Во дворике за стеной они увидели, как взрослый человек бьёт мальчика, и внезапно палка в его руках превратилась в цветок. Человек попытался его отбросить, но он прирос к руке. Рука превратилась в ветку, тело — в ствол дерева, а ноги стали корнями. Мальчик, который только что плакал, расхохотался и побежал догонять танцующих.
В маленьком городке на полпути к Бобровой плотине, где сливаются две реки, они подошли к другой школе, где усталого вида девушка учила арифметике множество мальчиков, ужасно похожих на поросят. Она выглянула в окно, увидела божественных гуляк, поющих на улице, и радостная боль пронзила её сердце. Аслан остановился прямо напротив окна и посмотрел на неё.
— О нет, нет! — воскликнула девушка. — Мне бы очень хотелось с вами, но нельзя. Я обязана продолжать работу. И дети испугаются, если увидят вас.
— Испугаются? — спросил самый похожий на поросёнка мальчик. — С кем это она там разговаривает? Давайте скажем директору, что она разговаривает со всякими там за окном, хотя должна учить нас.
— Посмотрим, кто это, — предложил другой мальчик, и все столпились у окна.
Но как только их недовольные мордочки высунулись наружу, Вакх пронзительно закричал «эван, эвоэ-э-э». Мальчики заревели от страха и, отталкивая друг друга, бросились в двери и окна. Потом говорили (неизвестно, правда ли это), что этих самых мальчиков никогда больше не видели, но в той части страны развелось много хорошеньких поросят, которых здесь раньше не было.
— Ну вот ты и свободна, моя радость, — сказал Аслан учительнице, и та выбежала на улицу и тоже присоединилась к процессии.
По Бобровой плотине они перешли реку и двинулись на восток вдоль южного берега. На крыльце одного из ветхих домишек стоял и плакал маленький мальчик, и Аслан спросил его:
— Почему ты плачешь, мой хороший?
Мальчик, который не видел львов даже на картинке, совсем не испугался.
— Тётечка очень больна, умирает.
Аслан хотел войти в домик, но дверь оказалась слишком мала и он смог просунуть внутрь лишь голову, нажал плечами (Люси и Сьюзен при этом свалились) и поднял всё сооружение, так что оно опрокинулось и развалилось. А там, всё ещё в постели, хотя постель теперь стояла на открытом воздухе, лежала старушка, такая маленькая, словно в ней текла кровь гномов. Она была на пороге смерти, но, открыв глаза и увидев светлую косматую голову льва, не закричала и не лишилась чувств, а воскликнула:
— О, Аслан! Я знала, что это правда. Я ждала этого всю жизнь. Ты пришёл забрать меня?
— Да, милая, но всего лишь на маленькую прогулку.
И пока он произносил эти несколько слов, подобно тому, как розовый свет озаряет облака, краска возвращалась на бледное лицо, глаза обретали блеск. Наконец больная села и сказала:
— Похоже, я чувствую себя значительно лучше и, думаю, не отказалась бы от лёгкого завтрака.
— Вот, матушка, испей, — сказал Вакх, поднося ей кувшин, который перед этим наполнил в колодце, но теперь в нём была не вода, а роскошное вино: яркое, как желе из красной смородины; густое, как масло; согревающее, как чай; холодное, как роса.
— Э, да ты что-то сделал с нашим колодцем! — воскликнула старушка и соскочила с постели. — Мне так даже больше нравится.
— Садись ко мне на спину, — предложил ей Аслан и прибавил, обращаясь к Люси и Сьюзен: — Вам, королевы, придётся теперь побегать.
— Нам это даже приятно, — весело отозвалась Сьюзен, и они двинулись дальше.
И так, с танцами и песнями, музыкой, смехом и рёвом, лаем и ржанием, они пришли наконец туда, где воины Мираза стояли, бросив мечи и подняв руки, а соратники Питера, всё ещё сжимавшие оружие и тяжело дышавшие, их охраняли. И не успел никто ничего сказать, как старушка соскочила со спины льва, подбежала к Каспиану, и они обнялись — это была его старая няня.
Глава пятнадцатая. Аслан открывает дверь в воздухе
При виде Аслана лица у тельмаринов застыли, колени застучали, и многие пали перед ним ниц. Они не верили в говорящих львов, и потому испугались ещё больше. Даже рыжие гномы, которые знали, что он придёт как друг, стояли разинув рты и не смели говорить. Несколько чёрных гномов, сторонников Никабрика, начали бочком отходить в сторонку. Все говорящие звери тут же окружили Аслана, принялись мурлыкать, хрюкать, пищать и повизгивать от восторга, вилять хвостами, почтительно тыкаться в него носами и бегать туда-сюда под ним и возле его ног. Если вы когда-нибудь видели, как котёнок выражает любовь большой собаке, которую знает и не боится, то очень хорошо это себе представите.
Питер с Каспианом с трудом протиснулся через толпу животных и представил спутника Аслану. Каспиан преклонил колени и поцеловал льву лапу.
— Добро пожаловать, принц, — сказал Аслан. — Чувствуешь ли ты себя достойным принять власть над Нарнией?
— Не думаю, сир, — ответил Каспиан, — ведь я всего лишь мальчик.
— Это хорошо. Если бы ты сказал, что чувствуешь себя достойным, это доказывало бы, что недостоин. Посему после нас и Верховного короля ты — король Нарнии, владетель Кэр-Параваля, император Одиноких островов, как и твои потомки, пока продлится твой род. Коронация… Но что это у нас тут?
Перед ним предстала забавная маленькая процессия из одиннадцати мышей — шесть из них несли носилки размером с географический атлас. Никто никогда не видел более удручённых мышей. Все были покрыты грязью, а некоторые — и кровью, уши были опущены, усы висели, хвосты волочились по земле, а впереди шагал трубач и играл на соломинке печальную мелодию. То, что лежало на носилках, походило на мокрый комок шерсти — всё, что осталось от Рипичипа, который хоть ещё и дышал, но был уже почти мёртв: покрытый бесчисленными ранами, с раздробленной лапой и забинтованным обрубком вместо хвоста.
— Ну, Люси, похоже, для тебя есть работа, — сказал Аслан.
В один миг девочка достала алмазную бутылочку. Хоть на каждую рану Рипичипу нужно было всего по капле, ран этих было так много, что долгое тревожное молчание стояло до тех пор, пока она не закончила и раненый не спрыгнул с носилок. Одной лапой он немедленно схватился за рукоять шпаги, другой расправил усы, потом поклонился.
— Приветствую тебя, Аслан! — прозвучал его тонкий голосок. — Я имею честь…
Тут он осёкся. Дело в том, что у него не было хвоста — то ли Люси забыла о нём, то ли лекарство, способное заживлять раны, не могло заново отращивать части тела. Рипичип начал осознавать свою потерю, когда кланялся, — возможно из-за того, что это нарушило его равновесие. Он посмотрел через правое плечо, но не увидел хвоста, поэтому вытягивал шею всё дальше, пока не повернул плечи, а следом за ними всё тело. Однако при этом повернулось и то место, из которого должен был расти хвост, так что он снова ничего не увидел. Тогда он снова вытянул шею, заглядывая через плечо, с таким же результатом. Только трижды обернувшись вокруг себя, он осознал ужасную истину.
— Я крайне смущён, — сказал Рипичип Аслану, — и в полном замешательстве. Умоляю простить меня за появление в столь неподобающем виде.
— Ты замечательно выглядишь, маленькое существо, — сказал Аслан.
— Всё равно, — возразил Рипичип. — Если что-то можно исправить… Может быть, её величество?..
Он поклонился Люси, а лев спросил:
— Но зачем тебе хвост?
— Сир, есть, спать и защищать моего короля я могу и без него, но хвост — это честь и слава мыши.
— Я иногда удивляюсь, друг, — сказал Аслан, — почему ты так много думаешь о своей чести.
— Высочайший из всех высоких королей, — промолвил Рипичип, — позвольте напомнить вам, что мы, мыши, наделены столь малыми размерами, что, если бы не защищали своё достоинство, кто-нибудь (кто измеряет его в дюймах) мог бы позволить себе неуместное развлечение на наш счёт. Вот почему я с таким усердием довожу до общего сведения, чтобы никто — если только не желает ощутить эту шпагу так близко от своего сердца, как я смогу дотянуться, — не смел говорить в моём присутствии о мышеловках, сырных корках и свечных огарках — никто, сир, будь то самый высокий дурак в Нарнии!
Здесь он бросил многозначительный взгляд на Ветролома. Впрочем, до того всегда доходило в последнюю очередь, поэтому великан даже не разобрал, о чём говорят у него под ногами, и пропустил намёк.
— Позволь узнать: почему твои сопровождающие обнажили мечи? — спросил Аслан.
— С позволения вашего высокого величества, — произнесла мышь по имени Пичичик, — мы все готовы отрубить себе хвосты, если наш предводитель останется без своего. Позор нам будет носить знаки отличия, которых лишился Верховный главнокомандующий.
— Ах, — прорычал Аслан, — ваша самоотверженность меня покорила. Не ради твоего достоинства, Рипичип, но ради любви к тебе твоего народа и ради услуги, оказанной мне твоим народом давным-давно, когда вы перегрызли верёвки, которыми я был привязан к Каменному Столу (с тех самых пор, хоть вы давно забыли об этом, вы и стали говорящими), ты получишь обратно свой хвост.
Аслан ещё не закончил говорить, а новый хвост был уже на месте. Затем, по приказу Аслана, Питер посвятил Каспиана в рыцари ордена льва, а следом уже сам Каспиан возвёл в рыцарский сан Боровика, Трама и Рипичипа, назначил доктора Корнелиуса своим лордом-канцлером и утвердил толстых медведей в их наследственном звании маршалов турнира. И все рукоплескали.
После этого тельмаринских воинов под охраной, но без тычков и насмешек, провели вброд через реку, посадили под замок в Беруне и дали им мяса и пива. Правда, на переправе они подняли шум, потому что ненавидели текущую воду так же, как зверей и деревья, однако вскоре с неприятным делом было покончено и началась лучшая часть дня.
Люси, которая уютно устроилась рядом с Асланом, не сразу поняла, что затеяли деревья, и подумала, что это танец: они и впрямь медленно двигались двумя кругами: в одном справа налево, в другом — слева направо, — а потом заметила, что они что-то сбрасывают в центр обоих кругов. Порой ей казалось, что они отрезают длинные пряди своих волос, в другой раз это выглядело, словно они отламывают кусочки пальцев, — но если так, то пальцев у них было множество, и это не причиняло им боли. Но что бы они там ни бросали, это, упав на землю, оказывалось хворостом и сухими палками. Затем три или четыре рыжих гнома вышли вперёд с огнивами и подожгли кучу, а когда она затрещала, вспыхнула и, наконец, загудела, как лесной костёр в Иванову ночь, все расселись вокруг.