Вскоре зелёный лесистый берег острова отдалился, его бухточки и выступы начали сливаться, лодка поднималась и опускалась на маленьких волнах. Море вокруг ширилось, голубое вдали, зелёное и пенистое вокруг лодки. Пахло солью, не было слышно иных звуков, кроме шипения воды, ударов волны о борт и скрипа уключин. Солнце начало припекать. Люси и Сьюзен блаженствовали на носу, перегибаясь через край и стараясь окунуть руки в море, до которого никак нельзя было дотянуться. Дно, почти всё чистое, светло-песчаное с редкими пятнами пурпурных водорослей, было хорошо видно.
— Как в старые времена, — проговорила Люси. — Помнишь наше путешествие в Теревинфию, и в Гальму, к Семи островам, и к Одиноким островам?
— Да, — ответила Сьюзен, — и наш огромный корабль «Блистательный» — с лебединой шеей и резными лебедиными крыльями почти до середины палубы…
— И шёлковые паруса, и большие кормовые фонари…
— И пиры на корме, и музыкантов.
— Помнишь, как флейтисты играли, взобравшись на ванты, и казалось, что музыка звучит с небес?
Тут Сьюзен забрала у Эдмунда весло, и он пересел к Люси. Они уже обошли остров и направились к берегу — лесистому и пустынному, который вполне можно было назвать живописным, если бы дети не помнили, каким он был в прежние времена: открытым, оживлённым, полным весёлых друзей.
— Ф-фу! Здорово нудная работёнка, — заметил Питер.