Мальчики сразу приободрились. Нельзя не почувствовать себя сильным, когда смотришь на место, где одержал славную победу и получил королевство сотни лет назад. Питер и Эдмунд вскоре так увлеклись воспоминаниями о битве, что забыли про стёртые ноги и тяжёлое бремя кольчуг на своих плечах. Гном тоже заинтересовался.
Все, не сговариваясь, прибавили шагу. Идти становилось легче. Хотя слева всё ещё тянулись отвесные скалы, справа склон понижался. Вскоре это было уже не ущелье, а скорее долина. Водопады исчезли, и дети снова оказались в довольно густом лесу.
Затем — одновременно — раздалось «вз-з-з» и звук, похожий на дробь дятла. Дети ещё недоумевали, где (века назад) слышали эти звуки и почему они им так не нравятся, когда раздался крик Трама: «Ложись!» — и Люси, которая была к нему ближе всех, полетела от его толчка в заросли. Питер, оглянувшись посмотреть, не белка ли это, понял наконец, в чём дело: страшная длинная стрела впилась в ствол дерева прямо над его головой, — и, швырнув на землю Сьюзен, упал сам. В следующий миг вторая стрела пролетела над его плечом.
— Быстро! Назад! Ползком! — прохрипел Трам.
Они повернулись и поползли, извиваясь, вверх по склону, под прикрытием чащи, окружённые роем противно жужжащих мух. Стрелы свистели вокруг. Одна с резким стуком ударила в шлем Сьюзен и отскочила. Пришлось увеличить скорость, так что пот лил со всех ручьями. Потом они вскочили и побежали, согнувшись почти вдвое. Мечи мальчики держали в руках, потому что боялись о них споткнуться.
Это было ужасно тяжело — всё время вверх, обратно тем же путём, которым сюда пришли. Когда почувствовали, что не могут дальше бежать, даже ради спасения собственной жизни, дети и гном бросились в сырой мох у водопада за большим валуном. Пытаясь отдышаться, они с удивлением увидели, как далеко забрались, и, как ни вслушивались, шума погони не услышали.
— И то хорошо, что лес не обшаривают, — заметил Трам, испустив глубокий вздох. — Просто дозорные, я полагаю. Но это значит, что Мираз держит здесь сторожевой пост. Фляжки-коряжки! Чуть не попались.
— Я готов себе голову оторвать за то, что повёл вас этим путём, — сказал Питер.
— Ну, это не вы, а ваш царственный брат, король Эдмунд, — возразил гном, — первый посоветовал двинуться через Зеркальный залив.
— Боюсь, дээмдэ прав, — согласился Эдмунд, который совершенно искренне об этом не помнил с тех пор, как события приняли скверный оборот.
— С другой стороны, — продолжил Трам, — если бы мы пошли моим путём, то точно так же вышли бы на этот новый аванпост, ну или обходили бы его с таким же трудом. Думаю, этот маршрут через Зеркальный залив всё же был лучшим вариантом.
— Нет худа без добра, — заметила Сьюзен.
— Пока одно лишь худо, — возразил Эдмунд.
— Я думаю, нам надо снова идти по самому ущелью, — сказала Люси.
— Лу, ты оказалась права, — произнес Питер, — так что имеешь полное право сказать «я же вам говорила». Пошли.
— А как только мы зайдём достаточно глубоко в лес, — добавил Трам, — что бы кто ни говорил, я разведу костёр и приготовлю ужин. Однако сначала нужно убраться отсюда подальше.
Не нужно описывать, как они потащились обратно по ущелью. Это было очень тяжело, но, как ни странно, ребята чувствовали себя бодрее. Пришло второе дыхание, а слово «ужин» всех окрылило.
Они ещё засветло добрались до ельника, доставившего им столько трудностей, и расположились в соседней лощине. Утомительно было собирать хворост, но все расслабились, когда загорелся костёр и запахло жареной медвежатиной, которая показалась бы неприглядной всякому, кто провёл день в городской квартире. Гном готовил великолепно. Каждое яблоко (у них ещё оставалось несколько штук) заворачивали в ломоть медвежатины — как в тесто, — нанизывали на палочку и жарили. Сок от яблока пропитывал мясо, как яблочный соус — жареную свинину. У медведя, что питается живностью, мясо не очень вкусное; другое дело медведи, которые предпочитают фрукты и мёд, — этот оказался именно таким. Ужин был поистине великолепен. И, разумеется, посуду мыть не пришлось — все просто лежали на спине, глядя на дым из трубки Трама, вытянув ноги и болтая о том о сём. Они почти не сомневались, что найдут короля Каспиана завтра и разобьют Мираза в несколько дней. Может быть, для этой уверенности не было никаких оснований, но так им тогда казалось.
Они заснули один за другим, но все очень быстро.
Люси пробудилась от самого глубокого сна, какой только можно себе представить, с ощущением, что её позвал по имени голос, который она любит больше всего в мире. Сначала она подумала, что это голос отца, потом поняла, что нет. Тогда она подумала, что голос принадлежал Питеру, но решила, что нет, не ему. Вставать не хотелось — не потому, что чувствовала себя усталой: наоборот, удивительно отдохнула, всё, что болело, прошло, — но потому, что ей было так необычайно хорошо и уютно. Они расположились на относительно открытом месте, и Люси видела прямо над собой нарнийскую луну, которая больше нашей, и звёздное небо.
«Люси», — снова послышался зов, но голос не принадлежал ни отцу, ни Питеру. Она села, дрожа от радости, а не от страха. Луна так сияла, что лес вокруг был виден почти как днём, хотя казался ещё более диким. Позади неё был ельник, дальше вправо выступали вершины скал на той стороне ущелья, прямо перед ней лежала открытая поляна, за которой на расстоянии полёта стрелы росли деревья. Изо всех сил вглядываясь в них, Люси сказала себе: «Похоже, они шевелятся, почти идут».
Девочка встала, чувствуя, как сильно колотится сердце, и пошла им навстречу. На опушке действительно было шумно, как при сильном ветре, хотя ветра в ту ночь не было. И всё же шум был не совсем обычный. Люси ощущала мелодию, но не могла её уловить, как не могла понять слова, которые деревья едва не произнесли прошлой ночью. Во всяком случае, она различала ритм, а подойдя, почувствовала, что ноги сами так и просятся танцевать. Теперь не было сомнений, что деревья действительно движутся — сходятся и снова расходятся, как в сложных фигурах сельского танца. (Люси подумала, что это должен быть очень сельский танец, если танцуют деревья.) Она была среди них.
Первое дерево, на которое она взглянула, показалось ей вовсе не деревом, а огромным человеком с косматой бородой и целой копной волос. Она не испугалась, потому что видела такое и раньше, а когда взглянула ещё раз, человек снова стал деревом, хотя по-прежнему двигался. Вы, конечно, не увидели бы, где у него ноги или корни, ведь деревья, когда движутся, не выходят из земли, а продвигаются в ней, как мы в воде. То же самое происходило с каждым деревом, на которое она смотрела. В один миг они были дружелюбными, милыми великанами и великаншами, в которые превращается древесный народ, когда добрая магия призывает его к жизни, в следующий — вновь казались деревьями. Но даже когда они казались деревьями, это были странные, человечные деревья, а когда людьми — это были странные — ветвистые и лиственные — люди, и всё время слышался тот же странный, ритмичный, шелестящий, свежий, весёлый шум.
«Они почти проснулись», — сказала себе Люси, сознавая, что и сама вполне проснулась, полнее, чем обычно бывает.
Она бесстрашно шла между ними, пританцовывая и поминутно уступая дорогу исполинским партнёрам. Но это лишь наполовину занимало её. Она стремилась дальше, туда, откуда позвал её дорогой голос.
Вскоре Люси миновала деревья, так и не решив, что же делает: разводит руками ветки или в большом хороводе держится за руки, которые протягивают ей, наклоняясь, огромные танцоры, — и за их кольцом действительно обнаружила большую открытую поляну, где и остановилась.
Посредине прелестного, волнующего смешения света и тени её глазам предстал, окружённый танцующими деревьями, круг травы, гладкий, словно садовая лужайка. И о радость! Здесь был он, огромный лев, сияющий белизной в лунном свете и отбрасывающий огромную тень.
Если бы не движения хвоста, его можно было бы принять за каменное изваяние, но Люси и на секунду такого не подумала. Не пытаясь понять, дружелюбный это лев или дикий, она бросилась к нему, чувствуя, что сердце её разобьётся, если промедлит. Потом она осознала, что прижимается к шелковистой гриве, стараясь обхватить его шею, зарывает в неё лицо.
— Аслан, дорогой Аслан, — разрыдалась Люси. — Наконец-то ты вернулся.
Огромный зверь перекатился на бок, так что девочка оказалась между его передними лапами, и чуть коснулся языком её носа. Она же не могла оторвать взгляда от этого большого, мудрого и такого родного лица.
— Здравствуй, дитя, — сказал лев.
— Аслан, — проговорила Люси, — а ты стал ещё больше.
— Это потому, что и ты становишься старше, малютка.
— А не потому, что ты?
— Я — нет. Но с каждым годом, подрастая, ты будешь видеть меня всё бо́льшим.
Она была так счастлива, что не хотела ни о чём говорить, но заговорил Аслан:
— Люси, у тебя очень мало времени, а дело не ждёт.
— Ну разве не обидно? — воскликнула Люси. — Я ведь ясно тебя видела, а они не поверили. Они такие…
Где-то в глубине тела огромного зверя прокатилось чуть слышное рычание.
— Прости: я не собиралась ни на кого наговаривать, — но ведь всё равно нет моей вины, правда?
Лев посмотрел ей прямо в глаза, и Люси поняла, что рассердила его.
— Ах, Аслан, ты думаешь, я виновата? А что мне оставалось? Я же не могла оставить всех и пойти за тобой одна? Не смотри на меня так… Ну да, наверное, могла. Да, и я была бы не одна, с тобой. Но разве это было бы хорошо?
Аслан не ответил.
— Значит, — выговорила Люси совсем тихо, — всё оказалось бы хорошо — как-нибудь? Но как? Пожалуйста, Аслан! Мне нельзя знать?
— Знать, что могло бы произойти, дитя? Нет. Этого никто никогда не узнает.
— Вот жалость, — огорчилась Люси.
— Но каждый может узнать, что произойдёт, — продолжил Аслан. — Если ты сейчас пойдёшь обратно, разбудишь остальных и скажешь им, что снова видела меня, что вы должны все сейчас же встать и следовать за мной, — что тогда произойдёт? Есть только один способ это узнать.