Хроники невозможного. Фактор «Х» для русского прорыва в будущее — страница 13 из 21

О графе Цеппелине, Циолковском и Жуковском

Подчас даже гений, который считается признанным специалистом, не всегда может оценить идеи другого гения. История с Николаем Жуковским, графом Цеппелином и великим Константином Циолковским, основателем космонавтики – тому примером.

Начнем, пожалуй, с Первой мировой. Кто из ее историков не знает, какую роль в первом ее периоде сыграли цеппелины – цельнометаллические дирижабли типа LZ? Воздушные корабли, летающие сигары с металлическим корпусом, внутри которого – мягкие баллонеты, наполненные легким водородом. С самыми мощными на тот момент моторами «Майбах», способные летать на тысячи километров и нести на себе несколько тонн бомб. «Эльцеты» ночами терроризировали Англию, налетая на крупные города, на Лондон – в первую голову. Конечно, навигационное оборудование тогда было плохоньким, цеппелины блуждали. Но Англию они держали в страхе. Да и на море корабли LZ вели дальнюю разведку.

Именно воздушная разведка с дирижаблей помогла немцам избежать поражения в августе 1914 года, когда 400 тысяч русских (армии Самсонова и Ренненкапфа) вторглись в Восточную Пруссию. Им противостояло только 170 тысяч немецких войск, причем в основном второразрядных: лучшие германские дивизии в тот момент рвались к Парижу, чтобы быстро вывести Францию из войны. Но немцам удалось малыми силами разгромить русские армии (знаменитая битва при Танненберге) по частям. Почему? Потому что у немцев была отличная разведка. Не только в виде наземных партий разедчиков, не только в виде радиоперехвата, но и регоносцировка с воздуха. С помощью дирижаблей. Оттого германцы знали все о передвижениях русских частей, а русские генералы действовали, как в потемках. Итог – унизительное поражение русских. А ведь будь у нас тогда такая же небесная разведка, мы могли разгромить армию Гинденбурга – и взять Берлин уже в 1915 году, избежав страшного поражения в Первой мировой, ужасов революции 1917-го и опустошительной Гражданской войны.

Немцам же тогда победу обеспечили не только полководец Гинденбург, но и конструктор-инноватор граф Цеппелин!

Был бы у немцев не водород, а гелий – Цеппелиновы воздушные корабли могли еще долго воевать. А уж после Первой мировой рекордные цеппелины совершали трансатлантические перелеты, дальние евразийские рейсы.

Кто стал основоположником целой линии «эльцетов»? Знаменитый граф Цеппелин, немец. Именно его имя стало нарицательным для цельнометаллических дирижаблей ХХ века. Ну, точно так же, как нарицательное «дредноут» произошло от имени первого линкора этого типа.

Сам граф Цеппелин добился успеха вопреки общепризнанному мнению и словесному яду «признанных специалистов». Во время франко-прусской войны 1870–1871 годов полковник Цеппелин, участвуя в осаде Парижа, видел, как противник отправлял из обложенного города воздушные шары с экипажами – и они перелетали через позиции прусских войск, держа связь между Парижем и остальной Францией. На неуправляемых, летящих по ветру аэростатах французы возили почту и важных людей.

Именно тогда Цеппелин стал мечтать о воздушных кораблях, которые могли бы двигаться по своей воле, с двигателями и пропеллерами. Он стал засыпать Берлин проектами своих дирижаблей. Знамо дело, «прожектера» тогдашние научные эксперты и генералы посылали куда подальше. Цеппелин повздорил даже с самим кайзером-императором Вильгельмом II. Раздражающему начальство графу-фантазеру дали чин генерал-лейтенанта и в 1890 году выставили из армии.

Цеппелин не успокоился. На свои кровные средства, на берегу Боденского озера граф создал мастерскую и нанял молодых талантливых инженеров. Он угробил на строительство первого воздушного корабля целых десять лет. За это время он получил стойкую репутацию сумасброда и придурка, который невесть на что вышвыривает родовые богатства. В округе все так считали.

История тут оказалась снисходительной к графу. Другой бы давно разорился и кончил дни свои в лучшем случае как нищий мечтатель, презираемый и осмеиваемый окружающими. Но отставной генерал все-таки был богат. На счастье, его другом детства оказался король Вюртембергский. Он-то и разрешил построить на Боденском озере эллинг для первых цельнометаллических дирижаблей. В 1898 году Цеппелин учредил акционерное общество, одну треть капитала – внес в него сам.

В 1900 году первый цеппелин LZ-1 поднялся в воздух. «Эльцет» вел сам граф. Увы, полет был неудачным. Оказались слишком маломощными оба его мотора. В воздухе корабль продержался всего 20 минут. Сажать его пришлось на воду. Скривив недовольные рожи, акционеры потребовали свои деньги обратно. Кому, мол, нужно это нескладное, тихоходное, неуклюжее чудовище? Графу Цеппелину пришлось выкупить у них акции.

И снова потянулись годы проб и ошибок. Другой бы сдался, сломался – но Цеппелин с железным упорством шел к цели, не обращая внимания на насмешки и язвительные замечания окружающего стада. Второй «эльцет» построили только в 1906-м. При первом же взлете у него оторвались моторы, неуправляемую «сигару» с трудом приводнили.

И опять граф не сломался! Он строит новую машину и засыпает военных предложениями. В 1908 году конструктор поднимает в небо LZ-4. Дирижабль держится в воздухе восемь часов, совершая рейс в соседнюю Швейцарию. Но судьба наносит удар. В одном из полетов у корабля отказывают двигатели. Приходится идти на вынужденную меру, швартуя дирижабль на необорудованном месте. А ночью налетает буря – и ломает дирижабль.

Кажется, пришел конец. Денег у графа больше не осталось. Газеты откровенно издевались над Цеппелином. Военные уже даже не отвечали на его письма. Однако происходит чудо: немцы, узнав об опытах Цеппелина из газет, начинают присылать ему деньги! Немцы тех времен любили свой Фатерланд и решили, что стране нужен воздушный флот. Тем более что такового не было еще ни у кого в мире, и Германия могла стать здесь первой. И вот за считанные дни немцы собирают средства на еще один цеппелин. Более того, народная поддержка проекта меняет отношение самой власти к графу-безумцу. Кайзер лично распоряжается ассигновать конструктору полмиллиона марок.

И вот в 1909-м настает триумф фон Цепеллина. После 19 лет упорнейших трудов и сокрушительных неудач! (Это притом, что в наши времена венчурные капиталисты никогда не вложат денег в проект, не сулящий практического выхода в три-четыре года). В 1909-м Цеппелин создает первую воздушно-транспортную корпорацию. В 1910-м первые четыре LZ выходят на рейсы внутри Германии. В крупнейших городах Второго рейха строятся причальные мачты и эллинги-ангары. Почти сразу же цеппелины превращаются в символ нового века, в олицетворение всемогущества техники и германского гения. С 1909 по 1914 год не случается ни одной аварии цеппелинов!

Сам того не ведая, граф Цеппелин кладет начало еще одной красе и гордости немецкой экономики – фирме «Майбах». Конструктору воздушных кораблей нужны легкие и мощные двигатели внутреннего сгорания. В 1909 году граф принимает на работу молодого и талантливого инженера Вильгельма Майбаха, трудившегося на фирме «Даймлер». Инженер становится главой дочерней компании Цеппелина, делая моторы для кораблей графа. Причем настолько удачно, что на русский танк капитана Лебеденко в 1915-м ставят именно два «майбаха», снятых со сбитого цеппелина. Почему? Потому что на тот момент царская Россия своих моторов вообще не делала, а «майбахи» отличались наибольшей мощностью при наименьшей массе. Уже после Первой мировой «моторное» подразделение Цеппелиновой компании превратилось в самостоятельную компанию “Maybach Motornbau”, создавшую легендарные машины (http://www.peoples.ru/technics/aviadesigner/tseppelin/).

Такова история графа Цеппелина и воздушных кораблей-цепеллинов.

Но любой историк техники, воспитанный в СССР и на советских книжках, прекрасно знает, что идею цельнометаллического аэрокорабля – причем гораздо более продвинутого – выдвинул в конце XIX века основатель русско-советской космонавтики, тот самый Константин Эдуардович Циолковский. Калужский учитель математики, нищий мечтатель, у которого, увы, не было миллионов графа.

Циолковский в 1886 году в рукописи «Теория и опыт аэростата, имеющего в горизонтальном направлении удлиненную форму» дает теоретическое обоснование конструкции жесткого дирижабля и доказывает возможность управления им. В 1887-м Циолковский делает доклад в московском Политехническом музее. О его работах узнает основоположник современной гидроаэродинамики, профессор Николай Жуковский (1847–1921). Но молчит.

В 1890-м, когда Цеппелин уже основал свое акционерное общество и начал готовиться к постройке первого аппарата, калужский учитель пишет статью «О возможности построения металлического аэростата» и пересылает ее (вместе с бумажной моделью) великому химику Дмитрию Менделееву, еще одному энтузиасту аэронавтики. Менделеев, пользуясь своим авторитетом, помогает Циолковскому послать письмо в ИРТО – Императорское русское техническое общество. Циолковский в письме просит ИРТО «пособить по мере возможности морально и нравственно».

23 октября 1890 года на заседании Воздухоплавательного отдела ИРТО проект Циолковского представляет председатель отдела Е. Федоров. Сей признанный эксперт в области воздухоплавания говорит, что, хотя «идея г-на Циолковского заслуживает внимания», но «какой бы ни были формы аэростаты и из какого бы ни были сделаны материала, все же они вечно, силою вещей, обречены быть игрушкой ветров». Хотя – будем справедливыми – Федоров отметил крайнюю добросовестность и правильность расчетов калужанина и заявил, что со временем Циолковский «может оказать значительные услуги воздухоплаванию». На основании доклада Федорова ИРТО постановило: «Г-ну Циолковскому оказать нравственную поддержку, сообщив ему мнение Отдела о его проекте. Просьбу же о пособии на производство опытов отклонить» (См.: Впереди своего века. М.: Машиностроение, 1970. С. 26).

Циолковский разъярен. Проект рассмотрели без него, он не мог привести аргументы в свою защиту. Константин Эдуардович в 1891-м пишет отчаянное письмо знаменитому физику Александру Столетову. Просит помочь продвинуть дело, организовать обсуждение проекта в кругу энтузиастов. В 1892-м году Циолковский, переведенный на должность учителя арифметики и геометрии в Калужское уездное училище, на деньги своих друзей издает революционную работу «Аэростат металлический управляемый».

Здесь он – независимо от Цеппелина – выдвигает предложение сделать обшивку воздушного корабля волнистой (гофрированной) – очень прочной. Дирижабль Циолковского должен быть переменного объема (увеличивающегося по мере набора высоты). То есть, дирижабль может не стравливать драгоценного легкого газа. Он предлагает использовать моторы для подогрева газа, использовать выхлоп двигателей. Все это – обычно для современных дирижаблей. Кроме того, Циолковский предлагает автопилот для своего дирижабля.

Снова Воздухоплавательный отдел ИРТО отмахивается от Циолковского, аки от надоедливой мухи. Сам друг-товарищ Менделеева, военный аэронавт А. Кованько пишет: «…Относиться строго к его проекту нельзя, а следовало бы, так сказать, помочь ему, – направить на путь истинный: объяснить ему более категорически глубину тех ошибок, в которые он впал. Может быть, как человек обстоятельный, он и сделает такие дополнения в проекте, которые сделают его осуществимым. Это один из серьезных изобретателей… Единственно, что подкупает у Циолковского – это складчатость оболочки, т. е. ее развертываемость…»

В общем, трудись, учитель калужский, на свои гроши, совершенствуй проект. А от государства – шиш с маслом. Знакомо по нынешним временам, читатель, не правда ли?

А ведь если бы тогда к работам Циолковского отнеслись всерьез, уже к 1904 году Россия могла бы получить первые цельнометаллические дирижабли. Как бы они пригодились в Русско-японскую войну – для разведки передвижений японцев среди сопок Манчжурии и для нанесения бомбовых ударов! Как пригодились бы они в августе 1914 года в Восточной Пруссии, когда мы реально могли разгромить немцев и рвануться к Берлину!

Циолковский вновь пытается прошибить стену. Опубликовав в 1893 году статью «Возможен ли металлический аэростат» в журнале «Наука и жизнь». Затем он отправляет ее вместе с моделью дирижабля во Французскую академию наук. Немного спустя, в 1895-м, Циолковский предлагает проект аэроплана. Никаких уродливых бипланных «этажерок». Константин Эдуардович рисует сигарообразный обтекаемый моноплан с тянущим винтом.

В 1896-м во Франции публикуется работа Константина Эдуардовича – «Железный управляемый аэростат на 200 человек длиною в большой морской пароход». Но все даром – ИРТО не меняет мнения. На какое-то время Циолковского действительно поддерживает: ведь он в 1889–1890 годах строит первую в мире аэродинамическую трубу-воздуходувку для проверки теоретических расчетов на моделях. Публикует статьи по итогам опытов. Благодаря академику М. Рыкачеву Академия наук дает Циолковскому 470 рублей на продолжение опытов. Циолковский в 1901 году шлет в Академию отчет о своих аэродинамических опытах – но никто ему не отвечает.

Циолковский мечтает о создании первой в мире, громадной аэродинамической лаборатории (обсерватории на языке КЭЦ). Ее еще действительно нет на Западе. Об этом он в 1902-м пишет академику Рыкачеву. Мол, мне в своей квартире с воздуходувкой развернуться негде. Но только Ленин и красные воплотят мечту Циолковского, создав в голодной Москве ЦАГИ – Центральный гидроаэродинамический институт.

«Тяжело работать в одиночку, многие годы, при неблагоприятных условиях и не видеть ниоткуда просвета и содействия», – находим в записях основоположника нашей космонавтики. (Формулу ракетного движения КЭЦ выводит в 1897 году!)

Циолковский не сдается. Он пишет, что металлический дирижабль «в значительной степени мог облегчить развитие отечественной промышленности и укрепить могущество Родины, а следовательно, и улучшить жизнь…» 1898 год. Статья «Простое учение о воздушном корабле и его построении». Цитата: «Воздухоплавание сделается богатством всех народов. Не будет человека, который прямо или косвенно не получит выгоды от аэростата… Аэростат для ученого не только экипаж, но и дом с лабораторией, останавливающийся на любой высоте: с высоты этой он может делать прекрасные фотографические снимки, заменяющие карты с тем или другим масштабом… Лучше, чем теперь, будут изучены атмосферические течения высших слоев атмосферы и другие метеорологические явления.

А как двинется фабричная промышленность с введением газового воздухоплавания! Сколько для аэростатов нужно железа, стали, водорода, которым, со временем (привет нынешним теоретикам водородной энергетики. – М. К.), несомненно, будут работать газовые двигатели аэростата…

Человечество приобретет всемирный океан, дарованный ему как бы нарочно для того, чтобы связать людей в одно целое, в одну семью…»

Первая машина Цеппелина уже поднялась в воздух, когда Константин Эдуардович Циолковский (КЭЦ) в 1905–1908 годах публикует серию статей «Аэростат и аэроплан» в журнале «Воздухоплаватель».

1909 год. Цеппелин уже строит свои «эльцеты» серийно! Но власть царской России по-прежнему не хочет замечать проектов КЭЦ. Хотя Циолковский предлагает строить дирижабли без потери газа и балласта, чего нет у немцев. КЭЦ предлагает использовать нагрев несущего газа выхлопами моторов.

Черт, да уже 1914-й! Вот-вот начнется Первая мировая. Германия вовсю строит флот цеппелинов. Последние мирные месяцы перед роковым июлем 1914-го. С 8 по 13 апреля в Петербурге работает Третий воздухоплавательный съезд, организованный Всероссийским аэроклубом. КЭЦ приглашен. Он делает доклад о своем воздушном корабле, показывает модели и слайды-диапозитивы.

Но Циолковского рубит… сам основатель современной аэродинамики, профессор Николай Жуковский. Он не одобряет проекта. Его выступление влияет на содержание других высказываний. КЭЦ опять затоптан.

Гений Жуковский – но в образе «признанного специалиста» – гнобит другого гения.

Судьба Циолковского – тоже урок. Кстати, внешне (даже с сегодняшних позиций) он действительно выглядит сумасшедшим. Был друг КЭЦ – философ-космист Федоров, который мечтал воскресить всех умерших. А Циолковский разрабатывал проекты космических кораблей, чтобы расселить победившее физическую смерть человечествопо Вселенной. Ну не придурки ли – с точки зрения обывателя?

Ведь параллельно с разработкой цельнометаллических дирижаблей, с 1896-го и до 1917 года, КЭЦ создает четыре проекта космических кораблей. Разрабатывает формулу ракетного движения. Высказывает идеи орбитальных станций, солнечных батарей, использования атомной энергии (правда, у него – не уран, а радий используется). Циолковскому принадлежат реально прорывные идеи в области жизнеобеспечения на борту космокораблей. Он вовремя предсказал наступление эры реактивной авиации. Так что «безумец» оказался просто умнее 99,9 % окружающих. И – будем справедливыми – именно в СССР Циолковский получил почет и уважение, орден и достойное содержание. Именно благодаря ему оказались воспламенены умы создателей руско-советской космической программы. Циолковского. 9 ноября 1921 года Ленин подписал решение Совнаркома: «…Ввиду особых заслуг изобретателя К. Э. Циолковского в области научной разработки вопросов авиации назначить К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию…»

Потому и сегодня «безумцев» нужно изучать и слушать. На государственном уровне – и с помощью особых организаций, разрази меня гром! Ибо и среди нынешних сумасбродов может найтись новый КЭЦ! Тот, что принесет русским «горы хлеба и бездну могущества». И не надеяться только на экспертные заключения «признанных экспертов». Ведь, как мы видели, иной раз в такой роли даже гении ошибаются. Лучше потратить немного денег на проверочные модели.

Не доверять слепо «признанным специалистам»!

…Таким образом, читатель, умелый правитель страны должен знать: если к нему приходят маститые ученые и признанные академики и начинают хором твердить, что «вот этот Иванов-Петров-Сидоров-Петрик-Заборонский предлагает не изобретение, а какой-то бред», если высоколобые эксперты отказывают чему-то в праве на жизнь, не нужно торопиться с выводами. Особенно если тот, кого объявили сумасшедшим шарлатаном, – практик и уже имеет успешные наработки. Отсекая явно ненормальных носителей тупиковых предложений, можно найти среди «отверженных» немало тех, кто способен принести стране эпохальные исторические прорывы.

Перед моими глазами – опыт довольно успешного предпринимателя-инноватора Игрек. Настоящего имени называть не стану – не хочу нарушать данного слова и подводить человека, что называется, под монастырь. Игрек успешно коммерциализовал в 2000-е годы несколько советских разработок, но, к сожалению – за рубежом. Ибо в РФ это почти невозможно. Однако в данном случае важно другое: успешные проекты Игрека развились из тех разработок, каковые эксперты-ученые дружно объявляли чепухой и утопией. Один из таких случаев – уникальная технология «свечения» радарным устройством вглубь работающего турбореактивного двигателя. Она позволяет получать полную картину состояния мотора и еще кое-что, о чем мы пока умолчим. Так вот, официальная наука орала: невозможно что-то получить с помощью радара, когда ему приходится зондировать раскаленную рабочую камеру двигателя, где бушует, по сути, низкотемпературная плазма, и еще бешено вертится турбина с ее лопатками. Но оказалось, что это еще как возможно!

– Когда мне приносят заключение о том, что то-то и то-то – бред, я не тороплюсь выносить окончательное суждение, – рассказывает Игрек. – Просто я очень хорошо знаю, что когда признанному ученому приносят нечто, что противоречит его теории или представлениям, он это «рубит» не глядя. Мы же смотрели более внимательно, рисковали – и в пяти случаях из шести не ошиблись.…

Мудрый правитель страны не станет разгонять официальную науку (это тоже опасно), но он не будет и полностью доверять ей вершение судеб изобретателей и авторов новых теорий. Настоящий вождь и управленец от Бога всегда попытается создать конкуренцию официальной науке. Вникнув в суть дела и отсеяв явных сумасшедших, умный менеджер даст «безумцу» средства на опыты в лабораториях и постройку опытного образца. Ведь тут, как правило, требуются затраты совсем не в миллиарды, а в миллионы рублей, а то и меньше. Успех даже одного «безумца» из нескольких принесет огромный положительный эффект, ускорит развитие страны и встряхнет официальную науку. Именно так поступали Гиммлер (СС) и Берия (НКВД), оказывая помощь непризнанным гениям по линии своих ведомств.

Сегодня без обсуждения, как догму, принимают второе начало термодинамики. Вчера утопией объявляли ракеты, а сегодня – энергетическую инверсию по Ощепкову. Сегодня «признанные светила» подвергают гонениям теорию энергетической инверсии, норовя растоптать и задушить тех ученых, что работают по этому направлению. Вам это ничего не напоминает?

В отечественной Академии наук не любят вспоминать о том, как она в эвакуации (в Казани, декабрь 1941 г.) забодала саму идею создания атомной бомбы. Дело было аккурат после письма выдающегося физика Георгия Флерова (основатель Объединенного института ядерных исследований в Дубне, 1913–1990) Сталину о том, что на Западе, видимо, начались работы по созданию ядерного оружия. И слава богу, что Сталин не внял мнению остепененных академиков, но зато поверил и Флерову, и Лаврентию Берия, каковой добыл сведения о начале атомной программы в США и Англии по каналам разведки! И сегодня вся история подается так (цитирую официальный сайт ОИЯИ в Дубне):

«Г. Н. Флеров обращается в АН СССР с просьбой дать ему возможность выступить перед специалистами. В конце декабря 1941 года выступает перед академиками А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицей и другими физиками с докладом о необходимости исследовать цепные ядерные реакции на быстрых нейтронах. В докладе он указывает конкретные пути решения ряда основных проблем. Не останавливаясь на этом, он пишет 2 письма И. В. Сталину, в которых убедительно доказывает возможность и необходимость создания атомной бомбы. Эти письма послужили для советского руководства толчком для развертывания целенаправленных исследований. И это в то время, когда вопрос стоял о жизни или смерти советского государства!»

Не устану повторять: для научно-технических прорывов нужны именно «безумцы». Потому что «признанные специалисты» чаще всего ошибаются, принимая новое за плоды воображения сумасшедших.

Обычные люди вообще чертовски консервативны. Почтенная публика чаще всего выступает в роли стада баранов-ретрогадов. Возьмем, скажем, биографию великого английского врача Эдварда Дженнера, принесшего человечеству огромное благо: первую в мире вакцину. Именно Дженнер в 1796 году сделал первую в истории прививку против черной оспы, используя биоматериал от переболевшей коровы. Изобретение Дженнера спасло, пожалуй, сотни миллионов (если не пару миллиардов) жизней – ведь оспа убивала треть заболевших, а остальных оставляла обезображенными. Но Бог ты мой, сколько же пришлось выдержать Дженнеру-новатору! Против него выступила церковь. В публике ходили самые дикие слухи о прививках. Помню карикатуру тех времен: у одного привитого из задницы вырастает пол-теленка, у другого – коровьи рога. Когда сегодня наблюдаешь циркуляцию страхов и ужасов в публике по поводу генетически модифицированных продуктов или стволовых клеток, то поневоле вспоминаешь историю Дженнера. Хотя он победил: в конце концов, его прививки стали государственным делом, оспа отступила.

Однако факт остается фактом: первоначально изобретателя вакцины готовы были с потрохами слопать.

Уж коли разговор зашел о медицине, то здесь пример ослоумия «признанных экспертов» наиболее нагляден.

Вплоть до второй половины XIX столетия тогдашние врачи буквально убивали пациентов. Доктора той эпохи не мыли и не обеззараживали руки, отчего переносили инфекцию. Особенно это касалось рожениц. Так называемая «родильная горячка», вызванная заражением женщин, влекла за собою чудовищную смертность и рожениц, и новорожденных. До тупых мозгов тогдашних докторов не доходила мысль о существовании болезнетворных микроорганизмов, открытых аббатом Спаланцани и Луи Пастером (Крайф П. де. Охотники за микробами. М.: Молодая гвардия, 1957).

Однако медики рук не обеззараживали, перенося на них гноеродные бактерии. Так, в Вене 1840-х существовали две акушерские клиники. В одной, где практиковались студенты-медики, женщины мерли, как мухи – погибало до трети рожениц. В другой, где готовили акушерок, смертность была куда ниже. (Водовозов А. Остановись, гниенье! // Популярная механика, сент. 2010 г.). В 1847 году врач Игнац Филипп Земмельвейс занялся проблемой и доказал: рожениц убивают сами медики: ибо студенты шли работать в родильное отделение после учебных вскрытий трупов, перенося заразу на руках. Земмельвейс придумал обрабатывать руки медиков хлорных раствором, за 1847 год снизив процент смертности рожениц в клинике с 18,3 % в месяц до 1,2 %. Казалось бы, все блестяще доказано – и опыт нужно внедрять, но…

«…Когда Земмельвейс попытался пропагандировать новый метод среди коллег, его подняли на смех и объявили шарлатаном. Во-первых, травить холеные руки хирурга хлоркой – нонсенс, кожа трескается и грубеет. Во-вторых, родильная горячка возникает сама по себе. В-третьих, сомневаться в чистоте рук докторов и обвинять их в убийстве собственных пациентов – это вызов всему врачебному сообществу. Началась самая натуральная травля врача-новатора. В марте 1849 года Земмельвейса изгнали из Венского университета, его методика была забыта, смертность в обеих клиниках вернулась к прежним показателям, “смута” была устранена, “честь мундира” спасена», – пишет А. Водовозов.

Психика врача не выдержала. Он еще пробовал пропагандировать свой опыт, уехав в Венгрию. Но и там его работа подвергалась шквалу нападок. В 1865 году врач умер в психиатрической лечебнице. Памятник ему установили лишь в 1906 году.

Почти одновременно «признанные специалисты» едва не затравили английского доктора Джозефа Листера – еще одного пионера антисептики, почитателя работ Луи Пастера. В его клинике в Глазго пациенты хирургического отделения после операций умирали пачками. Оно и немудрено: хирургическое отделение лазарета поставили на месте бывшего холерного барака, рядом с едва забросанными землей трупами умерших от холеры (запах разлагающихся тел проникал в хирургический блок). Листер ввел обеззараживание карболкой помещений, рук и хирургических инструментов, резко снизив послеоперационную смертность. В 1867 году Листер публикует работу «Об антисептическом принципе в хирургической практике».

«…Она в точности повторила судьбу публикаций Земмельвейса – ее подняли на смех. Старая английская профессура приняла работу “сорокалетнего выскочки” за личное оскорбление: заливать гангрену карболкой? Распугивать неведомых зверюшек, которых ни один порядочный врач не видел ни в одной воспаленной ране?» – пишет А. Водовозов.

Но Листер не сломался и доказал свою правоту, союзничая с Луи Пастером (тот тоже показывал опасность занесения микробов в раны). Листер отстоял свою правоту. Но сколько лет и нервов ему это стоило!

А тот же Пастер, что доказал: болезни – от микроорганизмов бывают? «Теория Луи Пастера о микробах – смешная фантазия!» – заявлял Пьер Паше (Pierre Pachet), профессор психологии университета Тулузы, в 1872 году.

Ну ладно, это психолог х…ню спорол. Но ведь против учения Пастера и других основоположников микробиологии ополчались вполне «компетентные» медики!

«В Париже Пастер проповедовал, что вскоре будут найдены микробы чахотки, но против этого безумного пророчества восставала вся корпорация парижских врачей во главе с выдающимся доктором Пиду.

– Что? – кричал Пиду. – Чахотка вызывается микробами? Определенным видом микроба? Вздор! Дикая мысль! Чахотка имеет тысячу разных форм, и сущность ее заключается в омертвлении и гнойном разрушении плазматического вещества в легких; а это разрушение происходит от массы различных причин, об устранении которых и следует позаботиться врачам и гигиенистам.

Так, с помощью самых нелепых и бессмысленных теорий боролись парижские врачи против пророчеств Пастера», – пишет Поль де Крайф, рисуя обстановку 1873 года.

Наверное, сегодня всякий знает о том, что Луи Пастер был создателем медицины прививок, вакцинации. Именно благодаря Пастеру мир сегодня спасен от периодических эпидемий. Но ведь и великий француз едва не был уничтожен в самом начале пути.

Восхождение Пастера к вершине славы началось с прививок против бешенства. До них каждый человек, укушенный больным животным, был обречен. В 1885 году ученый с помощью препаратов из кроличьего мозга впервые спас девятилетнего Йозефа Майстера из Эльзаса: мальчик получил четырнадцать ран от бешеной собаки. Ему повезло: его успели привезти к Пастеру всего лишь три дня спустя после этого. Парнишку удалось спасти. И тогда к французу хлынул поток искусанных буквально со всех стран света. Многие приезжали слишком поздно, когда уже ничего нельзя было сделать.

Пастер спешил настолько, что слишком быстро перешел от опытов над животными к спасению реальных людей. Да, Пастер впервые в мире начал вырывать людей, укушенных бешеными животными, из лап смерти. Но, увы, 7 % привитых все равно умирали. И тогда началось шельмование Пастера, его стали называть убийцей.

Как всегда, вокруг ученого-подвижника собралась толпа «признанных специалистов», только того и ждущих, как повода растерзать первопроходца. Они сразу же стали орать, что больные в некоторых случаях погибают не вопреки прививкам, а благодаря им. Первый удар наносит профессор Петер, объявляя прививки крайне пагубным делом. Один за другим в лабораторию Пастера приезжают профессор Фриш из Австрии, профессор Спичка из Америки, португальский ученый Абрео, итальянцы де Ренци и Аморозо. Пастер рассказывает и показывает им все, что только можно, пытаясь убедить: прививки – это прорыв.

Но гости, уехав, один за другим разражаются разгромными статьями, смешивая Пастера с грязью. Их мнение твердо: прививки – слишком ядовиты и смертельно опасны. В подтверждение оппоненты Пастера провели свои опыты (Шаров А. Жизнь побеждает. М.—Л.: Детгиз, 1950. С. 49).

В 1887 году на заседании Академии медицины Пастера обвинили в том, что он элементарно убивает людей. Часть тупых обывателей, еще вчера превозносивших ученого, присоединилась к хору хулителей. (Толпа вообще глупа!)

Кто знает, как сложилась бы судьба французского микробиолога, если бы не та помощь, что оказали ему наши, русские. Вернее, Одесское общество врачей, которое благодаря Илье Мечникову горячо поддержало новое направление в медицине. От него во Францию поехал работать великий русский исследователь, Николай Гамалея. Именно он разгромил оппонентов Пастера, обличив их на весь мир. Работы Гамалеи показали, что итальянцы Аморозо и де Ренци, якобы повторяя опыты французского ученого, пропустили в прививочный материал «по недосмотру» посторонние микробы. А португалец Абрео, как установил Николай Гамалея, вносил прививочный материал в кровь животным грязным, нестерильным инструментом.

Николай Гамалея не только спас Пастера, но и усовершенствовал технологию прививок, добившись падения смертности пациентов с семи до 0,61 %, то есть в одиннадцать крат. В 1887 году мир признал триумф Пастера и Гамалеи, равно как и потрясающие успехи Одесской лаборатории.

На сей раз обошлось. Пастера и его новацию удалось спасти, ибо нашелся неистовый русский – Николай Гамалея. А ведь могло быть и совершенно иначе. Кстати, Пастер в результате той травли был разбит вторым инсультом, от коего так и не смог отойти вплоть до своей кончины в 1895-м (Водовозов А. Побеждая бешенство // Популярная механика, дек., 2012).

И сколько в истории науки и техники пастеров, для коих не нашлось своих гамалей? Сколько их погибло или было раздавлено толпой завистливых придурков?

1894 год. Английская наука вместе с медиками дружно травят Патрика Мэнсона, открывшего: комары высасывают из людей (вместе с кровью) болезнетворные микроорганизмы, которые переносят от больных к здоровым. И так распространяют эпидемии. «Его за это жестоко высмеивали, и медицинские умники с Харлей-стрит прозвали его “патологическим Жюлем Верном”», – свидетельствует в «Охотниках за микробами» Поль де Крайф (издано в СССР в 1957 г.).

А сколько мытарств выпало на долю еще одного замечательного русского ученого, Даниила Заболотного? Того самого Заболотного, что еще при царе открыл эндемические очаги чумы в монгольских степях, но полного научного признания добился в СССР, став президентом Академии наук Украинской ССР? Даниил Заболотный, поставив целью избавить человечество от чумы (а ее вспышки в Одессе были еще в 1901 г.!) поставил под сомнение устоявшееся к концу XIX века мнение, что микроб чумы живет в останках погибших от страшной болезни людей, в земле кладбищ. Он указал на настоящий источник чумы и на ее «хранителей», от которых чума перескакивает на людей – на степных сусликов-тарбаганов. В 1911 году, во время эпидемии чумы в Китае, ученые мира занялись травлей Заболотного. Мол, то, что утверждает ученый, не доказано! В дело вмешался бизнес: торговцы красивыми шкурками тарбаганов. Они не хотели лишиться рынка.

С огромным трудом Заболотному удалось доказать свою правоту. Ну, а потом он перешел на сторону Советской власти. В Гражданскую войну выступил как выдающийся эпидемиолог, борясь с эпидемиями сыпного тифа. В СССР Даниил Заболотный нашел полное признание и достойный общественный статус. Но это так, к слову.

Продолжим наше путешествие по истории науки и техники.

…Первым наркоз и обезболивание при родах применил врач из Шотландии Джемс Симпсон в 1847-м. Первыми на него налетели попы, которые никогда не рожали: а как же быть с Библией? Там же записано первородное проклятие: «В муках будешь ты рожать детей твоих». Против Бога попер, Симпсон? Но шотландец отбился. Он ткнул попов носом в перевод Библии: мол, «муки» – неправильно, в древнееврейском тексте-подлиннике сказано иначе. Симпсон смог огорошить поповщину тем, что если грешно облегчать роды женщинам, то тогда и всю медицину нужно отбросить. Ибо если Адам осужден на верную смерть Богом, то к чему вообще спасать людей от болезней? Пусть просто молятся. «Не странно ли думать, с христианской точки зрения, что милостивый Господь может желать и даже получать удовольствие от диких криков страдающей женщины?»

Но, отбрив святош, Симпсон наткнулся на попытку врачей запретить обезболивание при родах. Они доказывали, что боли при родах – «благотворное проявление жизненной силы». Правда, шотландец и тут за словом в карман не полез. Он напомнил, что сам Бог применил наркоз, погрузив Адама в сон – когда удалял у того ребро для сотворения из него Евы.

Хотите пример посовременее? В 1965 году Фред Гейдж заявил о том, что активно работающий мозг может создавать новые нейроны. Это показали его опыты над животными. Напрашивался вывод: у людей, которые много работают интеллектуально, мозг развивается, в нем идет нейрогенез. Сейчас это – общепринятая точка зрения. А в свое время Гейджа чихвостили за антинаучность не все лады…

Так что если вы увидите, как признанные эксперты вороньем вьются над кем-то и каркают: «Бред! Шарлатанство!», не торопитесь делать скоропалительные выводы. Вполне возможно, что воронье просто пытается заклевать нового гения. Коли вы слышите, как сегодня кого-то объявляют шарлатаном, как ядерный физик, академик Кругляков (глава Комиссии по лженауке РАН) кого-то клеймит и бичует, скажем, за некие открытия в биологии, не торопитесь с выводами. Конечно, шарлатанов и сумасшедших хватает. Но в некоторых случаях остракизму пытаются подвергнуть и настоящие прорывы. В силу нежелания что-то проверять на практике, в силу обывательской психологии, предрассудков или дурных амбиций.

Понятно одно: правитель, желающий быть Творцом Истории, должен создать свой питомник для «безумных гениев». Не нужно, образно говоря, разгонять «комиссий по лженауке» – они по-своему тоже полезны, ибо конкуренция нужна. Но при этом нужно «безумные идеи» проверять опытами в закрытой структуре. Чаще всего это совсем недорого. Не нужно сразу строить тысячетонный гравизвездолет: для начала можно обойтись маленькой опытной «гравицапой».

Ретрограды и Ломоносов

И так – везде, а не в одной лишь медицине.

1857 год. Полоснув себя бритвой по горлу, уходит из жизни британский адмирал Роберт Фицрой. Ярый поборник развития метеорологии, новой тогда науки, Фицрой создал Метеорологический департамент. Он, как и Леверье во Франции, пытается предсказывать погоду, собирая по телеграфу данные с разных метеостанций. Именно Фицрой дает первые штормовые предупреждения английскому флоту. Но адмирала буквально травят обыватели и консерваторы-ученые. Над Фицроем смеются, в газетах публикуются издевательские карикатуры. Лицемерные и тупые святоши твердят, что погоду боженька дает, а потому предсказывать ее просто грешно. Нервы у моряка-инноватора не выдерживают…

А история такого замечательного изобретения, как громоотвод (вернее – молниеотвод)? В самом деле, гениально просто: ставить на верхушках зданий металлические шесты-антенны, от которых идет прочь, в землю, провод. Молния если и ударит в здание, то чудовищный электрический разряд по громоотводу канет в землю. Ничего не будет разрушено и не загорится.

Громоотвод создали в XVIII столетии. Один из его отцов – русский гений, пассионарный буян, Михайло Васильевич Ломоносов. Вместе с другом, профессоров Рихманом, он ставит крайне опасные опыты с «громовой машиной». То есть два отчаянно храбрых безумца, русский и немец (на русской службе) ставят на крышах своих домов металлические прутья, а провода от них проводят в свои комнаты, подвешивая на них железные линейки! Во время грозы они наблюдают за ними. Погибает Рихман: 26 июля 1753 года молния бьет в его «аппарат» – и проходит через тело слишком близко стоявшего к линейке исследователя. (Предполагают даже, что друг Ломоносова был убит шаровой молнией.)

Ломоносов предлагает: ставить на высокие здания громоотводы, заземляя их. И что тут начинается! Ну, попы – это клиника. Они визжат, что молния – кара божья, что ставить какие-то громоотводы – страшный грех. С этими уродами в вороньих рясах все ясно. Но против Михайлы Васильевича и уже погибшего Рихмана ополчаются аристократы!

Возмущение опытами с «громовой машиной» высказывает граф М. И. Воронцов. Князь Нащокин злорадно нацарапал в своем дневнике: «Машиною старался… от идущего грома людей спасти, но с ним прежде всех случилось при той самой сделанной машине». На Ломоносова ополчились и власти, и коллеги-ученые тогдашней Академии наук. Михаил Васильевич, мужик неуемной воли и страшной физической силы, дрался за инновацию, как разъяренный медведь. «Не одни молнии из недра преизобилующия натуры на оную устремляются. И когда лекарствами от моровой язвы, плотинами от наводнений, крепкими основаниями от трясения земли и бурь обороняемся… того ради какую можем мы видеть причину, которая бы нам избавляться от громовых ударов запрещала?» В ответ Синод представил императрице Елизавете доклад, требовавший запретить Ломоносову такие высказывания и написать закон, «дабы никто иной отнюдь ничего писать и печатать о вере святой противном и с честными нравами не согласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался…» Кстати, не только в России такое творилось. В Моравии один священник водрузил на свой храм молниеотвод – так его заставили его убрать. Дескать, новшество засуху в округе порождает.

Не знаю, сколько бы еще Ломоносову пришлось бы сражаться с тупостью «признанных экспертов» и косностью почтенной публики, если бы ему не помогли те же молнии. В ночь с 29 на 30 апреля молния грянула прямо в шпиль Петропавловского собора в Петербурге, подожгла церковный купол и повредила иконостас. На ремонт собора угрохали огромную сумму. И снова молния ударила в него. Только тогда громоотвод поставили сначала на собор, а потом снабдили ими все большие здания русской столицы (Абабашев И. Разум против стихии. М.: Молодая гвардия, 1962. С. 133–134).

Приведем еще один курьезно-грустный пример, который хоть и не относится к технологическим революциям, однако ж, тоже ярко рисует убожество «признанных авторитетов».

До 1856 года гипотеза о том, что до вида «человек разумный» существовали другие, архаичные типы древних людей-палеоантропов, оставалась лишь предположением. Но в тот год в немецком местечке Неандер (рейнская долина) в каменоломне обнаружили часть скелета древнего человека, впоследствии названного неандертальцем. Череп со скошенным лбом и массивными надбровными дугами. Массивный костяк с изогнутыми костями бедра. Рабочие сначала думали, будто нашли останки медведя. Скелет сохранил и изучил местный гимназический учитель Иоганн Карл Фульротт. Он же первым заявил: перед нами – вымерший вид древнего человека.

Что тут началось! Признанные ученые безжалостно клевали смельчака. Да это древний кельт, идиот от рождения к тому же (Париж, Антропологическое общество, антрополог Прюнер-Бей)! Университет Геттингена, анатом Рудольф Вагнер: это – пожилой эмигрант из Голландии. Анатом Август Франц Мейер объявляет останки неандертальца скелетом… русского монголоидного казака из армии генерала Чернышева, погибшего в 1814 году. Это казак – и оттого у него такой странный череп (с обезьяньими надбровными дугами, скошенным низким лбом и челюстью без подбородка. – М. К.) А изогнутые кости бедра – следствие кавалерийских занятий дикого русского казака. Н-да, хорошая иллюстрация того, как нас, русских, «любили» на Западе задолго до СССР. Знаменитый анатом и физиолог Вирхов объявил останки принадлежащими обычному человеку, изуродованному рахитом. И только находка следующего неандертальца прекратила гонения на Фульрота (Ларичев В. Охотники за черепами. М.: Молодая гвардия, 1971).

Основоположник современной геологии Чарльз Лайель (1797–1875) говорил: «Открытие, прямо противоречащее совокупности предыдущих исследований, обыкновенно принимается с большим недоверием». Человек знал, что говорил. На своем опыте. Инноваторов и «революционеров в науке» всегда норовили затравить и уничтожить, а их новшества – не пропустить.

Дорога развития человечества буквально усеяна телами погибших инноваторов. Большинство из них сгубили «признанные эксперты» и дебильная обывательская толпа. Большинство людей – вообще немыслящее стадо. Везде – и в России, и в Америке, и в Европе. Думать и изобретать – удел немногих, представителей действительно высшей расы…

Только высшая раса действительно способна увидеть ростки грядущего в окружающей реальности, понять и оценить смелых изобретателей и новаторов. А большинство окружающих нас сограждан все время считает, что все уже изобретено и сделано. Это исторический факт. Инерцию застоялых «авторитетов» и ослиные умы почтенной публики нужно обходить. И это дело очень умной и энергичной власти.

Девизом ее должно стать изречение советского авиаконструктора Роберта Бартини:

«Непонятое вами остерегайтесь называть несуществующим»!

Монументы ученой слепоты

Продолжим наш список интересных примеров.

«Представляется уже бесполезным добиваться дальнейших усовершенствований и ставить перед изобретателями новые задачи. Все мыслимое уже достигнуто…»

Эти слова сказал в 1909 году знаменитый фельдмаршал фон Шлиффен, говоря об артиллерии. Сказал как раз накануне эпохальных прорывов в этой области. И, кстати, слова Шлиффена все чаще можно слышать век спустя – только в среде большого бизнеса…

«Аэропланы – интересные игрушки, но никакой военной ценности они не представляют…» – заявил накануне Первой мировой маршал Фердинанд Фош, профессор Высшей военной школы Франции (Ecole Superieure de Guerre.)

Продолжим линию примеров.

«Живот, грудь и мозг всегда будут закрыты для вторжения мудрого и гуманного хирурга!» Эту чушь в 1873 году нес сэр Джон Эрик Эриксен, назначенный главным хирургом королевы Виктории. Уже в англо-бурскую войну в 1899-м операции на указанных частях тела стали обычным делом.

«Бурение земли в поисках нефти? Вы имеете в виду, что надо сверлить землю для того, чтобы найти нефть? Вы сошли с ума!» (ответ ученых на проект Эдвина Дрейка, создателя современной нефтедобычи, 1859 г.).

«Такое устройство, как телефон, имеет слишком много недостатков, чтобы рассматривать его, как средство связи. Поэтому считаю, что данное изобретение не имеет никакой ценности…» (Из прений специалистов в компании «Western Union» в 1876 г.)

«Летающие машины тяжелее воздуха невозможны!» (Лорд Кельвин, президент Королевского научного общества, 1895 г.)

«Все, что могло быть изобретено, уже изобрели…» (Чарльз Дьюэлл, специальный уполномоченный американского Бюро патентов, 1899 г.)

«Эта музыкальная коробка без проводов не может иметь никакой коммерческой ценности. Кто будет оплачивать послания, не предназначенные для какой-то частной персоны?» (Так высказывались партнеры ассоциации “David Sarnoff” в ответ на предложение Сарнова инвестировать в проект создания звукового радиовещания, 1920 г.)

«Да, кого, к чертям, интересуют разговоры актеров?» (Реакция Х. М. Уорнера, голливудского киномагната и совладельца компании “Warner Brothers” на использование звука в кинематографе, 1927 г.)

«Нет ни малейшего шанса, что ядерную энергию когда-нибудь можно будет использовать. Для этого потребовалось, чтобы атомы распадались по нашей воле…» (Альберт Эйнштейн, 1932 г., за тринадцать лет до взрыва первой атомной бомбы, за 22 года – до пуска первой АЭС в Обнинске…)

«Если бы такая реакция случилась, она не могла бы остановиться и Земли не существовало бы…» (Академик Петр Капица, 1940 г. Ответ на вопрос: «Разве нельзя ожидать ничего от развития цепных реакций?»)

Смешно – но практически то же самое стали писать в Интернете, когда в июле 2008-го готовился к запуску европейский коллайдер – ускоритель частиц, призванный стать ступенью к управляемой термоядерной реакции…

8 января 1922 года «Нью-Йорк Таймс» опубликовала пророческие слова профессора Ричардсона о будущем овладении ядерной энергией. Ричардсон заявил, что количество энергии, запасенной в ядре атома – в миллионы раз больше, чем то, что выделяется при сжигании угля. Нужно только увеличить скорость выделения ядерной энергии и управлять процессом. «Вполне возможно, что мы являемся свидетелями рождения новой эры… эры использования атома».

На Ричардсона обрушился сам основоположник ядерной физики, великий британец Резерфорд. На страницах «Таймс» 12 января 1933 года он заявил: «Из этих процессов мы можем извлечь гораздо больше энергии…, однако рассчитывать на них как на постоянный источник энергии мы не можем… Любой, кто попытается использовать в качестве источника энергии превращение атомов, получит излучение мощностью лунного света. Все это вздор…»

И ведь эту околесицу нес не абы кто, а величайший авторитет в тогдашней ядерной физике!

Когда в начале 1920-х пионер американского ракетостроения Годдард начал свои работы, над ним издевались все. «Профессор Годдард не понимает отношений между действием и реакцией, ему неизвестно, что для реакции нужны условия более подходящие, чем вакуум. Похоже, профессор испытывает острый недостаток в элементарных знаниях, которые преподаются еще в средней школе…» Это – передовая статья в газете “New York Times”, посвященная революционной работе Роберта Годдарда на тему создания ракеты, 1921 год. Через 23 года настоящие баллистические ракеты немцев Фау-2, выскакивая в вершине своей траектории уже в ближний космос, станут падать на Лондон.

«Авиационные конструкторы, исключая Лавочкина, к ракетной технике относились, мягко говоря, сдержанно. Как, впрочем, на первых порах и к реактивной авиации. По свидетельству того же Б. Е. Чертока, Александр Сергеевич Яковлев «недружелюбно относился к <…> работам по БИ (ракетный перехватчик Березняка и Исаева 1942 г. с жидкостным ракетным двигателем Душкина. – С.К.) и к работам А. М. Люльки по первому отечественному варианту турбореактивного двигателя» и даже опубликовал в «Правде» нашумевшую статью, где характеризовал немецкие работы в области реактивной авиации как агонию инженерной мысли фашистов. А Берия ракеты поддержал сразу…» (Из книги Сергея Кремлева «Берия. Лучший менеджер ХХ века»).

Уже в 1950 году над Кореей разыгрывались битвы реактивных самолетов. А в 1957-м первая русская ракета вынесла на орбиту советский спутник ПС-1.

«Думаю, что на мировом рынке мы найдем спрос для пяти компьютеров…» (Томас Уотсон, директор компании «IBM», 1943 г.)

«В будущем компьютеры будут весить не более чем полторы тонны…» (журнал «Popular Mechanics», 1949 г.)

«Концепция интересна и хорошо оформлена. Но, для того, чтобы идея начала работать, она должна содержать здравый смысл…» Такой вердикт вынесла профессура Йельского университета в ответ на предложение Фреда Смита об организации сервиса доставки на дом. Впоследствии Смит станет основателем службы доставки “Federal Express Corp” и богачом.

«По всей видимости, биржевые курсы надолго останутся на очень высоком уровне!» (Ирвинг Фишер, профессор экономики в Йельском университете, 1929 г., за две недели до обрушения фондового рынка, с коего началась Великая депрессия, породившая опаснейший кризис капитализма, что разрешился Второй мировой войной…)

Будущий нобелевский лауреат, американский экономист Поль Кругман, в 1994 году утверждал, что быстрый экономический рост красного Китая – это ненадолго, и что те, кто ожидает от КНР выхода в экономические сверхдержавы сейчас, напоминают тех простофиль, которые в 1950-е годы думали, что СССР в обозримом будущем превзойдет США. Кругман в 1996 году утверждал, что не Китай, а РФ выбрала правильный путь реформ. В 2009 году оказалось, что КНР дает экономический рост в 9 % на фоне серьезного спада во всем мире, а РФ – так вообще оказалась в глубокой заднице, дав рекордный (наряду с Японией) уровень спада.

Нобелевский лауреат Роберт Лукас («светило» неолиберализма) объявил в 2004 году, что задача предотвращения депрессий решена. В 2008-м грянула Великая депрессия-2. Всемирная…

Накануне кризиса 2008 года еще один нобелевский экономист, Йозеф Штиглиц, даже книгу написал о том, будто глобальный кризис невозможен. А Нуриэля Рубини, предсказывавшего тяжелую депрессию на Западе, до 2007 года в США просто оплевывали и клевали. Хор признанных аналитиок и экономистов пел о том, что это невозможно и обвинял Рубини в том, что тот не строит математических моделей!

Экономисты как законченные болваны

И уж коли мы заговорили о светилах в области экономики, то просто обязаны сказать, какими тугодумами они себя показали. Казалось бы, чего тут непонятного? Радикальные инновации и великие изобретения способны неузнаваемо менять общество и его производительные силы, подчас круто изменяя ход истории. Она полна примерами подобных перемен. Интернет и мобильная связь – только самый наглядный, ближайший к нам по времени пример. Но если заглядывать глубже, то увидишь, к каким революционным изменениям, к какому взрывному росту производительных сил привели такие инновации, как железо (железные оружие и орудия труда), создание доменной металлургии, стремени, компаса, пороха, бумаги, книгопечатания, покорение пара и электричества. Отрицать эпохальное значение таких инноваций, как железные дороги, телефон и радио, автомобиль, авиация, космонавтика и атомная энергия, будет только непроходимый кретин.

Существуют даже более незаметные инновации, которые, тем не менее, изменяли течение истории и свергали с тронов прежних гигантов. Скажем, изобретение англичанами штурвального управления вместо тяжелого рычага-румпеля и нового типа парусного корабля (без высоких надстроек в носу и на корме, с пушками, расположенными на двух-трех палубах) позволило Британии покончить с морской мощью Испании, захватив господство на морях, создав колониальную империю и оседлав главнейшую мировую торговлю. Изобретение стремени породило тяжелую кавалерию рыцарского типа: ведь благодаря стременам всадник не рисковал вылететь из седла при нанесении таранного удара копьем. Это привело к полной «смене вех» в военном искусстве: если в рабовладельческом Древнем мире главную роль играла тяжеловооруженная пехота (изначально набиравшаяся из свободных граждан), то в Средние века господство перешло к тяжелой коннице. При этом рыцари стали дворянством, феодалами, они владели даваемой за службу землей весте с крестьянами на ней. Создание механической прялки «Дженни» вызвало бурный рост текстильной промышленности в Англии, начало ее перехода в индустриальную эпоху. Изобретение прокатного стана позволило начать массовое строительство железных дорог, небоскребов со стальными каркасами и грандиозных металлических мостов (подъем США, Германии и России), а технология сверления стальных стволов породило дальнобойную артиллерию – и возвышение тевтонского сумрачного гения. Синтез аммиака по Габеру избавил человечество от «привязки» к залежам чилийской селитры, произведя революцию и в производстве взрывчатых веществ, и в продуктивности сельского хозяйства.

Казалось бы, огромная роль инноваций как минимум в экономике совершенно очевидна. Однако в конце 1930-х знаменитый в те времена английский экономист Лайонел Роббинс заявил: «Развитие технологий и экономическое развитие – это фундаментально разные проблемы. Экономисты вообще не заинтересованы в исследовании технологических и технических вопросов».

Ну хоть стой, хоть падай. До 1950-х годов дубы-экономисты вообще исключали технологию из своих научных изысканий, предпочитая жонглировать набором «общих экономических понятий»: «производство», «капитал», «рабочая сила». И только в середине ХХ века до дебильных мозгов «экономических светил» стало доходить понимание роли научно-технического прогресса. Они стали догадываться, что его нужно учитывать наравне с капиталом и рабочей силой (Оганесян Т. Стремя, породившее феодализм // Эксперт. 2009. № 29).

Как пишет Дамбиса Мойо в бестселлере 2010 года «Как погиб Запад», до 1950-х либеральные идиоты-экономисты в исследованиях экономического роста брали в расчет только один фактор – переменную роста или падения капитала. Лишь в 1956 году американец Роберт Солоу, профессор Массачусетского технологического института, дерзнул показать, что в экономическом росте не менее важную роль играют труд и его производительность, прямо завязанные, кстати, на развитие технологий. За это Солоу дали в 1987 г. Нобелевскую премию – как говорится, не прошло и полувека. Однако потом выяснилось, что капитал и труд обеспечивают экономический рост только на 40 %. Остальное – это так называемая техносреда или совокупная производительность факторов производства. А именно – технологический прогресс, образование, наука, культура, качество государства и общественных институтов. То есть, рассуждения либеральных идиотов о том, что достаточно создать очень конкурентоспособную фирму – и все у нее будет нормально, она завоюет мировые рынки – гроша ломаного не стоят. Оказывается, такая фирма должна еще и попасть в хорошую окружающую среду: где и государство толковое, не воровское и дальновидное, где с образованием, наукой и культурой все хорошо, где суды – честны и эффективны, и где царствует научно-технический прогресс в целом, во всем обществе! Оказывается, только там корпорации и предприятия обеспечивают добрый экономический рост, где за их воротами, в окружающей реальности – хорошие дороги и прекрасное здравоохранение. Где есть качественные университеты и вузы вообще, где в школу не стыдно отдать своих детей – и в этих школах дают настоящие знания. Где царит порядок, где полицейские не набивают карманы и не крышуют преступный «бизнес», а действительно охраняют покой законопослушных граждан. Где вообще жить радостно и удобно. Вот тогда и предприятия становятся конкурентоспособными. (Увы, это открытие прошло мимо правящих в РФ и на Украине либерально-монетарных животных.)

Уж сколько раз смеялись над лозунгом Советской власти о том, что наука – мощная производительная сила! Но факт остается фактом: именно красные вожди поняли огромную роль инноваций в экономическом развитии почти на сорок лет раньше, чем западные экономические светила и «признанные эксперты». Более того, если наука и власть в СССР времен Ленина и особенно Сталина заключили прочный взаимовыгодный союз, то на Западе таковой сложился лишь в ходе Второй мировой и продолжился после нее. (В СССР разрыв между фундаментальной и прикладной наукой в 1960 г. создал Хрущев, положив начало проигрышу русских в техногонке, но это – отдельная тема.)

Но продолжим галерею исторических примеров далее. Посмотрим, что там еще изрекали в разные времена и по разным поводам «высокомудрые специалисты»?

«…Нам не нравится их звук, и вообще, гитара – это вчерашний день…» (Отзыв из звукозаписывающей компании “Decca Recording Co”, отказавшейся от записи альбома группы «Битлз» в 1962 г.)

«Но что… может быть полезного в этой штуке?» (Вопрос на обсуждении создания микрочипа в “Advanced Computing Systems Division of IBM”, 1968 г.)

«Не вижу причин, по которым кто-либо захочет иметь компьютер у себя дома!» (Кен Олсон, основатель и президент корпорации “Digital Equipment”, 1977 г.)

«640 килобайт должно быть достаточно для каждого…» (Билл Гейтс, 1981 г).

Можно вспомнить и другие случаи, когда «признанные эксперты и специалисты», а также «светила науки» оказывались слепцами и глупцами, тогда как «безумцы» и мечтатели – гениальными пророками. Знаменитый изобретатель Томас Эдисон (1847–1931), создатель первого в мире технополиса (Менло-Парк), с пеной у рта доказывал, что электродвигатель на переменном токе невозможен, равно как и промышленное использование переменного тока. Он гнобил, поносил и травил Теслу, занявшегося переменным током. А когда его пригласили посмотреть на электромотор русского инженера Доливо-Добровольского, работающий на переменном токе, Эдисон зло бросил:

– Нет, нет, переменный ток – это вздор, не имеющий будущего. Я не только не хочу осматривать двигатель переменного тока, но и знать о нем не желаю!

И Эдисон же считал, что телефонная связь через Атлантику невозможна.

Британские адмиралы в начале ХХ века считали, будто подводные лодки – это бесполезные «жестяные головастики», ни в коей мере не опасные для надводных бронированных кораблей.

Можно вспомнить судьбу британца Чарльза Парсонса, изобретателя многоступенчатой паровой турбины современного типа. Предложенные им судовые установки обеспечивали резкий отрыв новых кораблей от старых и по скорости хода, и по экономичности (при равном расходе пара турбина кратно меньше, мощнее и экономичнее поршневого «паровика»). Но Парсонс, предложив турбины родным кораблестроителям, наткнулся на глухую стену из «признанных специалистов». Будь он просто изобретателем, то наверняка на том бы дело и кончилось. Но Парсонс оказался и хорошим предпринимателем-инноватором: турбины его конструкции уже применялись на электростанциях, принося изобретателю немалый доход. Парсонс, имея деньги, построил небольшое, но быстроходное судно «Турбиния», на котором в 1894 году нагло вторгся в боевые порядки британского флота, проводившего учения. За ним отрядили погоню. Но даже самые быстроходные миноносцы Англии не смогли догнать «Турбинию»: настолько ее турбина превосходила лучшие поршневые пародвигатели. Она обеспечивала экспериментальному судну ход в тридцать с лишним узлов. И только после этого британские адмиралы заказали Парсонсу первые паротурбоходные корабли. Кстати, военный флот до сих пор использует паротурбинные установки, подчас сменив прежние котлы на атомные реакторы. Ну, а то, какое впечатление производила на публику «Турбиния», вы можете представить, почитав в «Рассказах рыбачьего патруля» Джека Лондона новеллу «Охота за «Ланкаширской королевой».

У Парсонса получилось, потому что у него были большие деньги, и он мог построить первый корабль революционного типа, наплевав на все «не может быть!», «бред!», «невозможно!» со стороны признанных экспертов, военных, чиновников и почтеннейшей публики. А если бы Парсонс не был предпринимателем и не имел денег? Насколько тогда бы задержался переход на новые силовые установки во флоте?

К сожалению, совмещение в одном лице инноватора и богача – явление редчайшее. И сколько изобретений оказалось похороненными потому, что их авторы не могли построить своих «турбиний» – одному богу ведомо. Господи, сколько же прорывов успели погубить и в позднем бюрократическом СССР, и на ультрарыночном Западе, где изобретатели и инноваторы оказались отделенными от Больших денег!

Гениальный советский исследователь и изобретатель Олег Лаврентьев, еще будучи сержантом срочной службы со средним образованием, в 1948 году предложил свои проекты установки термоядерного синтеза и водородной бомбы на основе дейтерида лития. Его письмо, направленное Сталину, попало к куратору «уранового проекта» СССР, Лаврентию Берия. По указанию оного сержанта Лаврентьева снабдили специальной литературой, а потом вывезли в Москву, где они лично встречался с Берией – вместе со знаменитым физиком Андреем Сахаровым. Гениальный самоучка стал студентом физфака МГУ и получил работу в ЛИПАНе – Лаборатории измерительных приборов Академии наук. К июню 1952 года Лаврентьев, закончив расчеты электромагнитной ловушки для удержания плазмы, высказывают идею создания реактивного плазменного двигателя для космических полетов. Идея оказывается жестоко разгромленной академиком А. Леонтовичем, хотя сегодня такие двигатели (ЭРД) используются практически. Более того, те же электромагнитные ловушки Лаврентьева в конце концов стали использоваться для исследований плазмы. (Пример беру из той же замечательной книги С. Кремлева.)

После гибели Берии в 1953 году его «ставленник» Лаврентьев был забит копытами академиков-физиков (Леонтович, Тамм, Ландау, Будкер, Гинзбург, Сахаров и другая «синагога»), его выгнали из ЛИПАНа, выперли в Харьковский физико-технический институт, не давали публиковаться в центральном ЖЭТФе (Журнале экспериментальной и теоретической физики), где он потом всю жизнь и проработал, не подарив стране и десятой доли того, что мог бы изобрести и разработать. Его заклеймили как «скандалиста и автора путаных идей»…

Трагичной, как пишет ядерщик С. Кремлев, была и судьба гениального физика А. А. Власова. В 1988 году на Корсике прошла международная конференция, названная по предложению американских физиков «Плазма Власова». Власов высказал свои революционные идеи относительно плазмы еще в статьях 1944–1945 годов. Но в 1946 году в ЖЭТФе вышла совместная статья еврейских «светил физики»: Гинзбурга, Ландау, Леонтовича и Фока. Этот кагал объявил работы русского ученого «несостоятельными» и не несущими в себе «каких-либо результатов, имеющих научную ценность». Психика Власова не выдержала травли.

А не менее драматическая судьба немецкого ученого Альфреда Вегенера, который, будучи метеорологом, выдвинул гипотезу о дрейфе материков, об их «расползании»? Сегодня его теория общепризнанна, о дрейфе континентов знает любой школьник. Но в 1920-е годы Вегенера буквально травила официальная наука, ругая и дилетантом, и сумасшедшим.

Подлость и зависть правят миром: черная книга биологии

Подобные истории происходили в прошлом и происходят нынче. Мы вообще живем в мире, сотканном из подлости, лжи и корысти. И многие трагедии смелых ученых, рискнувших пойти против «признанных специалистов», до сих пор остаются трагедиями.

В 1926 году покончил жизнь самоубийством австрийский биолог Пауль Каммерер. После настоящей травли, организованной против него. Каммерер открыл удивительное явление: оказывается, наследственность живых существ можно изменить, изменяя внешние условия – и появившиеся изменения передаются по наследству. Австрийский биолог взял для опыта огненную саламандру, ящерицу с причудливым сочетанием ярко-желтых и черных пятен. В ходе экспериментов он выяснил, что коли долго держать саламандр в террариуме с желтым грунтом, расцветка кожи ящериц меняется. Они буквально желтеют под цвет почвы. А потом желтоватый окрас передается потомству.

Каммерер пришел к тому же выводу, что и русские ученые Мичурин и Трофим Лысенко. А именно: все живое меняется под влиянием окружающей среды. Изменяя эти условия, человек может заставить организмы приобретать новые свойства. Черты, которых раньше в них не было. А эти черты передаются далее по наследству.

Каммерер брал слепых от природы рыб-протеев, живущих в пещерных озерах, подвергая их в лабораториях попеременному облучению то красным, то обычным дневным светом. И у протеев развивались хорошо сформированные глаза! Потом были опыты над жабой-повитухой, у которой под влиянием внешней среды появлялись так называемые брачные мозоли, которые дальше передавались по наследству.

На Каммерера ополчился цвет тогдашней биологической науки. Его опыты резко противоречили тогдашней архаичной (еще не знавшей о ДНК) генетике. Как, впрочем, и теории Дарвина в старом понимании. С точки зрения генетиков 1920-х годов, такого просто не могло быть. Ибо, как гласили их догмы, наследственность – вещь неизменная. Есть, считали они, некое наследственное вещество, несущее в себе «запись» характеристик вида и потомства. Это вещество (гены) неизменно. Саламандры не должны желтеть под влиянием внешней среды и передавать эту желтизну по наследству! Ибо это противоречит теории генов. И если какие-то изменения произошли, то они должны исчезнуть у какого-то поколения потомства. Да и по теории Дарвина саламандры могли пожелтеть только в ходе достаточно долгого и беспощадного естественного отбора. Мол, попав в местность с желтой землей, недостаточно желтые саламандры будут погибать от хищников, зато более желтые – выживать чаще за счет лучшей маскировки. В результате жестокого отбора в течение тысяч поколений выживут лишь самые сливающиеся с фоном ящерицы, которые дадут потомство. И так – поколение за поколением. С постепенным нарастанием желтизны за счет отбраковки недостаточно желтых и выживания как можно более приспособленных.

Опыты Каммерера опрокидывали все эти построения к чертовой матери.

Австриец сам не понимал, какое лихо пробудил. Генетика тех лет вкупе с вульгарным дарвинизмом идеально соответствовали умонастроениям капиталистической элиты того времени. Драйвом 1920-х выступали расизм, социал-дарвинизм и нацизм. Все логично: в обществе – как в природе. Богатые и сильные выступают таковыми лишь потому, что у них – хорошая наследственность, отличные гены. Бедные и обездоленные – это люди с плохой наследственностью, с дурными генами. В обществе сильные пожирают и подчиняют себе слабых и неприспособленных, вполне по Дарвину. Люди из низов общества должны находиться только внизу – ибо они не прошли естественного отбора и не имеют замечательных генов. Таковы были господствующие тогда предпочтения сильных мира сего, а наука их всегда отражает. Более того, развивается и господствует в науке именно то, что нравится правящему классу. Чего за примерами далеко ходить? Полила елею на душу финансовому спекулятивному капиталу идиотские теории монетаризма, неолиберализма и постиндустриализма – они и расцвели в последние тридцать с лишним лет, заглушив альтернативные теории. А гипотеза возникновения Вселенной из Большого взрыва родилась аккурат после мировых войн и революционных потрясений ХХ века.

Опыты Каммерера шли вразрез с тем, что нравилось тогдашней западной элите. Австриец невольно играл на руку Советскому Союзу, где господствующая идеология гласила: если изменить условия жизни нации к лучшему, то люди начнут меняться, приобретать все более благородные качества. Они станут и умнее, и образованнее. Если не держать низы в черном теле, если вытащить их из трущоб и бараков, если дать им возможность учиться – то из низов выйдет армия новых талантов и людей высшего типа. В СССР говорили, что отнюдь не все наверху – высший сорт. Что люди высшего сорта получаются и из рабочих, и из крестьян. Кто был ничем, тот действительно может стать всем. Если, конечно, изменить условия жизни народа, если приучить его к книгам и лабораториям, к спорту и высокой культуре, если дать ему достойное здравоохранение и отучить от водки. (События последней четверти века на обломках СССР, когда «элиты» у людей все это отобрали и ввергли их в скотство, лишний раз свидетельствуют в пользу красных идеологов).

И Каммерера уничтожили. 7 августа 1926 года ведущий научный журнал, британский «Нейчур» (Nature) вышел с разгромной статьей некоего доктора Нобля. Он, посетив Венский биологический опытный институт, где работал Каммерер, обвинил последнего в том, что он тушью нарисовал на жабе-повитухе брачные мозоли. Каммерер написал отчаянное ответное письмо. История эта темна: говорят, кто-то выкрал экземпляр подопытной амфибии Каммерера в институтском музее и заменил фальшивкой. Ученого выгнали из Венского университета, и он покончил жизнь самоубийством.

Грязный прием с подменой экспонатов или полученных в результате опытов образцов – явление в науке не такое уж и редкое. Если вы читали книгу «Приключения Кроша» (или смотрели одноименное кино), то должны помнить, как Крош разоблачает мерзавца-ученого, уничтожившего своего учителя, профессора-искусствоведа Маврадаки. Чтобы занять место профессора, подонок Вэ-Эн, готовя по поручению своего учителя выставку старинных японских статуэток-нецке, подменил часть экспонатов на подделки. В ходе выставки это вскрылось, и потом в газете появилась язвительная статья под псевдонимом, которая объявила Маврадаки полным профаном. После чего профессор умер, не выдержав позора. А мерзавец Вэ-Эн занял его место на кафедре. Именно он и оказался не только подменщиком экспонатов, но и автором разгромной статьи. Кто знает: может, и Каммерера уничтожили подобным образом?

Позже генетики скажут, что Каммерер допустил методическую ошибку. Что изменения в организмах подопытных животных, которые он наблюдал, уже были заложены в механизм наследственности. И что особи передают потомству свой наследственный признак, который отнюдь не приобретен ими в ходе эксперимента, но существовал уже в природных популяциях как вариант изменчивости данного вида. Во всех подобных случаях экспериментатор, дескать, производит своего рода «бессознательный искусственный отбор» в первоначально гетерогенной популяции, который и обусловливает изменение среднего состояния признака в следующем поколении в желательном для экспериментатора направлении.

Но разве чтобы доказать такое, нужны были клеветнические статьи?

Однако идеи Каммерера оказались подтвержденными жизнью. В Советском Союзе работы Трофима Денисовича Лысенко неопровержимо доказали: организмы и вправду меняются под влиянием внешних факторов, причем передают приобретенные новые черты по наследству. Именно за это Лысенко ненавидели тогдашние генетики, которые не могли похвалиться конкретными результатами своих исследований, именно за это его ненавидят и сейчас. Кто ненавидит? Научные «пустышки». А ведь мы до сих пор пользуемся плодами трудов Лысенко и ученых его школы, применяя те высокоурожайные сорта зерновых, что вывели лысенковцы. При этом они не залезали в генотип, а изменяли наследственность тех же растений, изменяя внешние условия.

Лысенко действительно превращал озимые сорта в яровые действием холода. Вернее, ему удалось за три поколения создать из ярового зерна озимое, подбирая сроки осеннего посева для яровых.

А его ученики – П. Лукьяненко, академик В. Н. Ремесло! Нам еще в советской школе в 1979-м рассказывали об удивительных сортах пшеницы, созданных ими. Например, о безостой пшенице («Безостая-1») Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, дававшей по 50–68 центнеров с гектара. А за что академик Ремесло получил свои регалии? У меня тут выкопалась копия статьи киевского ученого Леонида Шаповалова того же 1979 года. Он пишет: «Академик В. Ремесло, изменив наследственность яровой пшеницы, превратил ее в озимую сорта “Мироновская”, причем по урожайности она почти в 2 раза превосходит “Безостую”».

Правда, тогда нам не говорили, что это наследие лысенковской школы. Ведь работа академика Ремесло прямо продолжала работы Трофима Лысенко по «яровизации» злаков! Только об этом стыдливо молчали. Кстати, сам кандидат технических наук Шаповалов в 1979-м писал статью о том, как техническими средствами ускорить отбор самых жизнеспособных и крупных семян при выведении высокопроизводительных сортов злаков по методу Лукьяненко – Ремесло. Читай – по методу Лысенко.

Да, лысенковцы изменяли наследственность, не влезая прямо в глубины генома, как делает нынешняя генная инженерия. Да, применяя изменение внешних условий и 20-летнюю селекцию. Но ведь успех-то был! И Лукьяненко до конца дней своих не боялся уважительно вспоминать Трофима Денисовича. В СССР были славны продуктивные сорта зерновых, созданные школой Лысенко: яровая пшеница «Лютенцес-1173», «Одесская-13», ячмень «Одесский-1».

Просто надо было развивать два направления генетики параллельно: и лысенковское, и классическое.

Но ведь тогдашние классические (вавиловские) генетики пробовали задавить лысенковцев! Они хотели стать монополистами в биологии. Они прямо уничтожали результаты опытов, противоречившие их тогдашним теориям.

Уважаемый мною Юрий Мухин, написав книгу «Продажная девка генетика», приводит свидетельство доктора биологических наук, профессора М. В. Алексеевой, в 1930-е годы – еще аспирантки. Алексеева в 1934 году на Всесоюзной радикологической станции (радикс – корень на латыни) прививала помидоры-томаты на корни пасленовых растений. В то время станцию перевели в подчинение Всесоюзному институту растениеводства во главе с академиком Вавиловым. И тут оказалось, что в плоды томатов, привитых на корень дурмана (пасленового), из этого корня попадает яд – атропин! Установили сие случайно: две работницы станции отравились плодами-помидорами с растения, привитого на корень дурмана. Алексеева даже попала под суд за халатность, но ее оправдали. Почему? Потому, что, по представлениям биологической науки 1930-х, из корня (подвой) в привитое на него растение (привой) ничего переходить не должно. Так говорила мировая наука того времени.

А тут атропин переходил из корня дурмана в куст помидора! Более того, выяснилось, что в листьях куста томата, привитого на корень табака, обнаруживается никотин. Казалось бы, это открытие мирового значения образца 1934 года, и любой истинный ученый должен просто затрубить об этом на весь мир. Но заместитель академика Вавилова в Институте растениеводства, академик П. М. Жуковский, который приехал с целой комиссией проверять работы аспирантки Алексеевой, распорядился так: «Работа не имеет ни теоретического, ни практического значения, тему закрыть, растения уничтожить». (У нас в МГУ 1988 г. легенды ходили об одном зубре-археологе, который, будучи ярым противником норманнской теории возникновения Древнерусского государства, приказал закопать обратно обнаруженную у Ладоги могилу викинга-норманна.)

Таким образом, придурок-академик Жуковский, тогдашний заместитель Вавилова, приказал уничтожить свидетельство великого биологического открытия. Но Алексеева (были же в сталинские времена самоотверженные, инициативные и рисковые люди!) нарушила приказ и сохранила семена, что дали привитые на чужие корни растения. В 1939 году, прикрытая своим шефом, честным профессором В. Эдельштейном, Алексеева посеяла «запретные» семена. Казалось бы, от помидора-родителя, привитого на чужие корни, должны появится «дети»-семена, аналогичные простому томату. Ибо гены-то у него вроде бы неизменные, помидорные. Но каково же было изумление девушки-биолога, когда семена помидора, привитого на корень дикорастущего солянум дулькамара, дали совершенно необычные плоды! Вместо круглых и крупных томатов на сложной кисти появились длинные, похожие на крупную сливу, томаты. Причем на двусторонней кисти, как у растения-подвоя. То есть изменения, возникшие после прививки томата к корню другого растения, передались по наследству и создали нечто новое. И это в корне противоречило учению «классических» генетиков.

Именно Т. Лысенко тогда помог молодой ученой опубликовать свое открытие. Именно он показал экземпляры изменившихся растений на научной дискуссии «Спорные вопросы генетики и селекции». Вы, кстати, припомните, чтобы в «новой России» (образца 1991 г.) когда-либо проходили широкие научные диспуты? А ведь это было сталинское время. И хорошо, что Лысенко помог тогда Алексеевой. А то бы очередной именитый дурак снова приказал бы все уничтожить и обо всем забыть. Лысенко же плевать хотел на «признанные мнения» и «заграничные авторитеты». Он искал истину и не боялся показать результаты, разбивавшие вдребезги устоявшиеся теории. Трофим Денисович еще тем был бойцом! Ранга Пастера или Заболотного.

Разгадка сенсации, произведенной в 30-е годы Алексеевой, последует лишь сорок с лишним лет спустя. В 1983 году, напоминает Ю. Мухин, Нобелевскую премию получила биолог Барбара Макклинток, открывшая молекулы ДНК не только в ядре, но и в цитоплазме клеток. То есть, наличие ДНК не только в хромосомах в ядре клетки, но и в самой клетке, означает одно: за наследственность отвечает весь организм в целом. С 1983-го стало ясно, почему в томатном кусте, привитом на корень табака, появляется никотин. И почему корни-подвои заставляют потомство привитых к ним растений так изменяться.

Уже в наши дни идеи великого Лысенко стали подтверждаться современной биологией. В начале этого века, когда появились мощные секвенаторы, были открыты явления РНК-интерференции и РНК-сайленсинга, которые как раз и ведут к тому, что приобретенные признаки организмов могут наследоваться. И это вам не набившая оскомину шутка с тем, что сколько ни отрезай хвосты собакам, а щенки все равно станут рождаться с хвостами.

Как поведал в 2013 году Николай Андреевич Чуриков, заведующий Лабораторией организации генома ИМБ РАН, «…одно из самых необычных проявлений РНК-интерференции и РНК-сайленсинга заключается в том, что они делают возможной неслыханную с точки зрения классической генетики вещь – наследование приобретенных признаков. Как уже было сказано выше, интерференция и сайленсинг не изменяют последовательности генов в ДНК, но могут управлять тем, насколько определенные гены будут активны».

Действительно, легко представить, что если в клетки потомства из яйцеклетки попадут регуляторные РНК, они смогут принести с собой определенную схему, паттерн активности генов. Причем, как выясняется, этот паттерн способен наследоваться на протяжении нескольких поколений.

«Яркий пример наследования приобретенных признаков в виде паттерна работы генов, приобретенного на протяжении жизни, хорошо показан на крысах, – рассказывает Чуриков. – Стрессовые условия содержания, приводящие к повышенному уровню гормона кортизола, у грызунов передаются от родителей к детям. Более того, признаки того, что крыс содержали в условиях стресса, отслеживаются на протяжении до четырех поколений. Уверен, что и у людей нечто похожее имеет место. Так что это следует иметь в виду, особенно тому, кто собирается иметь детей».

Очень похожие передающиеся через поколения эпигенетические эффекты показаны в области поведения и плодовитости животных. Точно такие же механизмы встречаются и у растений, и даже более широко, чем у животных.

Малые РНК могут влиять на наследование через поколения не только сами по себе, но и опосредованно. Они могут изменять паттерн активации генов, влияя на расположение в хромосомах активных и пассивых зон. Такие зоны, содержащие в одном случае постоянно работающие, а в другом случае – как бы «заархивированные» гены, собраны в хромосомах в блоки. И некоторые виды некодирующих РНК способны включать или выключать целые блоки генов, привлекая к их границам соответствующие регуляторные белки.

Интересно, что при всей новизне открытых в последние 10 лет механизмов эпигенетической наследственности нельзя сказать, что их внешние проявления представляют собой нечто совершенно новое.

«Я был прошлой осенью в Бостоне на конференции, название которой переводилось примерно как „Наследование через поколения приобретенных признаков“, представляете, как это звучит для русского уха? – делится впечатлениями Чуриков. – Звучит это как что-то, сильно напоминающее идеи Трофима Денисовича Лысенко. Его там, кстати, иронически, но вспоминали, даже фотографии показывали. Такая, знаете, монументальная мраморная скульптура вместе со Сталиным. Конечно, история Лысенко, такая трагическая для отечественной биологии, – она не про идеи, а про отношение науки и власти. Ирония, однако, заключается в том, что, как мы теперь понимаем, он увидел эпигенетический феномен. Жаль, конечно, что правильное понимание роли и места эпигенетических механизмов, соотношение генетики и эпигенетики, пришло только сейчас». (http://lenta.ru/articles/2013/05/10/circrna/).

Я понимаю потрясение зомбированно-зашоренного постсоветского ученого, которому десятки лет представляли Лысенко как сатану во плоти и полуграмотного придурка-лжеученого. А он, оказывается, на шестьдесят лет опередил современную себе биологию. Что не мешает мракобесам и до сих пор поливать его грязью[5].

Но не только селекцией, не только прививками и изменением внешних условий занимались лысенковцы. Была и вовсе, можно сказать, «эзотерическая» сторона их научных поисков. Так сказать, «волновая».

Еще в 1923 году советский физик А. Гурвич открыл поразительное явление. Расположив рядом друг с другом две пробирки с простейшими растениями, он залил в одну из них кислоту. То есть, просто убил жизнь в ней. Но растения погибли и во второй пробирке тоже, хотя там среда оставалась благоприятной для их существования. Иными словами, погибающие организмы послали своим здоровым собратьям сигнал о смерти – и те тоже умерли. Гурвич посчитал, что столкнулся с действием неведомых «митогенетических лучей» – лучей, посылаемых живыми клетками. Что это такое, он понять не смог, однако факт обмена информацией между живыми организмами на расстоянии оказался доказан. Что это за связь? В 1943 году немецкий физик Шредингер предположил, что вся живая природа принимает и испускает электромагнитные волны. А излучение (по Максу Планку) идет порциями-квантами. Опыт Гурвича только подтверждал эту догадку. Если же есть лучи – то есть и длина их волны, и частота их передачи. Ибо луч – это лишь форма электромагнитного поля. Если так, то можно построить излучатель, с помощью которого можно дирижировать процессами внутри живого. (С позиции сегодняшнего дня – не влезая в ДНК).

Потрясающие результаты дала и работа Института переливания крови, организованного видным большевиком Богдановым. Именно там установили совершенно еретический с точки зрения западной генетики факт: при переливании крови от одного человека к другому организм получателя-реципиента вдруг начинает изменяться, стремясь уподобиться организму донора. Хилый человек, коему переливали кровь атлета, становился заметно крепче и мускулистее. Значит, кровяные тельца несут в себе информацию о своем хозяине, которую могут передавать другому человеку.

Множество работ в направлении волновой генетики велось в 1930-е годы, совершенно не утратив актуальности и по нынешнюю пору. Откроем своеобразное послание будущим поколениям, почти забытую сегодня книгу Юрия Долгушина «Генератор чудес». Вы уже сталкивались с нею в «Третьем проекте». Ибо покойный ныне Долгушин – звезда советской научной журналистики тридцатых-пятидесятых годов. Что же он писал в то время?

«…Биологом А. Г. Гурвичем были открыты митогенетические излучения живой ткани, а Лепешкиным – некробиотические лучи – «лучи смерти». Появилось большое количество исследований, говорящих о специфическом воздействии высокочастотных электромагнитных излучений на живую ткань, на развитие растений и микробов. К. К. Коровин, пользуясь ультразвуковым генератором, выращивал редиску величиной в яблоко…

…Доктор Дубровин Евгений Алексеевич в тесной комнатушке в Тропическом институте заставлял меня держать белую крысу с саркомой на спине, пока он облучал ее ультракороткими волнами…

…Знакомство с академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, беседы с ним о «живом и мертвом», о бессмертии и смерти, о новой генетике дали мне почувствовать свежий ветер нашей передовой биологии…» (Долгушин Ю. Генератор чудес. М.: Всесоюзное учебно-педагогическое издательство «Профтехиздат», 1960. С. 6–8.)

«Генератор чудес» и стал заветной мечтой биологов того времени: овладеть языком этих сигналов живой материи. Как пишет Долгушин, обработка ультракороткими волнами семян редиса приводила к удивительному явлению: точно так же, как и в случае с современными работами Георгия Коломейцева, они давали рекордный урожай. Но вот что самое удивительное: стоило облученные семена положить рядом с необлученными – и последние тоже перенимали их свойства. Выходило, что облученные семена сами превращались в «передатчики»!

Позже все это объявят выдумками сталинистов-лысенковцев, гонителей «истинной генетики» – но Георгий Коломейцев в наши дни добивается тех же неслыханных успехов! Причем с затратами, которые в тысячи раз меньше, чем те деньги, которые пожирают для повышения урожайности «генные инженеры», победившие сталинизм в науке! Впрочем, процитируем-ка Долгушина:

«…Уже давно ученые стали замечать, что многие тела и вещества обладают какой-то странной способностью – на расстоянии действовать известным образом на другие тела биологического происхождения. Тонкий корешок обыкновенного лука, направленный кончиком на боковую поверхность другого корешка, вызывал в нем усиленное деление клеток. Пульсирующее сердце лягушки, мозг головастика, мышцы разных животных, даже кровь человека, действуя на близком расстоянии, заставляют усиленно развиваться культуру дрожжей. Близость воды, металлов, руд, и некоторых лекарственных веществ вызывает иногда непроизвольное сокращение мускулов руки у человека…»

Подчеркнем: все это наблюдалось советскими учеными в 1936–1958 годах! То есть, уже в то время русские понимали, что параллельно с миром вещественным есть еще и мир тонкий, информационный, пронизанный потоками сигналов от живой и неживой природы. Сам пафос «Генератора чудес» как раз и состоит в том, чтобы простроить генераторы, способные электромагнитными излучениями управлять природой, обеспечивать фантастическую урожайность, менять свойства живых организмов, побеждать болезни (Долгушин был уверен в их волновой природе), останавливать процессы старения и разложения, даже вызывать превращения одних химических элементов в другие. Мозг управляет телом с помощью слабых высокочастотных сигналов! Именно так возбуждение передается от одной клетки организма к другой. Нужно лишь расшифровать этот язык. То есть, перед нами – программа создания настоящей магии. Причем высоконаучной, под красным знаменем.

В наши дни исследованиями в этом же направлении «волновой генетики» занимался и занимается Петр Гаряев. И, как вы уже, пожалуй, догадались, его инквизиторы из Комиссии по лженауке РАН провозгласили темным шарлатаном. Однако в 2011 году пресса сообщила о том, что не кто-нибудь, а признанный ученый с мировым именем, лауреат Нобелевской премии по медицине 2008 года Люк Монтанье занялся как раз «гаряевщиной-лысенковщиной». Он вместе с коллегами по исследованиям ставили рядом изолированные друг от друга и экранированные от магнитного поля Земли пробирки. В одной были молекулы ДНК, в другой – чистая вода. Пробирку с ДНК облучали так, чтобы излучение было направлено на пробирку с водой. И меньше, чем через сутки в ней появлялось молекулы ДНК – те самые, которые были в первой пробирке. По мнению исследователей группы Монтанье, ДНК испускает низкочастотные электромагнитные волны, которые отпечатывают структуру молекулы в воде (http://kp.ua/daily/140111/262017/).

То есть и Гаряев, и последователи Лысенко, описанные в книге Долгушина, оказались правы! Как, впрочем, и Цзянь Канчжэнь, который, бежав в СССР из Китая, еще в семидесятые годы с помощью электромагнитного излучения мог передавать признаки одних организмов другим. Например, создавал куриц с утиными перепончатыми лапами. Нам известны результаты его опытов: огурцы со вкусом дыни, рогатые зайцы. И, хотя работам Канчженя покровительствовал сам КГБ СССР, применения и развития они не нашли: сказалось глухое сопротивление «официальной науки». А поди ж ты – китаец-то действительно совершил научный прорыв.

В 2001 году «Российская газета» сообщила о работах специалистов биофака МГУ под руководством старшего научного сотрудника Александра Бурлакова.

«…—Вот, можете полюбоваться нашими ужастиками, – говорит ученый, показывая мне удивительных монстров. – Все это эмбрионы одной рыбки – вьюна.

В небольшом аквариуме плавают этакие дракончики с двумя, четырьмя и даже шестью головами. У других, безголовых, по несколько хвостов. Есть экземпляры, у которых шесть сердец или позвоночник раздвоен сразу в десяти точках.

Особо подчеркну: это не мутанты, облученные радиацией, электромагнитными, акустическими полями. Над ними не совершали сложнейших операций по пересадке генов. Такими они сделали себя сами, правда, под руководством ученых.

– Известно, что на каждой стадии развития эмбриона активно работает какой-то определенный ген, остальные молчат, – объясняет Бурлаков. – Икринки с активным геном, к примеру, отвечающим за создание головы рыбы, помещаем в колбу. Рядом с ней ставим другую, где возбужден ген, ведающий делением клеток на 2, 4. Оставляем их на сутки в металлическом контейнере, защищающем от внешних воздействий. В результате под действием команды на удвоение, идущей из второй колбы в первой через какое-то время рождаются многоголовые монстры. Точно так же штампуются хвостатые существа или существа со многими сердцами.

Вывод: икринки “разговаривают” между собой, испуская, как выяснили ученые, ультрафиолетовые, инфракрасные, а также волны видимого диапазона. Механизм взаимодействия пока неизвестен. Но принципиально важно, что от такой “беседы” могут родиться не только ужастики. Ученые способны облагородить ущербных особей. Достаточно подержать по соседству с элитными икринками “недоделок”, отставших в развитии, как они начинают быстро расти, смертность в их сообществе резко падает.

Работа российских биологов открывает удивительные перспективы. Вполне вероятно, что для лечения заболеваний не придется пересаживать гены, а будет достаточно подействовать на дефектные излучением от нормальных. По-новому можно взглянуть и на феномены парапсихологии. А что, если экстрасенсы, таинственным образом излечивающие самые разные болезни, влияют своим полем на какие-то генетические структуры?…» (http://www.ikar.udm.ru/sb/sb24-3.htm).

То есть и Бурлаков намного раньше Монтанье проделывал опыты в том же духе, но гораздо более впечатляющие. Так что нынешнее время блестяще подтверждает давние идеи Трофима Лысенко, и более подних исследователей – доктора В. Казначеева (также ошельмованного Комиссией по лженауке), физика Бульонкова («память воды»), биолога Станислава Зенина («память воды»).

Таким образом, в СССР с самого начала зарождалась особая генетика, отличная от западной, молекулярной, господствующей ныне. Что говорили на Западе? Что информацию о живых организмах несут особые структуры – гены, скрытые в ядре живой клетки. Именно на них, передающихся по наследству, и записана информация об организме. Хочешь изменить облик и свойства живого – измени гены. Правда, потом выяснилось, что генов как таковых не существует, а есть хромосомы, молекулы ДНК – двойные спирали. Тогда генами окрестили ее участки. Мол, один отвечает за цвет глаз, второй – за размер копыт и т. д. Но наши с самого начала говорили: это не так. А. Гурвич, первым открывший таинственную связь между живым, в 1944 году считал, что нагрузка на гены слишком высока, что нужно вводить понятие биологического поля, свойства которого описывает физика. Он предвидел то, что хромосомы – это излучатели электромагнитных волн. Еще раньше А. Любищев (1925 г.) заявил, что гены – это не материальные структуры, как считают на Западе, а некая память. «…Гены в генотипе образуют не мозаику, а гармоническое единство, подобное хору…» (Мы цитируем по статье П. П. Гаряева «Волновая генетика как реальность»). И это была уже не просто генетика: этот волновой, энергоинформационный взгляд на мир обещал прорывы во множестве наук и сфер человеческой деятельности.

К сожалению, история сделала резкий поворот, и долгушинские мечты надолго остались лишь мечтами. Это волновое, энергоинформационное направление в биологии оказалось в загоне. Его объявили лженаучным и тоталитарным. Нам стали рассказывать бредовые байки о лысенковцах-мошенниках, кормивших коров шоколадом. (Так подлецы перетолковали опыты Лысенко с добавлением в корм коров шелухи какао-бобов, отходов производства шоколадной фабрики. И ведь даже школьник обязан знать, что корова не может есть шоколад.)

И все же магическое направление в науке не погибло. Подтверждений того, что клетки организма и организмы обмениваются между собой информацией, сегодня уже полным-полно. В шестидесятые появилась теорема Белла – о нелокальной связи между объектами. В 1979-м в СССР открыли явление летагена. Игорь Смирнов установил: между животными из одной семьи или теми, кто долго жил бок о бок, существует странная связь. При убийстве или нанесении раны одному кролику плохо становится и второму. Причем на огромных расстояниях. Когда доктор Барнард в шестидесятые начал пересадки сердец, то тоже столкнулся с невероятным. Сердце, пересаженное от молодого донора в тело старика, очень быстро постарело. Это обнаружилось при вскрытии. Стало очевидно: клетки дряхлого тела передали информацию клеткам молодого сердца.

Еще раз напомним: 1971-м в СССР эмигрировал китайский биолог Цзянь Каньчжень – еще один продолжатель дела Гурвича – Любищева. В Хабаровске он творил чудеса: без всякой генной инженерии, с помощью дешевых электромагнитных излучателей (которые в принципе могли быть созданы уже в тридцатые годы) передавал свойства одних организмов другим. Мы видели фотографии его «химер»: кур с утиными лапами, кроликов с рогами козы, цыплят с волосами самого ученого, кукурузу с початками, похожими на увеличенный пшеничный колос. С точки зрения классической генетики это невозможные вещи. С точки зрения волновой генетики и вообще энергоинформационной картины мира – все на своих местах…

Таким образом, погибший в 1926-м году Каммерер и оболганный, облитый грязью после 1961 года Лысенко сделали величайшее биологическое открытие. Оно – в способности человека изменять биологические виды, помещая их в новые внешние условия, порождая по сути новые биологические виды. При этом можно говорить о некоей преемственности: когда Каммерер свел счеты с жизнью в 1926-м, Лысенко всего год, как получил диплом Киевского сельхозинститута. Простить этого величайшего открытия им не могут до сих пор: Каммерер напрочь забыт, а Лысенко до сих пор заваливают зловонной грязью.

А ведь школа Трофима Денисовича прикоснулась к захватывающим дух тайнам и возможностям. Вот если бы удалось избежать беды и сделать так, чтобы лысенковская и классическая (молекулярная) генетика развивались бы параллельно, конкурируя друг с другом! Мы бы уже сегодня могли бы обладать способностями богов, творцов живого. Ибо, по моему мнению, направления Лысенко и Уотсона – Крика не отрицают, а дополняют друг друга. Подавление «линии Лысенко» в науке, дерзнувшей при Сталине пойти наперекор «общепризнанной мировой теории» – великая, горькая трагедия.

Так что, в отличие от прочих примеров, этот случай мытарств истинных новаторов науки еще не завершился. И поныне подлые твари пытаются все оболгать да извратить. Сие очень наивно: считать, будто первооткрывателю достаточно показать миру неопровержимые доказательства своего прорыва – и его понесут на руках восторженные толпы. А его вчерашние оппоненты в академических шапочках, прослезившись, пожмут триумфатору руку и признают свое поражение. Черта с два! Зачастую неопровержимые факты и новые прорывы никого не интересуют. Если и понесут новатора – так к пропасти. Или сбросят в вонючую жижу лжи и клеветы.

Разве, несмотря на явные успехи волновой генетики, в нашей стране она развивается? Нет – ее то и дело норовит похоронить все та же Комиссия по лженауке.

А между тем, события в мире науке постоянно приносят подтверждения правоты лысенковцев. Постоянно «классическая» генетика то и дело получает чувствительные удары от реальной практики, шажок за шажком принимая все новые и новые идеи Лысенко. Естественно, при полном замалчивании того, что открывается правота Трофима Денисовича. Ну как же можно признавать правоту «сталинского шарлатана» и «гонителя генетики»? Решительно невозможно! А так – уже признано, что изменения в организме могут происходить очень быстро (не за тысячи поколений), что они не случайно-хаотически, что на черты плода, созревающего в утробе матери, действуют не только гены мамы и папы.

Недавно прочел я занимательную книжечку этакого модного экофашиста и мизантропа Алана Вейсмана «Земля без нас» (2007 г.). Смысл труда – в том, как хорошо станет планете, если люди вообще исчезнут с ее лика. И выискался там один сногсшибательный факт.

Долгое время считалось, будто виды с разным числом хромосом могут скрещиваться и давать помеси, но сами эти гибриды бесплодны. Ну, как мулы (папа – осел, мама – лошадь) или лошаки (наоборот). Считалось, что невозможно скрестить разные виды высших обезьян и получить потом плодовитое потомство: орангутана – с гориллой, например. Что не может получиться орангорилл или горингутан.

Но в 2005 году аспирантка Нью-Йоркского университета Кейт Детвилер, работая в заповеднике Гомбе-Стрим в Танзании (берега озера Танганьика), открыла, что местные краснохвостые и голубые мартышки, скрестившись, дали начало новому виду обезьян! Притом, что у голубых и краснохвостых мартышек разное число хромосом. Взятые на месте образцы показали, что у «красно-голубой» помеси – смешанная ДНК, и они дают жизнеспособное потомство. Вы слышите, Мичурин, Каммерер и Лысенко? Вам хорошо видно с небес? Вы правы.

По теории Детвилер, раньше эти виды мартышек (3–5 млн лет назад) резко разошлись на эволюционном древе. Они и жили в разных лесах. Но когда человек оттеснил мартышек в национальный парк, окружив Гомбе-Стрим маниоковыми полями, то есть – резко изменил внешние условия – обезьяны оказались в одной экологической нише и породили новый вид. Вполне, так сказать, согласно воззрениям и Каммерера, и Лысенко.

Коли так, то и получение плодоспособных гибридов человека и высших обезьян – не такая уж и фантастика.

А в 1980-е энтомолог Г. Шапошников, изменяя питание тлей, вдруг получил совершенно новый вид этих насекомых, неизвестный в природе. И тут выходит, что внешняя среда приводит к большим изменениям в организме, которые передаются по наследству! Более того, новый вид тлей, созданный Шапошниковым, перестал скрещиваться и давать жизнеспособное потомство со «старыми» тлями, от коих и произошел. (Об этом примере также пишет Ю. Мухин.)

Сегодня все чаще говорится о том, что птицы и животные, проникающие в города и живущие в их крайне насыщенной внешней среде, становятся гораздо более смышлеными, чем их «негородские» собратья. Что число связей в мозгу городских животных растет. Эти признаки передаются по наследству. И уже некоторые исследователи предполгают, будто вполне возможно появление среди городских животных нового разума. На одних ворон достаточно поглядеть. Черт, да так и до воплощения мира «Путешествия Иеро» можно допрыгаться.

Стараюсь по возможности следить и за новостями палеоантропологии. Все чаще встречаю осторожно написанные статьи, которые утверждают: оказывается, человек современного типа (кроманьонец, хомо сапиенс) долгое время жил параллельно с неандертальцами и так называемым «алтайским человеком». И они, как ясно сейчас, все-таки скрещивались друг с другом, давая плодовитое потомство, несшее гибридные черты. Оттого сегодня у одних из нас больше неандертоидных черт, у других – меньше. А в ком-то есть наследственность от алтайских палеолюдей.

Между прочим, подтверждение правоты мичурино-лысенковского направления позволяет сделать и далеко идущие социальные выводы. Ведь если изменением внешних условий, селекцией и волновыми воздействиями можно изменить наследственность, то можно не только из скотов делать людей. Вполне возможен и обратный процесс: теми же внешними условиями существования можно людей превращать в тупых и мерзких полуживотных, которые передадут свой регресс по цепочке потомства. Это, кстати, объясняет, что произойдет с кретинами, которые сутками торчат в дебилизирующем Интернете и поглощают при этом крайне нездоровую пищу вроде чипсов, запиваемых химической колой. Антропологические изменения русских в той же Москве весьма очевидны с 1991 года. Поток импортной фальсифицированной пищи (колбаса на 90 % не из мяса, консерванты, искусственные напитки, всякие добавки) привели к формированию как девушек со странными фигурами и плохой кожей, так и женоподобных, то тоще-вытянутых, то малорослых, физически некрепких парней. Крайне часто они – с дюже слабым здоровьем, а по умственным способностям – новые варвары, полуидиоты.

Если так, то вполне возможно исполнение мечты современной «элиты»: даже биологически отличаться от подвластных. Пусть последние будут ущербными, зато власть предержащие (за счет хорошей среды жизни) даже статью, внешним видом и здоровьем станут резко выделяться на их фоне.

Но это так, к слову и к размышлению на досуге. А пока вернемся мы с вами к истории злоключений инноваторов и первопроходцев в нашем мире. К тому, как их чаще всего встречают «признанные специалисты».

Глава 10. Что открыли Бартини и сэр Артур Кларк? О роли дерзости и фантазии в развитии человечества