— Может, и не надо ничего говорить, — задумчиво ответила Люси.
Вскоре они достигли деревьев, и сквозь них дети увидели курган, холм Аслана, воздвигнутый вокруг Стола, когда их уже не было в Нарнии.
— Наша сторона не очень-то хорошо несёт дозор, — прошептал Трам. — Нас должны были заметить раньше…
Остальные четверо на него зашикали, потому что в этот момент Аслан остановился и обернулся, глядя столь величаво, что все обрадовались, насколько может радоваться тот, кто очень напуган, и в то же время испугались, как может бояться тот, кто очень обрадован. Мальчики шагнули вперёд, Люси за ними, Сьюзен и гном отпрянули.
— О Аслан! — воскликнул король Питер, опускаясь на одно колено и поднимая тяжёлую лапу льва к своему лицу. — Я так рад и так виноват! Я вёл их не туда с самого начала, и особенно вчера утром.
— Мой дорогой сын… — только и сказал ему Аслан, затем повернулся и приветствовал Эдмунда: — Молодец. — Потом, помолчав, произнёс глубоким низким голосом: — Сьюзен.
Та ничего не ответила — только, похоже, заплакала.
— Ты слушалась страхов, дитя, — произнёс Аслан. — Подойди, дай мне дохнуть на тебя. Забудь обо всём. Стала ли ты снова храброй?
— Немножко, Аслан, — ответила Сьюзен.
— А теперь, — произнес Аслан гораздо громче, почти прорычал, хлестнув себя по бокам хвостом, — я хочу видеть этого маленького гнома, этого прославленного меченосца и лучника, который не верит во львов! Поди сюда, сын земли, поди СЮДА!
— Видения и наводнения! — едва слышно простонал Трам.
Дети, которые знали Аслана и видели, что гном ему нравится, не тревожились. Иное дело сам Трам, который никогда не видел львов вообще, а этого и подавно. Однако поступил он весьма разумно — вместо того чтобы кинуться наутёк, неверным шагом двинулся к Аслану, и тот прыгнул на него.
Вы когда-нибудь видели, как мама-кошка держит в зубах своего маленького котёнка? Это было очень похоже. Гном, сжавшийся в жалкий комочек, свисал из пасти льва. Аслан встряхнул его, так что кольчуга задребезжала, как связка ключей, а затем — алле-гоп! — гном взлетел в воздух. Он был в такой же безопасности, как в собственной постели, но не знал этого. Огромные бархатные лапы подхватили его нежно, как материнские руки, и поставили на землю.
— Ну что, сын земли, будем друзьями? — спросил Аслан.
— Д-д-да, — прохрипел гном, все ещё не в силах отдышаться.
— Ну вот и хорошо, А теперь обернитесь: луна заходит, брезжит рассвет. Нам нельзя терять время. Вы трое, сыны Адама и сын земли, ступайте в курган и разберитесь с тем, что там обнаружите.
Гном всё ещё не обрёл голос, а мальчики не осмелились попросить Аслана пойти с ними. Все трое выхватили мечи, отсалютовали, затем повернулись и, звеня кольчугами, ушли во мрак. Люси не заметила в их лицах и тени слабости, оба — и Верховный король, и король Эдмунд — казались скорее мужчинами, чем мальчиками, и девочки, стоявшие подле Аслана, проводили их уважительными взглядами.
Освещение изменилось. На востоке над горизонтом, как маленькая луна, сияла Аравир, утренняя звезда Нарнии. Аслан, который, казалось, стал ещё больше, поднял голову, тряхнул гривой и зарычал. Звук, глубокий и пульсирующий вначале, как орган, начинавшийся с низкой ноты, взмыл и стал громче, и ещё, и ещё громче, пока от него не задрожали земля и воздух. Он поднимался с холма и плыл над всей Нарнией. Внизу, в лагере Мираза, люди просыпались, бледнели, уставившись друг на друга, и хватались за оружие. Ещё ниже, на Великой реке, особенно холодной в этот предутренний час, из воды поднялись головки нимф и большая косматая голова речного бога. Дальше, в каждом поле и лесу, кролики выставляли из норок настороженные ушки, птички сонно вытаскивали клювики из-под крыльев, совы ухали, лисицы тявкали, ежи хрюкали, деревья раскачивались. В городах и деревнях матери крепче прижимали детей к груди, а мужчины вставали, чтобы зажечь свет. Далеко на северной границе великаны выглядывали в тёмные двери своих замков.
Люси и Сьюзен увидели, как что-то тёмное стекается к ним со всех сторон. Сначала это напоминало чёрный туман, стелющийся по земле, потом — чёрные штормовые волны, которые, надвигаясь, вздымаются всё выше, и, наконец, стало тем, чем было на самом деле, — движущимися лесами. Все деревья мира спешили предстать перед Асланом, однако, приближаясь, всё меньше походили на деревья, и когда вся толпа, кланяясь, приседая и приветственно размахивая руками, собралась вокруг Люси, то девочка увидела, что все они приняли человеческое обличье. Бледные девушки-берёзы встряхивали головами, женщины-ивы отбрасывали волосы с задумчивых лиц, чтобы взглянуть на Аслана, царственные буки застыли недвижно, благоговея перед ним, огромные мужественные дубы, тонкие и меланхоличные вязы, пышноволосые остролисты (сами тёмные, зато жёны их сверкали, украшенные яркими ягодами) и весёлые рябины — все склонялись и вновь выпрямлялись, приветствуя Аслана на все голоса: кто хрипло, кто скрипуче, кто певуче.
Танцующая толпа вокруг Аслана — танец начался снова — стала такой тесной, а хоровод таким быстрым, что Люси растерялась и не смогла бы ответить, когда заметила между деревьями скачущих людей. Один был юный, в одной лишь оленьей шкуре, с венком из виноградных листьев на голове. Лицо его казалось бы чересчур смазливым для юноши, не будь таким диким. Эдмунд, увидев его через несколько дней, сказал: «Этот парень способен на что угодно — абсолютно на что угодно». У него было, похоже, много имен. Бромий, Бассарей, Овен — три из них. За ним следовала толпа девушек, таких же диких, как он сам. Появился даже, как ни странно, некто на ослике. И все смеялись, и все кричали: «Эван, эван, эвоэ-э-э».
— Это игра, Аслан? — воскликнул юноша.
И тотчас игра началась. Однако, похоже, каждый имел своё представление о том, во что играет. Может быть, это были салки, но Люси так и не поняла, кто водит. Отчасти это походило на жмурки, только каждый вёл себя так, словно именно ему завязали глаза. Это могли быть прятки, только никто никого не нашёл. Вдобавок ко всему человек на ослике, старый и неимоверно толстый, провозгласил:
— Освежающее! Самое время освежиться!
Он упал с ослика, а остальные принялись взваливать его обратно, отчего у ослика создалось впечатление, что всё это цирк, и он тоже попытался показать номер, пройдя на задних ногах. И с каждой минутой всюду всё больше и больше разрастались виноградные листья! Вскоре это были не одни листья, но целые лозы, которые поднимались, оплетали ноги древесных людей и сбивали им шаг. Люси подняла руку — отбросить волосы с лица — и обнаружила, что это не волосы вовсе, а виноградная лоза. Ослик превратился в сплетение лоз. Его хвост совершенно запутался, что-то тёмное повисло между ушами. Люси присмотрелась и увидела, что это виноградная гроздь. Везде было множество гроздьев: над головой, под ногами — повсюду.
— Освежающее! Освежающее! — проревел старик, и все начали есть виноград.
Даже если у вас на родине превосходные оранжереи, такого винограда вы никогда не пробовали. Ягоды были чудесные, твёрдые и тугие на ощупь, а во рту взрывались свежей сладостью. Девочкам никогда прежде не доводилось наесться винограда вволю, а тут его было сколько угодно, и никто не требовал, чтобы они ели прилично. Кругом мелькали липкие, измазанные соком пальцы, и хотя рты у всех были набиты, смех не умолкал, повсюду разносилось гортанное «эван, эван, эвоэ», покуда все внезапно не почувствовали, что игра (как бы она ни называлась) и праздник закончились. Тогда все бросились на землю и обратили лица к Аслану, ожидая, что он скажет.
В эту самую минуту взошло солнце. Люси кое-что вспомнила и прошептала Сьюзен:
— Сью, я знаю, кто они.
— Кто?
— Мальчик с диким лицом — это Вакх, а старик на осле — силен. Помнишь, мистер Тумнус говорил нам о них, давным-давно?
— Да, конечно. Только знаешь, Люси…
— Что?
— Я бы не чувствовала себя в безопасности с Вакхом и его дикой свитой: силенами и сатирами, — если бы встретила их без Аслана.
— Я тоже думаю, что нет, — поддержала сестру Люси.
Глава двенадцатая. Колдовство и внезапное отмщение
Тем временем Трам и мальчики подошли к тёмному низкому сводчатому проходу, который вёл внутрь кургана, и два часовых-барсука (белые полосы на их щеках — вот всё, что Эдмунд мог разглядеть) поднялись, обнажив зубы, и ворчливо спросили:
— Кто идёт?
— Трам, — ответил гном, — и с ним Верховный король Питер из далёкого прошлого.
Барсуки, обнюхав руки мальчиков, хором сказали:
— Наконец-то!
— Дайте нам света, друзья, — попросил Трам.
Барсуки нашли факел сразу за аркой, Питер взял его и передал Траму.
— Пусть предводительствует дээмдэ. Мы не знаем дороги.
Трам взял факел и первым вошёл в тёмный туннель, откуда пахнуло холодом и плесенью. С потолка свисала паутина, а порой в свете факела проносилась летучая мышь. Мальчикам, которые с самого утра на железнодорожной станции находились на открытом воздухе, показалось, что они попали в ловушку или тюрьму.
— Слушай, Питер, — прошептал Эдмунд. — Посмотри на эти закорючки по стенам. Им ведь уйма лет. А всё-таки мы старше. В наше время их ещё не было.
— Да, — согласился Питер, — тут призадумаешься.
Гном шёл впереди, и остальные повернули направо, потом налево, спустились на несколько ступенек и опять пошли налево. Наконец впереди забрезжил свет. Они оказались у двери центрального помещения и услышали голоса — громкие и сердитые. За дверью было так шумно, что приближение мальчиков и гнома прошло незамеченным.
— Не нравится мне это, — шепнул Трам Питеру. — Давайте послушаем минутку, о чём они так спорят.
Все трое безмолвно застыли у дверей.
— Вы прекрасно знаете, — раздался голос («Это король», — прошептал Трам), — почему в рог не протрубили на рассвете в то утро. Разве вы забыли, что Мираз напал чуть ли не раньше, чем ушёл Трам? И мы сражались за свою жизнь часа три-четыре, если не больше. Я затрубил при первой же передышке.