— Что это он так качает головой? — удивился Эдмунд.
— А теперь кивает, — сказал Каспиан.
— И что-то течёт у него из глаз, — добавил Дриниан.
— Разве вы не видите? — воскликнула Люси. — Он плачет. Это слёзы.
— Я бы не доверял этому, госпожа, — предостерёг Дриниан. — Крокодилы тоже плачут, чтобы усыпить нашу бдительность.
— Он покачал головой, когда вы говорили это, — заметил Эдмунд. — Как будто хотел сказать «нет». Посмотрите, вот опять.
— Может, он понимает, о чём мы говорим? — предположила Люси.
Дракон бешено закивал, а Рипичип соскользнул с плеча Люси, вышел вперёд и высоким пронзительным голосом спросил:
— Дракон, ты понимаешь речь?
Дракон кивнул.
— И говорить можешь?
Он отрицательно покачал головой.
— В таком случае, — заключил Рипичип, — бессмысленно расспрашивать, что тебе нужно. Поклянись, что пришёл с дружескими намерениями, и мы тебя не тронем. Если согласен, подними над головой левую лапу.
Дракон поднял лапу, но неуклюже, потому что она была опухшей и болела из-за золотого браслета.
— Посмотрите, — заметила Люси, — у него что-то с лапой. Бедняга. Наверное, поэтому он и плачет. Может, он пришёл к нам, как лев к Андроклу, чтобы мы его вылечили?
— Осторожнее, Люси, — предупредил Каспиан. — Это очень умный дракон — может и обмануть.
Но Люси бросилась вперёд, а за ней — Рипичип, едва поспевая на своих коротких ножках, а следом за ним, разумеется, мальчики и Дриниан.
— Покажи мне свою больную лапу, — попросила Люси. — Может, я сумею тебе помочь.
Дракон, который прежде был Юстасом, с радостью протянул ей лапу, потому что помнил, как целебный бальзам Люси вылечил его от морской болезни, но его ждало разочарование. Волшебная жидкость уменьшила опухоль и слегка облегчила боль, но растворить золото не смогла.
Все столпились вокруг, наблюдая за процессом, как вдруг Каспиан, разглядывавший браслет, воскликнул:
— Смотрите!
Глава седьмая. Чем закончились приключения Юстаса
— На что? — удивился Эдмунд.
— На эмблему на браслете, — пояснил Каспиан.
— Молоточек, а над ним бриллиант, словно звезда, — медленно проговорил Дриниан, словно вспоминая. — Да, я видел это раньше.
— Ещё бы не видел! — воскликнул Каспиан. — Конечно, ты видел! Это эмблема славного нарнийского рода, а браслет принадлежал лорду Октезиану.
— Злодей! — накинулся Рипичип на дракона. — Это ты сожрал нарнийского лорда?
Но дракон что есть силы тряс головой, явно не соглашаясь с обвинением.
— А может, — предположила Люси, — это и есть лорд Октезиан, обращённый в дракона — с помощью волшебства, конечно.
— Необязательно, — возразил Эдмунд. — Всем известно, что драконы повсюду собирают золото. Но я думаю, было бы правильно предположить, что Октезиан добрался не дальше этого острова.
— Ты лорд Октезиан? — с надеждой обратилась Люси к дракону, а когда он печально покачал головой, спросила: — Может, ты заколдован? То есть я хочу сказать, ты человек?
Дракон неистово закивал, и кто-то вдруг спросил (потом все спорили кто: Люси или Эдмунд):
— А ты, случайно, не Юстас?
И Юстас, кивнув своей ужасной драконьей головой, так стукнул хвостом по воде, что все отскочили (кое-кто из матросов с такими восклицаниями, которые здесь приводить как-то неловко), чтобы не ошпариться огромными кипящими слезами, что катились из его глаз.
Люси изо всех сил старалась утешить его и даже поцеловала в покрытую чешуей морду, и каждый сказал «не повезло», и некоторые уверили, что готовы поддержать, а другие сказали, что уверены: Юстаса можно расколдовать — через день-два он станет прежним. И, разумеется, всем не терпелось услышать его историю, но говорить он, к сожалению, не мог. Он не раз пытался написать о своих приключениях на песке, но и это никак не удавалось. Прежде всего, Юстас не имел представления (он же не читал нужных книг) о том, как рассказать историю, а другая причина заключалась в том, что мышцы и нервы драконьих лап не были приспособлены для письма. В результате он никогда не добирался до конца, прежде чем начинался прилив и смывал всё написанное, а часть слов он затаптывал сам или случайно стирал взмахом хвоста. И увидеть было можно только что-то наподобие (точки поставлены вместо тех слов, которые он смазал):
«Я вшел в пеще… ракон аркон то есть дркона птому что он умер и шёл сильн ождь… проснулся и… рука болела…»
Тем не менее никто не сомневался, что характер Юстаса, ставшего драконом, заметно улучшился. Теперь он всем готов был помочь. Облетев остров, он обнаружил, что в горах водятся дикие козы и кабаны, и стал притаскивать туши животных для путешественников и чтобы пополнить припасы на корабле. К тому же убивал он их очень гуманно, одним ударом хвоста, так что они ничего не успевали почувствовать. Разумеется, он и сам съедал несколько штук, но всегда в одиночестве: ведь теперь он дракон, а драконы предпочитают сырое мясо, — и допустить, чтобы кто-нибудь видел его неопрятную трапезу, не мог. Однажды он даже торжественно притащил в лагерь высокую сосну, которую вырвал с корнем в отдалённой долине, чтобы матросы изготовили новую мачту. А вечерами, когда становилось прохладно, как всегда бывает после сильных дождей, он брал на себя роль тёплого одеяла для всех, потому что путешественники приходили погреться о его горячие бока и обсохнуть, а один его огненный выдох мог разжечь любой костёр. Иногда он сажал нескольких человек к себе на спину и летал с ними по острову, давая возможность полюбоваться зелёными склонами, высокими скалами, узкими, похожими на рвы, долинами и далеко в море, на востоке, пятном тёмно-синего цвета на голубом горизонте, которое могло означать землю.
Удовольствие (совсем новое для него) нравиться людям и, даже в большей степени, ощущение, что и ему нравятся люди, удерживало Юстаса от отчаяния, потому что быть драконом оказалось печально. Он вздрагивал, случайно увидев своё отражение, когда пролетал над горным озером; терпеть не мог огромные крылья на спине, похожие на те, что у летучей мыши, и свои ужасные кривые когти; боялся оставаться один, но при этом стыдился окружающих. По вечерам, если его не использовали как грелку, он потихоньку уходил из лагеря и сворачивался, словно змея, между лесом и водой. В таких случаях, что удивительно, утешать его чаще других приходил Рипичип. Благородная мышь покидала весёлую компанию, сидевшую вокруг лагерного костра, и садилась около головы дракона, с наветренной стороны, чтобы не ощущать дыма из его ноздрей. В случившемся с Юстасом Рипичип видел поразительную иллюстрацию того, как может повернуться колесо Фортуны, и говорил, что если бы принимал его в своём доме в Нарнии (вообще-то это был не дом, а нора, куда не влезла бы даже голова дракона, не говоря уже о теле), то привёл бы более сотни примеров, когда процветающие императоры, короли, герцоги, рыцари, поэты, любовники, астрономы, философы и волшебники попадали в самые неблагоприятные обстоятельства, но затем оправлялись и жили счастливо. Это, возможно, звучало не очень утешительно, но Юстас всегда помнил, что слова Рипичипа шли от самого сердца.
Разумеется, надо всеми, словно туча, висел вопрос, что делать с драконом, когда они будут готовы плыть дальше. Все старались не говорить при нём об этом, но иногда до него доносились фразы вроде: «Уместится ли он вдоль одного борта? Тогда придётся перетащить весь наш багаж в трюме к другому борту для равновесия», — или: «Нельзя ли его тянуть на буксире?» — или: «А он не сможет всё время лететь?» — но чаще всего говорили: «Как же мы его прокормим?» И бедняга Юстас всё отчётливее понимал, что, оказавшись на корабле, он с самого первого дня был явной помехой для всех, а сейчас стал ещё большей. И это въелось в его сознание, совсем как браслет в лапу. Он знал, что, если теребить его огромными зубищами, будет только хуже, но не мог сдержаться и время от времени пытался стащить его, особенно жаркими ночами.
Через шесть дней после их высадки на Драконий остров Эдмунд проснулся неожиданно рано. Едва начало светать, но уже можно было различить стволы деревьев между лагерем и заливом, но не дальше. А проснулся он потому, что вроде бы слышал какие-то шорохи, поэтому приподнялся на локте и осмотрелся. Через минуту ему почудилось, что по опушке леса двигается тёмная фигура. Он сразу подумал: «Может, неправда, что на этом острове нет аборигенов?» Затем решил, что это Каспиан — тот примерно того же роста, — хотя знал, что Каспиан рядом спит, на своём месте. Эдмунд прихватил шпагу и отправился на разведку.
Когда крадучись он подошёл к лесу, тёмная фигура всё ещё была там. Сейчас Эдмунд хорошо видел, что этот человек меньше Каспиана, но больше Люси, и вовсе не собирается убегать. Со шпагой наготове он уже готов был бросить вызов незнакомцу, но тот вдруг тихо спросил:
— Это ты, Эдмунд?
— Да. А ты кто?
— Ты не узнаёшь меня? Это я, Юстас.
— Боже! И правда ты. Как я рад…
— Тише, — прервал его Юстас и пошатнулся, словно его не держали ноги.
Эдмунд подскочил к нему и подставил плечо.
— Эй, что с тобой? Тебе плохо?
Юстас долго молчал, и Эдмунду уже показалось, что он потерял сознание, когда раздался наконец его голос:
— Это было страшно. Ты не поймёшь… но теперь всё в порядке. Мы можем куда-нибудь пойти поговорить? Мне пока не хочется встречаться с остальными.
— Да, конечно, куда угодно — да хоть вон на те скалы. И ещё хочу сказать, что очень рад тебя видеть — ну, когда ты снова выглядишь как обычно. Наверное, это было трудное для тебя время.
Они направились к скалам и уселись там, глядя на залив и постепенно светлеющее небо с исчезающими одна за другой звёздами. И только одна, яркая, лишь спустилась ниже к горизонту, но осталась светить.
— Я не стану рассказывать тебе одному, как стал… драконом, это потом, сразу всем, чтобы покончить с этим, — сказал Юстас. — Кстати, я даже не понимал, что я дракон, пока не услышал, когда вернулся