— Не слишком ли много ты позволяешь себе, Ринельф! — оборвал его Каспиан.
— Нет, сир! Он совершенно прав, — вступился Дриниан за вперёдсмотрящего.
— Клянусь гривой Аслана! — воскликнул Каспиан. — Я всегда думал, что вы мои подданные, а не наставники.
— Я не твой подданный, — заявил Эдмунд, — и поэтому говорю: ты не можешь так поступить!
— Ну вот опять… — вздохнул Каспиан. — Что ты имеешь в виду?
— С позволения вашего величества, мы имеем в виду — не должны, — с почтительным поклоном произнёс Рипичип. — Вы король Нарнии, а значит, нарушите слово, которое дали своим подданным, в частности Траму, если не вернётесь. Вы не должны пускаться в рискованные приключения, словно частное лицо. И если ваше величество не желает слушать доводы разума, проявлением наивысшей преданности каждого на корабле будет разоружить и связать вас, пока не придёте в себя.
— Верно, — согласился Эдмунд, — как Одиссея, когда он хотел услышать пение сирен.
Рука Каспиана потянулась было к эфесу шпаги, но тут раздался голос Люси:
— И кроме того, ты обещал дочери Раманду, что вернёшься.
— Ну хорошо, пусть так. — Минуту Каспиан помолчал в нерешительности, затем крикнул на весь корабль: — Будь по-вашему. Путешествие окончено. Мы все возвращаемся. Поднимите шлюпку.
— Сир, — сказал Рипичип, — возвращаются не все: я, как уже говорил…
— Замолчи! — выкрикнул Каспиан в гневе. — Лучше не дразни меня. Кто-нибудь может утихомирить этого мышиного начальника?
— Ваше величество обещали, — стоял на своём храбрый Рипичип, — быть добрым правителем говорящих зверей Нарнии.
— Да, говорящих, но не болтающих без умолку, — буркнул Каспиан, в гневе слетел вниз по трапу и исчез в каюте, хлопнув дверью.
Когда друзья через некоторое время пришли к нему, его величество изменился до неузнаваемости: побледнел, а в глазах стояли слёзы.
— Нехорошо, — проговорил Каспиан покаянно. — Надо было держать себя в руках. Со мной говорил Аслан. Нет, его здесь не было, да он и не поместился бы в каюте, но эта золотая львиная голова на стене вдруг ожила и заговорила. Это было ужасно… Его глаза. Он не ругал меня… только сначала был суров. Но всё равно это было ужасно. И он сказал… сказал… нет, не могу… самое плохое, что он мог сказать. Вы поплывёте дальше: Рип и Эдмунд, и Люси, и Юстас, — а я должен буду возвращаться. Один. Прямо сейчас.
— Каспиан, дорогой, — сказала Люси, — ты же знал, что мы вернёмся в свой мир.
— Да, — всхлипнул Каспиан, — но я не думал, что так скоро.
— Тебе станет лучше, когда вернёшься на остров Раманду, — попыталась успокоить его величество Люси.
Спустя какое-то время он немного взбодрился, но расставание было печальным, и я не стану подробно его описывать. Около двух часов дня, снабжённые продовольствием и водой (хотя всем казалось, что ни еда, ни вода им не понадобятся), с лодочкой Рипичипа на борту, шлюпка стала удаляться от «Покорителя зари» на вёслах по бесконечному ковру из лилий. Корабль, такой большой и уютный снизу, поднял все флаги и выставил все щиты в честь отплытия его величества короля Нарнии, потом сделал поворот и медленно, на вёслах двинулся на запад. И Люси, хоть и уронила несколько слезинок, не ощущала того, что ожидала. Свет, тишина, аромат Серебряного моря, даже (как ни удивительно) одиночество потрясали.
Грести не было необходимости: течение неуклонно несло шлюпку на восток. Опять никто не спал и не ел. Всю ночь и весь следующей день судёнышко скользило по глади моря на восток, а едва занялся рассвет третьего дня — такой яркий, что ни я, ни вы не могли бы вынести этого сияния даже в тёмных очках, — им явилось чудо. Казалось, между шлюпкой и небом встала стена, зеленовато-серая, дрожащая, мерцающая. Затем вышло солнце, и путешественники в первый раз увидели его сквозь эту стену, которая окрасилась в чудесные радужные цвета. Тут все поняли, что это вовсе не стена, а гигантская волна, бесконечно застывшая, словно водопад. Она была футов тридцати в высоту, и течение быстро несло шлюпку к ней. Можно было бы предположить, что они подумают об опасности, но нет, да и вряд ли кто-то другой стал бы думать на их месте, потому что теперь видели не только то, что позади волны, но и то, что позади солнца, и всё благодаря воде последнего моря, которая сделала их глаза более зоркими. А позади солнца, на востоке, виднелась горная гряда, и горы те были такие высокие, что никто не видел их вершин или забыл, что видел. Никто также не запомнил, что видел в той стороне небо. А горы, должно быть, действительно находились за пределами мира, потому как на их вершинах полагалось лежать снегу и льду, даже будь они в двадцать раз ниже, а эти оставались зелёными, поросшими лесами, с водопадами по всей высоте. Вдруг с востока по-дул бриз, разметал верх волны в пену и взволновал гладкую воду вокруг шлюпки. Это длилось всего мгновение, но и его хватило, чтобы остаться в памяти навсегда. Каждый из них ощутил благоухание и услышал звуки музыки. Эдмунд и Юстас никогда потом не говорили об этом, а Люси только и могла сказать, что у неё едва не разорвалось сердце, но вовсе не потому, что музыка была такой печальной.
Никто из сидевших в шлюпке не сомневался, что видит за концом света страну Аслана.
В этот момент они оказались на мелководье, шлюпка ткнулась в землю, и Рипичип сказал:
— Дальше я пойду один.
Никто даже не пытался его остановить, потому что всё, казалось, было предопределено заранее. Дети просто помогли спустить на воду его маленькую лодочку. Отстегнув свою шпагу («Больше она мне не нужна»), храбрый Рипичип забросил её подальше в море, покрытое лилиями, но она не утонула, а так и осталась торчать вертикально, так что над водой виднелся её эфес. Попрощавшись с друзьями, ради них пытаясь принять грустный вид, хотя на самом деле лучился радостью, мышиный король в первый и последний раз позволил Люси то, чего ей всегда хотелось: обнять его и погладить. Затем Рипичип быстро запрыгнул в лодочку и взял весло, и его тут же подхватило течение, и он поплыл — только тёмная фигурка виднелась среди лилий. Лодочка двигалась всё быстрее, и её относило в сторону волны, которая оказалась гладким зелёным склоном, где лилии не росли. На секунду лодочка с Рипичипом застыла на самой верхушке волны, затем пропала, и с тех пор никто не может утверждать, что когда-нибудь видел мышиного рыцаря, но я думаю, что он благополучно попал в страну Аслана, где и живёт по сей день.
Когда встало солнце, горы за краем света поблекли. Волна осталась, но теперь за ней виднелось только синее небо.
Дети вылезли из шлюпки и пошли вброд, но не по направлению к волне, а на юг, оставив водную стену слева. Никто из них не мог бы сказать, почему так поступил, — это тоже было предрешено. И хотя каждый чувствовал, что стал взрослее на «Покорителе зари» — так и было на самом деле, — сейчас ощущал себя маленьким, поэтому среди лилий они брели, взявшись за руки. Вода была тёплой, и с каждым их шагом становилось мельче. В конце концов дети оказались на сухом песке, а потом и на огромной равнине с мягкой невысокой травой, почти того же уровня, что и Серебряное море, ровной и гладкой, без единой кочки.
И, разумеется, как всегда бывает на плоских местах, где нет деревьев, казалось, что впереди небо сходится с травой, но по мере продвижения вперёд у каждого возникло странное ощущение, что небо действительно упало и соприкоснулось с землёй: голубая стена, очень яркая, но крепкая, настоящая, больше похожая на стекло, чем на что-то другое. Вскоре ощущение переросло в уверенность: это действительно стена, причём совсем близко.
Прямо перед собой, у основания неба, на зелёной траве дети заметили что-то настолько белое, что даже их глаза слепило, а когда подошли ближе, то увидели, что это ягнёнок.
— Не хотите ли перекусить? — спросил он приятным мягким голосом.
Тут только друзья заметили, что на траве разложен костёр, где на углях печётся рыба. Впервые за многие дни дети вдруг ощутили голод и с удовольствием поели. Рыба оказалась восхитительной.
— Скажи, — обратилась к ягнёнку Люси, — это дорога в страну Аслана?
— Да, но не для вас. Вы можете попасть туда через дверь, что находится в вашем мире.
— Ты хочешь сказать, что в нашем мире тоже существует дорога в страну Аслана? — воскликнул Эдмунд.
— Дорога в мою страну существует в каждом из миров, — проговорил ягнёнок, прямо на их глазах из снежно-белого превращаясь в рыжевато-золотистого и увеличиваясь в размерах.
Вскоре над ними возвышался сам Аслан с сияющей гривой.
— Дорогой Аслан! — обрадовалась Люси. — Скажи нам, как попасть в твою страну из нашего мира.
— Я буду показывать тебе дорогу, — пообещал Великий лев, — но не скажу, долог будет путь или короток. Знай одно: лежит он через реку — но бояться не надо, поскольку там будет мост. А сейчас идём: я открою для вас дверь в свою страну.
— Аслан, — попросила Люси. — Прежде чем мы пойдём, скажи: когда мы сможем снова вернуться в Нарнию? И хорошо бы, чтобы это произошло поскорее!
— Дорогая, — мягко сказал Аслан, — вы с братом больше никогда туда не вернётесь.
— О нет, Аслан! — в отчаянии хором воскликнули Эдмунд и Люси.
— Вы выросли, дети, и пора знакомиться со своим собственным миром.
— Дело не в Нарнии, — всхлипнула Люси, — а в тебе. Мы же никогда тебя больше не увидим.
— Это не так, дорогое дитя, — возразил Аслан.
— Вы… вы тоже будете в нашем мире? — спросил Эдмунд.
— Да, — подтвердил Аслан, — но под другим именем, так что вам придётся научиться меня узнавать. Потому вы и попали в Нарнию, чтобы узнавать меня всюду.
— И Юстас тоже больше не вернётся? — спросила Люси.
— Дитя, я могу сказать тебе только то, что касается тебя. Пойдёмте, я открою дверь.
В это мгновение голубая стена раздвинулась, как расходится занавес, из-за неба полился ярчайший белый свет, каждый из детей ощутил прикосновение гривы льва и напутственный поцелуй на лбу — и снова очутился в задней спальне дома дяди Гарольда и тёти Альберты в Кембридже.