Рыцарь-послушник схватился за свиток так, как утопающий хватается за бревно.
Библиотекарь вернулся к Фомину.
— Одно мгновение, доблестный рыцарь. Так… Я наложил заклинание тишины, теперь наш разговор не отвлечёт ищущего И-Гора.
— Ищущий И-Гор очень впечатлителен, — заметил Фомин.
— Да. В его годы это естественно. Происшедшее он воспринимает как позор Замка. Но разве позор — не выпить реку? Не поднять скалу? Не остановить бурю?
— Последствия для Замка могут быть серьёзными.
— Конечно, — вздохнул библиотекарь. — К счастью, присутствие Небесов отведёт гнев Степи. Куда хуже было бы, если бы после свадьбы умер молодой барон.
— Но с чего это ему умирать?
— Не знаю. Просто слишком уж часто мужья степных принцесс оставляют своих жён вдовами. А вдовы ищут опоры в отеческом доме.
— Император не позволит Замку отойти к Степи.
— Сейчас не позволит. Но Степь терпелива… Впрочем, вам, доблестный рыцарь, наши мелкие злодейства скучны.
— Мне они не кажутся мелкими, — честно ответил Фомин.
— А крупные злодейства надоедают ещё быстрее… Давайте отвлечёмся от них хоть ненадолго. Я давно искал встречи с рыцарем Дома Кор. Насколько мне известно, вы ведёте свою историю со времён Межпотопья.
— Даже и не историю. Мы там жили. Вернее, тогда. А потом — отправились в долгий полёт. Вернулись, а здесь… — Фомин повёл рукой, показывая, что он нашёл — здесь.
С самого начала они не скрывали — кто они и откуда. Да и зачем скрывать? В мире, где Император объявлял себя сыном Солнца, Хан — сыном Ветра, а маркизы, графы и бароны роднились с молниями и вулканами, рассказы о Межпотопье воспринимались как само собой разумеющееся. Создание легенды. Восхождение на пьедестал.
— Насколько я понимаю, вы в родстве с Небесами?
— В нашем мире такого деления не было. Или почти не было, — поправился Фомин. — Я родился на планете Крови, мы её называли Марсом, но остальные рыцари нашего Дома — уроженцы Земли.
— Марс… — задумался библиотекарь. — Понятно, отчего Небесы выбрали вас своим посредником. А Навь — был ли в ваше время Навь-Город?
— Подземные заводы, убежища, метрополитен, — начал перечислять Фомин. — Но всё это являлось составной частью обычных поселений…
— А муты?
— Тогда люди с генетическими девиациями либо жили, как и все остальные, либо помещались под надзор в специальные учреждения.
— Они уживались в обществе?
— Ну… Вообще-то отмечалось, что они склонны к агрессии против собственного вида. Я не медик.
— Понятно, понятно… Не удивляйтесь, доблестный рыцарь. Межпотопье — моя страсть. Я пытаюсь восстановить хронологию, изучаю уцелевшие свитки — увы, их мало, очень мало. Поэтому и обрадовался случаю порасспросить вас, доблестный рыцарь.
— Расспрашивайте, — согласился Фомин. Обрадовался: в библиотеку позвали! Лошадь ведут на свадьбу не пиво пить, а воду возить.
— Какое у вас было принято летосчисление?
— Новая эра. Произвольный ноль, дата рождения мифического Иисуса Христа.
— Ну почему же мифического? Вполне… нет, о нём мы поговорим позже, если будет такое желание. Лучше расскажите мне о времени, близком вам. О событиях значения всеобщего, событиях-маяках. — Держался библиотекарь так, словно не с рыцарем разговаривает, а с равным. Здоровый народный демократизм. Это хорошо.
— Одна тысяча девятьсот четырнадцатый год — мировая война. Семнадцатый год — революция в России. Тридцать девятый год — Вторая мировая война. Пятьдесят седьмой — первый спутник. Шестьдесят первый — человек в космосе, Юрий Гагарин. Шестьдесят четвёртый — Леонов и Феоктистов высаживаются на Луне. Шестьдесят девятый — экипаж Комарова на Марсе. Девяносто четвёртый — первое возвращение с Венеры и последняя мировая война. Двадцать девятого декабря двухтысячного года, простите, родился я. А седьмого ноября две тысячи двадцать шестого года — первый старт к звёздам, я — бортинженер. Полёт к Маленькому Муку, коричневому карлику в шести световых месяцах от Солнца. Слетали. Расчётное время полёта — четыре года. Вернулись — и нашли, что нашли.
— Так, так. И когда же, по-вашему, вы вернулись?
— Судя по всему, со времени нашего отлёта прошло около восьми тысяч лет.
— А Небесы? Думается, они ведут точный счёт годам?
— Мне тоже так думается. Только они предпочитают спрашивать, а не рассказывать.
— Ну да, ну да… По моим подсчётам, если они могут заинтересовать вас, сейчас идёт восемь тысяч сорок шестой год от Рождества Христова. Второй потоп случился в две тысячи девяносто седьмом году. Судя по всему, Земля столкнулась с астероидом.
— Но… Но разве космический флот не мог отвести угрозу?
— Космический флот вместе со всеми внеземными поселениями восстал против Диктатуры Земли — так в документах Небесов. Не удивлюсь, что именно Небесы и подправили траекторию астероида. Молчание их красноречиво.
— Астероид…
Об астероидной угрозе много говорили ещё в конце двадцатого века, но с появлением пространственных двигателей угроза эта разделила судьбу оспы, голубого кита и Аральского моря. Хотя море собирались воссоздать.
Получается, астероидную угрозу воссоздали раньше.
— Ещё вопрос, доблестный рыцарь: до… — библиотекарь сверился с листком, на который он записывал слова Фомина, — …до одна тысяча пятьдесят седьмого года никто не наблюдал Небесов? Или Навь?
— Ходили всякие слухи, но никто всерьёз их не воспринимал. Летающие тарелки, снежные люди…
— Всё-таки слухи были, — удовлетворённо произнёс библиотекарь. Затем встал, подошёл к полке с цистами. — Я ведь не из досужего любопытства спрашиваю, доблестный рыцарь. Просто пытаюсь понять. Не сходятся у меня концы с концами. Не то чтобы совсем не сходятся, скорее всё время появляются новые концы. Лишние. Лезут и лезут. Позвольте познакомить вас с отчётом Ильзе. Это очень древняя рукопись, датируется приблизительно двухтысячным годом, и говорится в ней о Марсе. Сама рукопись хранится в Императорской библиотеке, её скопировал по моей просьбе мастер Маар.
Фомин развернул свиток…
1
— Ещё два поворота, и станет легче. — Разведчик остановился, подождал, пока Ильзе восстановит дыхание. Костюм «Б-3» — штука неплохая, но в узких лазах скорее помеха.
Вано и Тамара, сверяясь с жирокомпасом, рисовали карту. Остров Сокровищ, подумал разведчик. Пиастры, пиастры…
Наконец пыхтение прекратилось.
— Вы карабин-то опустите, а то пальнёт невзначай. Если кто и встретится, так сосунки. И вообще, они сзади не нападают.
Ильзе сделал вид, что не слышит. Конечно, после гибели отряда Зайцева нервы у всех раздёрганы, но иметь в арьергарде напуганного стрелка — подарочек из того ещё мешочка. Впрочем, это — данность. Ещё одна данность, только и всего. В конце концов, между Ильзе и ним — двое. Хотя для «Тимура» что два тела, что пять… Мощные у нас карабины. Аккумуляторы бы им под стать делали…
Разведчик переключил фонарь на свет самый тусклый, экономный. Оно и полезней. С ярким-то ещё белые мухи налетят…
Тоннель был узким, очень узким. Приходилось пригибаться, а порой и на четвереньки вставать. Ничего, жестоковыйных среди нас нет. Вымерли жестоковыйные. Как динозавры.
— Второй поворот, теперь свободнее станет.
Стены раздвинулись, ушли, тусклый свет не поспевал за ними, отчего тьма казалась ещё гуще. Головастики в асфальтовой луже. И руки-ноги вот-вот застынут.
Разведчик выпрямился, потянулся — с хрустом, проверяя каждую косточку, каждую связку. Отозвались все — разнобойно, вяло, как уставшие новобранцы. Нехорошо. Ну-тко, повторим! Ещё! И ещё!
Наконец хор стал стройнее, слаженнее.
— Что это вы делаете? — Тамара смотрела на разведчика с удивлением. — Пещерную зарядку, комплекс разведчика номер четыре?
— Что-то вроде этого.
Она тоже помахала руками — так, за компанию, от избытка сил.
— Веселитесь? — Вано с катушкой за спиной был похож на гнома-переростка, перепрятывающего сокровища.
— Где вы? — подал с поверхности голос Миадзаки.
— Определяемся, — пробурчал Вано. — Попляшем, попляшем и определимся.
Тамара замерла, потом медленно выпрямилась.
— Куб семнадцать — двадцать три — четыре, — ответила она через минуту.
— Плюс-минус…
— Один и восемь.
— С такой погрешностью романисты рисуют карту клада, чтобы искать подольше, листажа ради. Пальцем в землю. — Вано явно сердился. На что? Вернее, на кого?
— С таким жирокомпасом спасибо, что пальцем хоть в землю, а не в небо.
— Новые привезут в лучшем случае через два месяца. Нужно было цэ-калибровку тщательнее проводить.
— Цэ-калибровку я проводила, проверочное испытание жирокомпас выдержал. На поверхности. И вообще, браниться удобнее тоже на поверхности. — Тамара демонстративно отвернулась.
— Именно. — Ильзе надоело слушать препирательства. Милые бранятся, а посторонним в потёмках блукать. Среди пиявок. — Вано, вы бы насчёт иллюминации похлопотали.
— Ах да. — Вано забормотал в переговорник: — Сейчас, Сато запускает двигатель. — Он установил «жирафу», выдвинул шею на три метра. Сводов не достал. — Подключаю.
Свет от «жирафы» — не чета коптилке.
— Это… Это… — Тамара вцепилась в локоть разведчика. — Этого просто не может быть!
— Интересно, правда? — Разведчик осторожно высвободил руку.
Никто не ответил, ошеломление — полное. Первым очнулся Ильзе…
— Почему вы не сообщили об этом сразу?
— Я сообщил, — спокойно ответил разведчик. — Иначе нас бы не было здесь — и сейчас.
— Хорошо. — Ильзе вдруг понял: напиши разведчик отчёт поподробнее, то он, Ильзе, в экспедицию и не попал бы. Или попал, но шестым номером. — Наверное, вы просто не смогли рассмотреть как следует…
— Ясное дело — не мог. С моей-то коптилкой… — Разведчик погасил фонарь.
— Это ведь не просто «пещера возможно искусственного происхождения». Это, бесспорно, артефакт. — Ильзе говорил чётко, словно диктовал. Собственно, так оно и было — по кабелю и звук, и картинка передавались наверх, в краулер Миадзаки. Любой беспристрастный наблюдатель поймёт — именно Ильзе первым понял, что они встретили сооружение Странников. Возможно, оно так и будет названо — «Зал Ильзе» или «Станция Ильзе».
— Несомненный артефакт, — протянул Вано. — Артефактище.
Требовалось время, чтобы осознать масштаб находки. Была бы это плита какая-нибудь, скелет прямоходящего двухордового, наконец, ржавая шестерёнка — сработали бы навыки. Шестерёнки и прежде находили.
— Это станция метро… — Тамара сказала вслух то, что думали все.
— М-да… Определённое сходство, конечно, есть… — согласился Вано. — Станция «Киевская». Или «Рижская».
Свет «жирафы» отражался на мозаичных стенах, колоннах, сводах. Преобладали цвета лимона и охры.
— А вот и путь. — Тамара показала на жёлоб, гладкий до блеска, уходящий в тоннель.
— Рельсы, рельсы где? — Вано вдруг стало смешно. — Надо же — выползет сейчас поезд, они сядут, и поедем мы на «Библиотеку имени Ленина». Нуль-пространство.
— Не следует ожидать полного сходства. — Ильзе не принимал шутливого тона. Неуместен он, такой тон, перед лицом глобального открытия. Перед лицом истории. — И торопиться с далеко — очень далеко — идущими выводами не стоит тоже.
— Никаких выводов, помилуйте. Просто — первое впечатление. — Вано совершенно не желал конфликтовать с начальником. Сегодня — начальник, завтра — большой начальник, послезавтра — царь и бог. — Вот у вас, — обратился он к разведчику, — первое впечатление какое… каким было?
— Первое? Хм… Испугался, что угодил к бабушке.
— Куда, простите? — Вано с разведчиками старался держаться предельно ровно. Всяко случиться может: У него самого бывший лучший друг оказался в разведчиках.
— Это предание такое, будто где-то в подземелье сидит бабушка-пиявка и нянчит бессчётных внучат. Или внучков?
— Брр, — передёрнула плечами Тамара.
— Не наводите панику. — Однако Ильзе крепче сжал карабин.
— Никакой паники. Пиявицы под поверхностью нападают редко.
— Почему? — приободрился Ильзе.
— Не знаю. О них мы вообще знаем очень и очень мало. Как и об остальном.
— Кто мало знает, а кто мало говорит. Это разные вещи. Болтать обо всём…
— Да, конечно. — Разведчик прошёл вдоль зала. — Хотя, не исключаю, кроме того пути, которым мы прошли, есть и другие. И в них пиявицы как раз и гнездятся.
— Гнездятся?
— Ну да. Никаноров нашёл гнездовье пиявиц в районе Большого Сырта, около полусотни малых особей.
— Что-то я ничего не слышала об этом. — Тамара любила поговорить о пиявках, пауках и прочей фауне, сидя в кают-компании, на базе, но здесь… Конечно, она не суеверная, но с разговорами можно и подождать. Сейчас дел невпроворот — произвести обмеры, хотя бы запечатлеть поверхность, а времени мало.
— А чего кричать-то? Панику сеять. — Ильзе тоже не слышал, но не зря же призывали к предельной осторожности. Вот он и осторожен.
— Лупят их, лупят, а извести не могут, — пробормотал Вано.
— Кого лупят?
— Известно кого, пиявок.
— Ничего, весной проведут массовый отстрел… — утешил Ильзе. Вано — хороший исполнитель, преданный. Немного порассуждать любит, но немного — можно. Хуже, когда подчинённый молчит. Молчит, молчит, да и вымолчит этакое… хорошо, если в разведчики…
— На вашем счету уже есть пиявка?
— Есть. — Ильзе любовно погладил карабин. — Уложил штучку.
Эту «штучку» приписывали себе по меньшей мере полдюжины стрелков Станции Красной. Её, ту пиявку, прозвали Дракулой, и не без причины: семнадцать пуль оказалось в теле, чья главная, последняя, решающая?
— Будем, товарищи, считать, что мы отдохнули, пора и поработать, — продолжил он и закинул наконец карабин за спину. — Тамара, Вано, подключайте периферию к жирокомпасу, будем снимать подробный план. Вы… э… товарищ, попробуйте пройти в тоннель, разумеется, осторожненько, недалеконько.
— Попробую, как не попробовать. На то мы и разведчики — пробовать.
Тамара посмотрела вслед удалявшемуся разведчику. Своих забот мало, можно подумать. Она подсоединила кабель к жирокомпасу, теперь он связан с вычислителем на краулере, и что бы ни случилось, данные будут сохранены. Вано носил по залу «жирафу», она помогала — то есть разматывала потихоньку кабель с катушки и закрепляла липучками к полу, чтобы не спутался. Тонкий, но очень прочный кабель. Прошлый век, конечно, но в марсианских пещерах радиоволны вели себя странно, порой — более чем странно. Концентраторы массы, магнитных и прочих полей, спорили одни до хрипоты, до пены, другие выявляли вредителей, третьи призывали объединить усилия и объединяли, но приборы, дважды проверенные, трижды модернизированные и четырежды опечатанные, наверху вели себя безупречно, а под поверхностью продолжали врать, причём всегда — по-разному. Поэтому самой точной считалась совсем уже рутинная работа, с помощью рулетки, рейки и теодолита. Это для тех, кто придёт вслед. Может, для нас же — после утверждения комплексного плана обследования «Объекта Ильзе» (в том, что именно так назовут этот зал, она не сомневалась). Если, конечно, со следующим отрядом не придёт Рейтё. Но и тогда вряд ли, слишком уж расплодилось артефактов Рейтё: «Площадка Рейтё», «Водокачка Рейтё», «Ангар Рейтё»… Наверху намекают на личную нескромность, Рейтё оправдывается энтузиазмом и настойчивыми просьбами сотрудников. Вот если бы можно было меняться: Ильзе — водокачку, а Рейтё — зал ожидания? Название выкристаллизовалось, и она произнесла его вслух.
— «Зал ожидания Ильзе».
— Что? А, это… Точно. Зал ожидания и есть. — Вано прикрыл глаза, будто вспоминал что-то. — Нужно мне было на Таймыр, к Зубову. День в похожем зале прокуковал, ожидая попутки. И странно, людей мало было, совсем мало.
Ильзе только кивнул. С понятием девочка, почувствовала название.
2
Разведчик неторопливо шёл к чёрному проёму тоннеля. Нарушать священную заповедь разведчиков — будить тихое лихо — не хотелось, да ещё имея за спиной эту чудную троицу. С другой стороны, он достаточно пожил разведчиком, чтобы стать фаталистом. Достаточно — срок неопределённый, но семь месяцев — это семь месяцев. Вдвое больше средней продолжительности разведческой службы.
Сходство со станцией метрополитена было велико, но не абсолютно. Не было эскалаторов, ведущих к поверхности, не было рельсов, зато встречались не то скамьи, не то саркофаги — выросты из мраморного пола, на ощупь более напоминающие дерево, чем камень. Может, действительно скамейка.
Он спустился в жёлоб, тянувшийся вдоль стены и уходивший во тьму тоннеля. Блестящий и с виду очень гладкий, он был совсем не скользким: сила сцепления.
Разведчик наклонился. Действительно, гладко, до блеска, он увидел собственное отражение, искажённое, конечно, но отражение.
Чем ближе подходил он к чёрному провалу, тем медленнее становился его шаг. Естественное желание. Теперь ещё и к темноте привыкнуть нужно, «жирафа», она же в тысячу свечей слепит. Те, кто на поверхности, думают — светит.
Постояв, он почти приноровился к сумраку. Человеческий глаз способен уловить единичный квант световой энергии — научно доказанный факт.
Он достал из нагрудного кармашка гриб, пожевал. Нужно будет ещё поискать в Сырых Пещерах, полезный гриб, питательный для сетчатки. Жаль, пиявицы тоже его любят.
Квант не квант, а кое-что он различал вполне отчётливо — безо всяких очков глаза стали видеть запредельные цвета, и оттого мир из чёрного стал многоцветным. Интересно кактусы проверить на компонент «Н». В смысле — ночное видение.
Разноцветья много, а смотреть не на что. Тоннель словно матовой бумагой выстлан, за исключением зеркального жёлоба, отблески «жирафы» вязли и исчезали. Интересное местечко. Не люблю интересные, люблю скучные. Чтобы шёл-шёл, ничего не нашёл, никого не встретил. Ну, пока и не встретил, ни одной живой души на целых десять шагов вперёд. А что на одиннадцатом, он и не старался угадать. Всему свои пределы — ночному зрению, родовому мужеству, видовому страху. Человек, он ведь существо боязливое, оттого и стремится врагов своих извести напрочь, срубить под самый корешок, чтобы впредь жить спокойно.
Он углубился достаточно для того, чтобы не слышать шума, а свет если и долетал, то именно — квантами.
Тоннель постепенно уходил в глубину — не круто, едва-едва, где-то на градус-полтора. Никаких ветвлений, но он всё-таки сделал метку на стене «1КР» и стрелочку — разведчик, бывший когда-то Корнеем Ропоткиным, первая отметка от известного места, значит. Мелок хороший, светиться лет сто будет — для тех, кто умеет смотреть. Или фонарик включат, тоже заметят. Нужно ведь и о людях подумать.
Значок он ставил каждые десять шагов. Стандарт разведчика. Чтобы не торопиться особенно. Туда опозданий не бывает. Хотя, говорят, там лучше, чем здесь. Значит, есть перспектива, вера в светлое будущее.
Неладное он заметил на сорок второй отметке. Неладное — это чужая метка и что-то ещё. Метка светилась желтоватым светом, месячная.
Он подошёл ближе — так осторожно, как только мог. «1025, СД». Сергей Дубинин. Разведчик, пропавший без вести второго декабря. Пропал-то он, наверное, раньше, просто второго декабря истёк крайний срок возвращения. Бывало, конечно, что возвращались и пропавшие — вернее, зафиксирован единственный случай, с Берсеневым, но ему крепко повезло — он открыл колонию Манны Подземной, на ней и держался три недели, пока не срослись переломы. Но здесь — никаких надежд. Под меткой лежало то, что некогда принадлежало Дубинину, — одежда, медальон, кислородная коробочка, маска и сабля, — лежало так, словно хозяин, изголодавшийся по морю, остервенело срывал их с себя, стремясь поскорее погрузиться в тёплые воды. Или дорвавшийся до борделя ударник труда.
Он начал перебирать все известные ему напасти, способные извлечь тело подобным образом. А чего и перебирать-то? Не знает он, не знает.
Плохо.
Хотя бы направление вычислить, понять, догнало ЭТО Дубинина или встретило. Где опасность? Хотя, конечно, месяц прошёл…
Он перебирал одежду. Обыкновенная, старая, потрёпанная. Никаких следов крови или иных биологических жидкостей на глаз не определялось. А определялся — он включил фонарь, еле-еле, светлячок в тумане — определялся чёрный порошок. Очень чёрный и очень лёгкий — он разлетался от движений разведчика — при здешней-то атмосфере.
Порошка оказалось мало, горсть, ну, две. Был он немаркий, перчатка после прикосновения осталась прежней.
Что-то новенькое.
Он выпрямился, замер. Нет, ничего даже не показалось, просто внутри заныло противно. У одних от страха сердце колотится, волосы дыбом встают, а у него вот ноет. Парасимпатическая система. Хорошо хоть до медвежьей болезни не доходит. Хотя случалась и болезнь…
Он стоял недвижно минут пять, зная, что это не даст почти ничего. Врождённые инстинкты здесь обманывают, за ним ведь не человек охотится, не волк. С другой стороны, и он тоже не укладывается в инстинкты местной фауны.
Медленно пошёл он дальше. Немножко пройдём, а потом — назад.
Теперь он ставил свои знаки под дубининскими, идя вдвое медленнее против прежнего. Вот дойдёт до сотой отметки и повернёт назад.
Не дошёл.
Позади раздался выстрел, другой, третий…
3
Вероятно, придётся за него просить.
Ильзе с неудовольствием смотрел вслед удалявшемуся разведчику. Просить не хотелось, это значило некоторым образом связать своё имя с именем разведчика.
Но и не просить было бы плохо — и для положения, и вообще…
Разведчик скрылся в тёмном провале тоннеля.
Ильзе перевёл взгляд на Тамару с Вано. Те снимали трёхмерный план зала. Следовало подойти, дать какое-нибудь указание, но ничего в голову не приходило. В конце концов, он не топограф. Его очередь как учёного наступит чуть позже. Хотя… Нет, разумеется, необходимо уже сейчас составить впечатление — хотя бы и неопределённое, рой гипотез. Созвездие гипотез, поправил он себя. Методология современной науки требовала охвата всестороннего, полного, мозговой штурм.
Ну, с мозгами-то у нас ничего… Даже хорошо…
Ильзе медленно шёл по залу. Антропоцентрические идеи сами лезут в голову, но нужно представить себе и иную точку зрения. Для объёмного видения. Ну, например…
Ничего особенного в голову не приходило. Можно, конечно, потрясти мешок. Что выскочит из головы первым, то и схватить… лепрозорий, например. Почему лепрозорий? А собирались здесь больные и заражённые особи, собирались и…
Что — и?
Наличие только одного пути говорит о том, что место это — не проходной двор, а скорее склад. Кладовочка, как у хомяка, — сравнение показалось удачным. Он закинул карабин за спину, вытащил из планшета блокнот с карандашом и записал: «Кладовочка», «Зал ожидания» — тут он поставил вопросительный знак, «Лепрозорий» — здесь два вопросительных знака. Пока и хватит, до новых фактов. А их, фактов, — только нагнись.
Он в самом деле нагнулся. Мрамор или что-то очень похожее. Но где пыль? Выглядит так, будто только что провели уборку перед визитом чрезвычайного инспектора.
Ильзе пошёл вдоль стены, противоположной той, где работали Вано с Тамарой. А хорошо, что он решил сам возглавить экспедицию. Чутьё, предвидение, интуиция — называйте как угодно, но факт остаётся фактом — он в очередной раз оказывается в нужном месте в нужное время.
Очень нужное время, нужнее не бывает. Земля разочаровалась в Марсе, поток средств за последние три года уменьшился втрое. Девять десятых времени уходило на поддержание жизнедеятельности, притом что стандарты неуклонно снижались: Всё меньше воды, даже вторичной, да и с едой… Правда, удалось культивировать манну, но вкусу неё… И всё-таки не будь манны, жилось бы много хуже.
Щель в стене он заметил именно потому, что задумался, задумался и встал. Была она почти незаметной, но Тамара передвинула «жирафу», и узор на стене изменился. Чуть-чуть, но он заметил.
Ильзе провёл рукою. Да, действительно, часть стены слегка выступала, на сантиметр, даже меньше. Дверь! Это дверь! Вернее, нечто, весьма напоминающее дверь, поправился Ильзе. Никто не увидел, он увидел.
Подумав немного, он позвал ассистентов. Не то чтобы Ильзе боялся, будто Тамара с Вано сами что-нибудь найдут, но всё-таки, всё-таки…
— Очень, очень любопытно. — Зафиксировав находку, Вано постучал костяшками кисти по поверхности. Если и была пустота, так запросто не простучишь. — Попытаемся открыть?
— Попытаемся, — согласился Ильзе.
— Тянуть или пихать, вот в чём вопрос. — Шутливостью Вано пытался скрыть волнение, но удавалось плохо. Действительно, очень похоже на дверь, и что за ней?
— Тянуть. — Тамара прикрепила к поверхности тросик с липучками. Прочность на разрыв — десять тонн. Откуда им взять такое усилие…
— Погодите. — Ильзе умерил пыл ассистентов. — На поверхности нас слышно?
— И слышно, и видно, — отозвался Миадзаки. — Запись идёт на два аппарата, потому не волнуйтесь, работайте спокойно.
— Мы постараемся, товарищ Миадзаки, — заверил Вано.
— Я в этом совершенно уверен, Вано-сан. Как и в том, что в следующий раз ты будешь сидеть у самописцев, а я буду там, внизу.
— Будешь, будешь, потерпи…
— Давайте не отвлекаться. — Ильзе и вообще-то не любил пустых разговоров, а эту запись уж точно будут смотреть и смотреть.
— Слушаюсь. — Вано чуть было не ляпнул «все тут будем» и был рад, что шеф вовремя оборвал. Миадзаки порой шутки понимал, а порой — нет, и никто не знал, какая фаза у него в данный момент.
Второй конец прилепили к полу.
— Может, подождём разведчика?– спросила Тамара. — Мало ли что…
— Сейчас его присутствие необязательно, — отрезал Ильзе. Не то чтобы он был против, нет, наоборот, но теперь, после Тамариного «мало ли что», заминка могла быть истолкована как неуверенность в собственных силах. Да и что такого может разведчик, чего не может он, Ильзе? Как там у Буссенара? Проводник-индус приводил героя к логову тигра, но главная работа падала всё-таки на героя. Иначе каким бы он был героем?
— Все должны быть предельно внимательны и осторожны. Тамара становится слева, Вано — справа, я — по центру. Оружие с предохранителя снять. Дверь раскрываем с усилием в сто килограммов. Свет направить на объект.
Они встали по диспозиции. «Айне колонне марширт», — мелькнуло в голове у Ильзе. Ничего, ничего, порядок ещё никогда, да и никому, не вредил. Вано запустил «мураша», маленькую лебёдочку, пропускавшую через систему блоков тросик, прикреплённый к двери. Проигрываем в расстоянии, выигрываем в силе. Ну, в расстоянии-то проигрываем, кто спорит, до Земли сейчас двести миллионов пустых вёрст. А вот насчёт выигрыша в силе… Самое время выиграть. Хоть что-нибудь.
Трос натянулся, липучки держали мёртво.
— Не поддаётся, — пробормотал Вано.
— Увеличьте усилие до ста пятидесяти килограммов.
Вано повернул регулятор «мураша».
Может, действительно: не тянуть, а толкать?
Но тут плита подалась и повернулась, повернулась, как самая обыкновенная дверь на вертикальной оси.
4
Пуля, выпущенная из карабина «Тимур», в условиях марсианской атмосферы за первую секунду пролетает тысячу семьсот пятьдесят метров и совершает за это время три тысячи триста оборотов вокруг своей оси. Если встреченное препятствие содержит в том или ином виде воду, то происходит пробой звукового барьера, что ведёт к гомогенизации всех водосодержащих структур. При дальнейшем снижении скорости пуля распадается на двенадцать сегментов-лепестков, которые, продолжая вращательное движение, расходятся радианом в 45 градусов, оставляя за собой то, что в обиходе называется фаршем. Сконструированный для поражения некробиотических структур, «Тимур» применялся и в условиях марсианской колонии, поскольку обычное стрелковое оружие оказалось малоэффективным против представителей марсианской фауны.
Сейчас Ильзе выпустил в образовавшийся проём все пятнадцать пуль менее чем за шесть секунд.
— Стреляйте! Стреляйте же! — кричал он, дрожащими руками меняя магазин.
— Куда? — Вано крепко держал револьвер обеими руками, но цели не видел. Хотя после «Тимура» его пукалка что одеколон после бритья.
— Дракон! Вы что, ослепли?
Наконец магазин встал на место.
— Я ничего не вижу, — твёрдо сказал Вано.
— Он ушёл, ушёл вглубь!
— И я не видела, — подала голос Тамара.
— Смотреть, смотреть нужно было!
— Я смотрю…
За дверью в криптоновом свете «жирафы» виднелся коридор. Самый обыкновенный коридор, уходящий вдаль. Стены уже не мозаичные, а выложены одноцветными шестиугольниками. Никакое существо укрыться здесь просто не могло, но…
Ильзе вызвал Миадзаки:
— Эй, поверхность, что видели?
— Всё видели, всё слышали, всё записывали.
— Дракона, дракона зафиксировали?
— Нет, Ильзе-сан. Возможно, неудачное расположение камер тому виной, но никого, кроме вас, мне увидеть не удалось.
— Повторите запись в замедленном режиме.
— Слушаюсь, Ильзе-сан.
Насчёт неудачного расположения камер Миадзаки сказал не подумав. Стояли они на «жирафе» так, что обеспечивали практически круговой обзор в разрешении одна минута и по фронту — одна десятая минуты. А фронтом как раз и являлась дверь и прилегающее к ней пространство.
— Извините, Ильзе-сан, камеры не зафиксировали присутствия других существ. Только…
— Только?
— Только ваше месторасположение в поверхностной системе координат вдруг сместилось на… на сорок восемь метров. Сместилось, а через три с половиной секунды вернулось на прежнее место.
— Ага. — Иного слова у Вано не нашлось. Конечно, в очередной раз всё спишут на неполадки приборов. Бритва Оккама. Если какое-либо явление можно объяснить неполадкой прибора — объясняйте именно неполадкой прибора. В другой раз просите новый. И ремонтируйте, ремонтируйте, ремонтируйте старые.
Они стояли, не зная, что делать дальше. Ильзе растерянно смотрел то на подчинённых, то на открывшийся коридор.
— Но я видел… Сразу после того, как открылась дверь.
— Мы не видели. И оптика не видела.
— Оптика… Мало ли мы знаем фокусов и оптики и прочей техники, — но говорил он без напора, устало. Оправдываясь, словно и не начальник.
— Тогда где он, дракон? — спросила Тамара. Она в отряде была вторым номером, и потому состояние Ильзе её не просто интересовало — задевало. Задевало непосредственно и сильно.
Давало шанс.
— Не знаю. Ускользнул туда. — Ильзе повёл карабином в сторону коридора.
И Тамара и Вано проводили ствол взглядом.
— Разведчик, — пробормотал Вано.
— Что?
— Разведчик возвращается.
Долгое время спорили, какой стиль бега лучший для Марса — кенгуру или бекаса? Разведчик явно предпочитал бекаса, и казалось, что вместо ног у него колёсики. Шустренькие такие колёсики. Вано даже позавидовал. Надо бы и самому поддерживать форму, только вот когда тренироваться? Во сне разве…
— Я не опоздал?
— Самую малость, — ответила разведчику Тамара. — Тут дракон являлся избирательно. Ильзе видел, остальные, включая технику, — нет.
— Вы… Вы видели дракона?
— Да, — буркнул Ильзе. Он чувствовал себя Галилеем перед судом инквизиции. «А всё-таки она вертится».
Дыхание постепенно возвращалось к разведчику, и синева лица сменилась бледностью, бледностью, заметной даже в бодрящем свете «жирафы».
— Какого дракона?
— Что значит «какого»?
— Я неверно выразился, — поправился разведчик. — На какого дракона он походил: на западного — мощная тварь, динозавр, или на восточного — длинная змея с крыльями?
— А… — задумался Ильзе. — Понимаете, он так внезапно выскочил, и ракурс… Скорее на восточного. Змея… или гигантская гусеница, покрытая щетиной, волосками… голова, особенно у пасти, усеяна такими… отростками… или щупальцами… словно медуза-Горгона…
— И вы в него стреляли? — В голосе разведчика слышалось неприкрытое восхищение.
— Да. Пуля в пулю. Но он ушёл…
— Послушайте, — Тамара нетерпеливо перебила Ильзе, — мы, по-вашему, временно ослепли, раз ничего не видели?
— Вы нашли замечательное определение: «временно ослепли». — Разведчик почти отдышался. — Знаете, как уж или удав гипнотизирует добычу? Они настолько сливаются с местностью, что мозг лягушки не воспринимает их, а видит только движение язычка, который кажется лакомой добычей, — и лягушка сама лезет в пасть.
— Спасибо. Значит, я — лягушка-квакушка.
— Скорее царевна-лягушка, — галантно возразил разведчик.
Вано эти разговоры не нравились. Понятно, что разведчик старается подслужиться к начальнику, но останется ли Ильзе начальником? Не похоже. Человек, на которого кидаются драконы…
— Я не специалист по удавам, но никогда не слышала о загипнотизированных объективах. Миадзаки ничего не видел, на лентах ничего не записано…
Действительно, наверху у Миадзаки стояли старые рекордеры, ленточные. Он, Вано, их сам чинил не раз. И не два. Но дело не в рекордерах, а в том, что Тамара, похоже, оставалась вторым номером. Ему-то всё равно, а ей — нет. Хотя оставаться под командой свихнувшегося Ильзе, готового палить в призраков, — радости мало.
— И я тоже не заметил никаких признаков присутствия каких-либо существ.
Тамара благодарно взглянула на Вано.
— Обычно дракона видит один человек из группы, поскольку считается, что появление его относится к особого рода феноменам, скорее ментального, нежели физического характера, — уклончиво ответил разведчик.
Ага, разведчик тоже считает, что у Ильзе в голове закоротило, только выражается мудрёно. Ну, понятно. Действительно, не вязать же начальника. Будь кто другой… Вано представил, что свихнулся разведчик. Нет, тоже не особенно и свяжешь. Начнёт саблей махать… Всё-таки у разведчика нет ствола, потому он менее опасен. А вот Ильзе…
— То есть мне это привиделось? — Ильзе на кривой не объедешь. И не обойдёшь.
— Скорее — открылось. Это сродни шестому чувству, интуиции…
— Тогда, может быть, вы скажете, что означает сие видение? — Тамара не хотела отдавать инициативу.
— Не знаю. Просто имеются описания подобных случаев. Дважды на Венере, один раз на Весте и один раз на Мимасе.
— Какой-то межпланетный дракон получается. — Тамара злилась всё больше и больше.
— «Ovidium Dauge», — вспомнил Вано. — Но ведь это легенда.
— Да, — согласился разведчик.
— Вот что, — решительно произнесла Тамара, — давайте-ка посмотрим, куда уполз ваш дракон. Пятнадцать пуль — хорошая порция для любого дракона. Тем более — восточного.
Ильзе ирония не нравилась, но он предпочёл её не замечать.
Действительно, может, уполз дракон и где-нибудь лежит, подыхает. Ментальный, ха! Моментальный, так будет правильнее, а он единственный, кто среагировал.
— Мы пойдём обследовать коридор. — Уверенность, по крайней мере внешне, вернулась к нему. — Впереди — я, за мной — разведчик, третий — Вано. Вы, Тамара, остаётесь здесь, так сказать, обеспечиваете тылы.
Это была месть. Дракон или не дракон, но что-нибудь они вполне могут найти. Может быть, даже нечто-нибудь. Но Тамара при том присутствовать не будет.
— Я бы хотела… — начала она, но Ильзе оборвал:
— Потом, милочка, потом.
— Потом не получится. — Разведчику предложение Ильзе не понравилось. — Одного человека оставлять здесь нельзя.
— Вы же были здесь один, — возразил Ильзе.
— Ну, если она зачислена в разведчики…
— Хорошо, пойдёте с нами. — Ильзе почувствовал, что переборщил. Не было у него таких прав — в разведчики зачислять. За самоуправство могут и самого, того… зачислить.
— Минуту, — попросил Вано, — я только «мураша» отцеплю.
Ушло у него, конечно, больше — минут пять. Всё это время Ильзе что-то бормотал сквозь зубы, нетерпеливо посматривая на окружающих. Нет, с ним явно что-то не в порядке.
— А «жирафу» здесь оставим?
— Нет. Приведите аппарат в походное положение.
Ещё пять минут зубовного скрежета.
— Готово, — наконец доложил Вано.
— Тогда займите своё место в колонне.
О притолоку не ударишься, дверь высокая. А коридор за ней, если, конечно, уместно говорить о коридоре, — ещё выше, в два роста. Под ногами тот же мрамороподобный материал, стены также облицованы похожими на мрамор шестиугольными пластинами, прочно, без зазоров, подогнанными друг к другу и переходящими в сводчатый потолок.
— Он очень метко стрелял, — вполголоса сказал разведчику Вано.
— Что?
— Нигде нет следов пуль.
— Нет, — согласился разведчик и поставил значок на стене.
— Зачем это?
— Привычка, дурная привычка. Прежде каторжникам приковывали к ноге ядро. Отбыв наказание или бежав, они всю оставшуюся жизнь приволакивали ногу.
— Не понял, при чём здесь ядро?
— Да это я так… Кстати, вот и пуля.
— Где?
— А вот. — Разведчик показал под ноги. — Выбилась из сил. Изнемогла.
Вано наклонился. Пуля действительно просто лежала. Не новенькая, всё-таки через ствол прошла, но не распустившаяся.
Действительно, летела-летела и села.
Чуть дальше валялись и остальные.
— Чертовщина. — Ильзе едва не упал, но, взмахнув карабином, удержался на ногах. И от выстрела — тоже.
— Эй, внизу, я теряю, теряю вас! — сквозь треск в наушнике пробился голос Миадзаки.
— Как это — теряешь? — Вано невольно обернулся. Провод исправно сматывался с катушки, неоновая лампочка исправно тлела, сообщая, что линия не порвана.
Но теперь ответом был только треск.
— Миадзаки! Миадзаки!
И треск пропал. А потом погас светильник — мгновенно, разом.
— Что там у вас? — Голос Ильзе в темноте напугал — громкий и злой.
— Техническая неисправность. Нет связи с поверхностью.
— Причина?
— Не знаю. Возможно, что-то наверху, у Миадзаки. Или обрыв кабеля. — Последнее Вано сказал так, наобум. До сих пор кабель был самой надёжной частью связи — его и топором не перерубишь. Но всё когда-нибудь случается впервые.
— Включайте фонари, только экономно, — распорядился Ильзе.
— Лучше бы по очереди, — предложил разведчик. — Мало ли что, путь хоть и обратный, но…
— Вы предлагаете идти назад? — искренне удивился Ильзе.
— Конечно, — ещё искреннее ответил разведчик.
— Нет, нет. Во всяком случае, не сразу. Пройдём ещё немного, осмотримся…
— Обратный путь, знаете, не лёгок…
— Ничего, я на вас надеюсь.
Странно, но в полумраке коридор казался бескрайним, бесконечным. Вход отдалился не на метры — на жизни.
Всё это от гипоксии плюс усталости плюс темновой астении.
Нехорошо. Такой шанс — открыть нечто, стоящее каравана с Земли. А караван — это новое оборудование и места для возвращения на Землю.
Вано знал, что на Землю вернётся едва ли десятая часть, остальных ждёт Луна. Он, впрочем, не прочь остаться и на Марсе, ведь кого-нибудь да оставят, хотя бы на две старейшие базы.
Они дошли до поворота, крутого, почти прямого. Что дальше? А дальше от коридора разбегались другие ходы — с дверями открытыми, полуоткрытыми и закрытыми, но открывающимися от обыкновенного ручного усилия. Они шли, только заглядывая внутрь и видя те же переходы, переходы. Лабиринт.
Разведчик прилежно рисовал значки, Ильзе ещё пару раз требовал связи с поверхностью, но тут Вано был бессилен, хотя по-прежнему сматывал с катушки нить, надеясь, что неисправность — наверху и Миадзаки чудом сумеет её исправить. Чудом — потому что у того не было ни диагностических приборов, ни инструментов, ни запасных блоков. Всё, что Миадзаки мог, — это постукивать по корпусу умного ящика. Вероятность починки таким способом — корень квадратный из минус единицы. Для Марса это привычный шанс.
Наконец они открыли дверь, за которой было что угодно, но не коридор.
Пространство внутри загромождено вдоль и поперёк трубами, лианами, шлангами — всё зависело от угла зрения и фантазии.
— Я настоятельно советую начать возвращение. — Разведчик говорил просительно (а собственно, как он мог ещё говорить?), но чувствовалось — не отстанет.
— Уже начали, — отмахнулся Ильзе. — Вот только этот объект осмотрю.
— Тогда хотя бы выключите фонарь.
— Шутите?
— Здесь могут водиться белые мухи.
— Что за мухи?
— Белые. Из доклада Кауфмана.
— А, вы об этом… Легенда, бред умирающего.
— Я их и сам видел однажды.
— Ну, вы, разведчики, чего только не видите. Удивительно, как и целы остаётесь.
— Сам удивляюсь, — согласился разведчик, но от входа отошёл подальше. За ним попятились и Вано, и, поколебавшись секунду, — Тамара. И без того материала достаточно, куда же больше?
Но Ильзе вошёл в раж. Ему казалось, что следующая находка будет весомее, значимей и всю славу может получить другой, счастливчик, пришедший на готовенькое. А за ним останется репутация человека, остановившегося в шаге от величайшего открытия. Ему нужен успех, не маленький, значимый для сотни-другой специалистов, а такой, чтобы прогреметь на весь Марс, нет, больше — Землю. Кем был Рейтё до того, как открыл Карьер? Человеком, которого знала дюжина сослуживцев. Для руководства же он оставался «эй, как вас там…». А теперь — начальник Базы, ежегодно летает на Землю, перевёл туда семью и готовится там, на Земле, сменить Амбарцумяна, директора Института Марса. Случай? Нет, Рейтё шёл к нему каждодневно. Могло ли не встретиться ему Колесо? Да, могло и не встретиться. Но мог ли Рейтё, найдя Колесо, не отыскать Карьер? Вот это уже вряд ли. Он, Ильзе, должен отыскать такое, что превзойдёт все находки. Выпал случай — так держи, держи его, как того тигра. Пусть он кидается на кого угодно — ты, главное, не выпускай хвост.
Он мог приказать идти вперёд разведчику. Да что разведчику — каждому бойцу своего отряда. Именно — бойцу, ведь Марс — это передовая науки. Только ведь
В бой идёт отряд,
Командир впереди,
Алый бант горит на груди…
Ильзе включил фонарь на полную мощность. Белые мухи, как же. Что он во тьме увидит?
Луч упирался в переплетение серых лиан, стволов, стоек и труб. Теплица. Или джунгли, только засохшие, как засыхает фикус в пустой, покинутой квартире.
Гербарий народного правосудия.
Давно уже Ильзе не чувствовал лёгкости Марса. Привык, примерился, это в первые дни скакал козлом. Но сегодня он ощутил гнёт. По возвращении на Землю, говорят, первые месяцы не столько ходишь, сколько годишь… шагнул — и отдыхаешь, дух переводишь. Всё втрое тяжелей кажется — и ходьба, и работа, и просто жизнь. Сейчас — словно Земля.
Но отступать не пришлось, не пришлось и сражаться. Пропал подвиг. Он, Ильзе, от подвигов не бегает, а это главное. Для самого себя главное,
— Никакой активности не наблюдается. Во всяком случае, на первый взгляд, — сообщил он. Голос хриплый, пересохший. Ничего удивительного, атмосфера такая.
— Мне присоединиться? — спросил разведчик.
— Нет нужды. Следите за флангами.
Какие фланги? Как за ними следить? Но прозвучало хорошо.
Ильзе дошёл до противоположной стены. Окошко, круглое окошко. Иллюминатор. Он потрогал. Похоже, стекло.
— В стене определяется отверстие круглой формы диаметром двадцать сантиметров, заполненное прозрачным материалом. — Ему и самому не понравилась суконная речь, но — так будет правильно. Не визжать, не захлёбываться от восторга. Спокойный, деловой анализ. — Вижу рядом прямоугольное отверстие. Дверь, конечно, дверь… — Он позабыл разом все правила. — Бред какой-то…
На двери была надпись. Никаких иероглифов или клинописи. Обыкновенные буквы. Кириллица. «Лаборатория № 2».
— Идите сюда, ко мне, — позвал он севшим голосом.
Вот тебе и открытие. Нашли старую базу. Просто забытую старую базу — и всё. Почести… Земля… Он чувствовал себя гелиевым баллоном, вдруг налетевшим на колючку.
— Да… — протянул разведчик.
— Это… Это наша база? — Тамара смотрела недоверчиво. — Старая база?
— Можно и так сказать.
— А как ещё? — Ильзе опустил руки — буквально. Карабин вдруг показался тяжёлой и бесполезной штукой.
— Идём дальше. — Разведчик не торопился отвечать.
— Идём, почему нет. — Но Ильзе не шевельнулся. Устал он. Устал.
Разведчик толкнул дверь. Потом приналёг. Нехотя, со скрипом, она отворилась. Скрип больше чувствовался — плечом, отдавая в зубы. Особенности марсианской акустики.
— Конечно, старая база. — Вано оглядел помещение. Столы, стулья, бумага.
— Не просто старая. Очень старая. — Разведчик подошёл к висевшему на стене календарю. Подумать только, отрывной календарь! — Пятнадцатое сентября одна тысяча девятьсот тридцать третьего года.
— Что? — Ильзе не подошёл — подбежал.
Все четверо, они стояли перед календариком.
— Шутка. Шутники здесь были, вот…
— Давайте посмотрим остальные бумаги, — предложил разведчик.
Чем хороша марсианская атмосфера, так это тем, что ничего здесь не гниёт. А маски хорошо защищают от пыли.
Все документы были датированы тридцать третьим годом. Нет, не все — были и тридцать вторым и даже двадцать девятым. Самые обыкновенные документы: еженедельные планы, отчёты, служебные записки, журналы наблюдений. Но всего поразительнее оказался плакат. На плакате изображён был юноша, почти ребёнок, в окружении седобородых старцев. «Император Александр IV под мудрым руководством Радетелей России».
— Шутники зашли слишком далеко…
Из помещения выходило ещё две двери. Одна шла в меньшую комнату, похоже, в кабинет. Другая — в коридор. И коридор пересекался скальной породой.
— Обвал?
— Что же мы нашли? — Вано потерянно стоял перед серой ноздреватой стеной.
— Полагаю, это — следы Странников.
— При чём тут Странники? Какое они имеют отношение к тридцать третьему году?
— Вы видели котёнка, пытающегося поймать собственный хвост?
— Странники — это хвост?
— Скорее котёнок. А хвост — мы.
— Нет, погодите, погодите, какой хвост? Какие Странники? — Вано потряс головой. — О чём это вы?
— Да так… Мысли вслух… Теория множественности миров Джордано Бруно подразумевала не столько инопланетные, сколько земные цивилизации… Смертьпланетчики пробивают дыры в иные миры… И это — одна из дыр.
— Множественность… То есть…
— Распалась связь времён… У нас будет время подумать. Масса времени… — Разведчик выхватил саблю, коснулся ею плеча Вано: — Сим посвящаю тебя, о Вано, в ряды разведчиков, людей пытливых, отважных и бесшабашных…
— Прекратите балаган, — оборвал разведчика Ильзе. Ему почему-то не хотелось ни слушать, ни видеть происходящее. Да не почему-то, просто …..
— И тебя посвящаю, о Ильзе… И тебя, Тамара. Добро пожаловать в отряд разведчиков!
— Действительно, что за комедия? — Тамара хотела отстраниться, но разведчик успел положить пятнашку.
— Ритуал, — вздохнул разведчик. — Просто ритуал. Вас теперь ведь зачислят добровольцами.
— Почему?
— Ну, сами должны понимать… Лучше в разведчики, чем на костёр… Увидите много интересного… может быть…
— Не городите ерунды, — оборвал его Ильзе. Как, его — в разведчики? Это мы ещё посмотрим. Он, Ильзе, не пилот какой-нибудь, а служащий одиннадцатой категории. Такими не бросаются. Он пригодится… — Да, не говорите ничего Миадзаки, — скомандовал он.
— Не скажем. — Разведчик опять посмотрел на Ильзе с уважением. — Конечно, не скажем…