ужно.
— Что верно, то верно, — вступил в разговор старый моряк родом с Гальмы. — В январе и феврале дуют жуткие ветры с востока. С вашего позволения, сир, если бы кораблём командовал я, то перезимовал бы здесь, а домой отправился в марте.
— И чем бы вы, интересно, здесь питались? — не без ехидства спросил Юстас.
— Этот стол, — напомнил Раманду, — каждый день на закате уже накрыт словно для королевского пира.
— Неужели? — недоверчиво воскликнули сразу несколько матросов.
— Ваши величества, а также остальные леди и джентльмены, — сказал Ринельф, — хочу вам кое-что напомнить. Никого из нас не принуждали к этому путешествию — каждый пошёл добровольно. Почему же сейчас некоторые, глядя на этот стол, думают о королевских пиршествах? Причём, заметьте, это те самые, кто громко кричал о приключениях, когда мы отплывали из Кэр-Параваля, и клялся, что не вернётся домой, пока мы не доберёмся до конца света. А ведь были такие, кто стоял на набережной и готов был отдать всё, что имеет, лишь бы взяли их с собой. Казалось, койка юнги на «Покорителе зари» для них куда дороже рыцарских лат. Я это к тому, что мы можем оказаться такими же глупцами, как охлатопы, если вернёмся домой и скажем, что добрались до начала края света и побоялись идти дальше.
Одни поддержали его, но другие сказали, что с них достаточно.
— Как-то невесело, — шепнул Эдмунд Каспиану. — Что будем делать, если половина команды откажется продолжить путь на восток?
— Погоди, — шепнул ему Каспиан, — у меня есть кое-что в запасе.
— Ты хочешь что-то сказать, Рип? — шепнула Люси.
— Вовсе нет! Почему ваше величество так думает? — демонстративно громко ответил Рипичип. — Мои собственные планы понятны: если я смогу, то отправлюсь на восток на «Покорителе зари», ну а если не на корабле, то на своей лодочке. Когда уж и она протечёт, продолжу путешествие вплавь — ведь у меня четыре лапы. А когда не смогу плыть дальше, если к тому времени не доберусь до страны Аслана или буду смыт с края света каким-нибудь огромным водопадом, то утону, обратив нос к восходу, а главным среди говорящих мышей Нарнии станет Пичичик.
— Верно, верно! Я скажу то же самое, кроме как про водопад, которому меня не смыть, — сказал один из моряков и тихонько добавил: — И не позволю какой-то мыши взять надо мной вверх.
В этот момент поднялся Каспиан:
— Друзья, думаю, вы не совсем понимаете, какова наша цель. Вы говорите так, словно мы, будто попрошайки, умоляем вас составить нам компанию в путешествии, но это не соответствует действительности. Мы, наши царственные брат и сестра, их родственник, сэр Рипичип, добрый рыцарь, и лорд Дриниан отправляемся к краю мира, чтобы выполнить задание. Мы с удовольствием отберём из числа желающих тех, кого сочтём достойными такого смелого предприятия. Думаю, что подойдёт не каждый, — поэтому мы приказываем лорду Дриниану и мастеру Ринсу рассмотреть, кто из вас самый надёжный воин, самый умелый матрос, кто предан нам, чья жизнь безупречна, и представить нам список.
После довольно продолжительного молчания его величество воскликнул:
— Клянусь гривой Аслана! Неужели вы думаете, что каждому достаётся такая честь? Тот, кто пойдёт с нами, обретёт титул Покорителя зари, который сможет передать своим потомкам, а когда мы вернёмся в Кэр-Параваль, получит столько золота и земли, что всю жизнь не будет знать нужды. Теперь идите. Через полчаса лорд Дриниан принесёт мне список.
Члены команды молча поклонились и, разбившись на группы по несколько человек, разошлись в разные стороны.
— Теперь пойдём за лордом Рупом, — сказал Каспиан, но, обернувшись к столу, увидел, что в этом нет необходимости: лорд Руп появился, молчаливый и незаметный, пока шло обсуждение, и занял место рядом с лордом Аргозом. Дочь Раманду стояла рядом — похоже, она и помогла ему сесть на стул. Сам старец встал у него за спиной и возложил обе руки на его седую голову, и даже при свете дня было заметно лёгкое серебристое свечение, от них исходившее. На измождённом лице Рупа появилась улыбка, и он протянул одну руку Люси, другую — Каспиану. Какой-то момент казалось, что он хочет что-то сказать. Затем улыбка стала ярче, словно он испытывал приятные ощущения, глубокий вздох удовлетворения сорвался с его губ, голова склонилась вперёд, и он уснул.
— Бедный Руп! — сокрушённо вздохнула Люси. — Должно быть, пережил ужасные времена.
— Не думай об этом! — сказал Юстас.
Тем временем речь Каспиана и, возможно, присущее острову волшебство возымели то действие, которого он добивался. Большинство тех, кто стремился завершить путешествие, ощутили себя совсем по-другому, лишаясь возможности в нём участвовать, и, разумеется, каждый заявил, что вовсе не собирался возвращаться, а те, что не высказывали желания плыть дальше, видели, что их становится всё меньше, и оттого испытывали неловкость. И пока эти полчаса не истекли, матросы ходили и подлизывались (так говорят школьники) к Дриниану и Ринсу, чтобы их включили в список. И вскоре не желавших продолжать плавание осталось только трое, и они изо всех сил старались убедить остальных присоединиться к ним, но потом остался только один, а под конец передумал и он.
Когда прошло полчаса, все снова собрались у стола Аслана, чтобы услышать вердикт Дриниана и Ринса, которые вместе с Каспианом обсуждали список. Его величество согласился взять всех моряков, кроме того, кто передумал в последний момент. Матроса звали Питтенкрим, и, пока остальные искали край света, он оставался на острове, а теперь сожалел, что не поехал со всеми. Питтенкрим был не из тех, кто мог бы получить удовольствие от общения с Раманду и его дочерью (как, впрочем, и они с ним). Часто шли дожди, и хотя каждый вечер на столе появлялась великолепная трапеза, это не приносило ему большой радости. Он рассказывал, что его в дрожь бросало от необходимости сидеть (в любую погоду) на одном конце стола с четырьмя спящими лордами. А когда остальные вернулись, Питтенкрим почувствовал себя настолько неловко, что на обратном пути высадился на Одиноких островах и уехал в Тархистан, где рассказывал удивительные истории о своих приключениях на краю света, пока не поверил в них сам. Так что, можно сказать, в каком-то смысле он жил счастливо, если бы не одно обстоятельство: он терпеть не мог мышей.
В этот вечер они ели и пили все вместе за стоявшим среди колонн большим столом, на котором волшебным образом снова оказалась трапеза, а на следующее утро, в то самое время, когда прилетели и улетели большие птицы, «Покоритель зари» снова пустился в плавание.
— Госпожа моя, — сказал Каспиан перед отъездом, — я надеюсь снова побеседовать с тобой, когда сниму заклятие.
Дочь Раманду посмотрела на него и улыбнулась.
Глава пятнадцатая. Чудеса последнего моря
Вскоре после того, как корабль покинул остров Раманду, стало ясно, что они вышли за пределы мира. Всё было другое. Прежде всего путешественники обнаружили, что меньше нуждаются в сне. Никому не хотелось ни спать, ни есть, ни даже говорить, разве что тихо и так, перекинуться парой слов. Ещё удивил свет. Солнце, появляясь утром, казалось в два, если не в три раза больше обычного. И каждое утро — Люси это поражало больше всего — крупные белые птицы вереницей пролетали над их головами, что-то распевая человеческими голосами на неизвестном языке, и исчезали за кормой, направляясь завтракать к столу Аслана. Через некоторое время они пролетали в обратном направлении и исчезали на востоке.
На второй день плавания, перегнувшись через левый борт, Люси обратила внимание на необыкновенно чистую воду, а ещё заметила маленький чёрный предмет размером с башмак, двигавшийся вперёд с той же скоростью, что и корабль. Какое-то время ей казалось, что предмет плывёт по поверхности, но тут кок выбросил из камбуза кусок засохшего хлеба, и тот оказался выше предмета. Люси поняла, что он не может находиться на поверхности. Вдруг на какое-то мгновение он стал гораздо больше, а минуту спустя снова сделался прежнего размера.
Люси поняла, что уже видела нечто подобное раньше, только не могла вспомнить где. Схватившись за лоб, сморщившись, даже высунув язык от усердия в попытке воскресить в памяти те обстоятельства, через некоторое время она всё-таки вспомнила. Ну конечно! Это было похоже на то, когда видишь из окна поезда в яркий солнечный день чёрную тень твоего собственного вагона, бегущую по полям с той же скоростью. Вот поезд въезжает в овраг, и тут же тень подпрыгивает, становится больше, двигаясь по склону. Затем поезд выезжает из оврага, и — хоп! — чёрная тень снова становится обычного размера и бежит по полям.
«Это наша тень! Тень «Покорителя зари», — догадалась Люси. — Наша тень бежит по дну моря и становится больше, когда попадает на холм. Но в таком случае вода ещё чище, чем я думала! Боже, я вижу дно моря, до которого многие сажени!..» В то же мгновение она поняла, что серебристое пространство, которое видела уже некоторое время, но не обращала на него внимания, — это песок на морском дне, а более тёмные или, наоборот, светлые пятна — вовсе не свет и тени на поверхности, а реальные предметы на дне. Сейчас, например, корабль проплывал над массой лиловатой зелени с широкой извивающейся светло-серой полосой посредине. Теперь, понимая, что находится на дне, Люси старалась разглядеть получше. Заметив какие-то тёмные тени, мягко покачивавшиеся над всеми остальными, она подумала, что они похожи на деревья на ветру: настоящий подводный лес.
Когда корабль проплыл над этим лесом, а бледная полоса соединилась с другой такой же, Люси подумала: «Как было бы хорошо очутиться там! Эта полоса похожа на тропинку в лесу, а место, где она соединяется с другой, можно назвать развилкой. Но что это? Лес вроде кончается. Похоже, полоска действительно дорога! Да вот она, идёт по песку, только изменила цвет и по краям появились какие-то точки. Наверное, это камни. А теперь она становится шире.
Но на самом деле она не расширялась, а приближалась. Люси поняла это потому, что к ней приблизилась тень от корабля. Тут дорога — теперь Люси была уверена, что это дорога, — начала петлять: явно взбиралась на крутой холм. Осмотревшись, девочка увидела то, что и должна была, глядя на петляющую дорогу с вершины холма; смогла даже разглядеть лучи солнца, падающие сквозь толщу воды на лесистую долину. В отдалении всё мешалось, превращаясь в тусклую зелень, но некоторые места — куда попадает солнечный свет, подумала Люси, — были ярко-синего цвета.