— За языком следи! Ляпнешь что — враз отрежу.
Вместо стола Колтай положил меж сундуками толстую широкую доску, а его жена споро расставила миски да чашки. Она все время улыбалась, показывая белые чуть кривые зубы, на одной щеке появлялась и исчезала задорная ямочка. Я пригляделся и понял, что на том месте у нее был небольшой шрам, который стягивал кожу, потому ямочка мелькала не с двух сторон, а лишь с одной.
Женщина болтала о том о сем, спрашивала у меня, откуда я, когда пришел в город, живы ли родители, а я так боялся сболтнуть лишнего, что отвечал коротко, сквозь зубы, будто нехотя. В конце концов Колтай одернул ее, сказал, что нам пора уходить. Я проглотил всё, что было в миске, и поспешил встать из-за стола.
Колтай натянул шапку, накинул толстый плащ, потрепал жену за щеку с ямочкой и кивнул мне на дверь.
Он не сразу пошел к Угрю, сперва мы покружили по городу и лишь потом направились к окраинам. Когда мы добрались до дома Угря, Колтай велел мне пойти к сараям, а сам пошел внутрь.
Я растерянно оглянулся и попытался собрать мысли в кучу. Только что я впустую торчал возле кабаков, поджидая пьяных прохожих, и вдруг уже работаю на Угря, сплю в хорошем доме… И при этом я всё еще не понимал, что должен делать. Защищать Колтая? Судя по всему, он и сам себя может защитить. А как же Воробей? Мое серебро, припрятанное в новых схронах? Пятка, небось, радуется, что я пропал! Как же, лишний рот убрался.
Хлопнула задняя дверь, и во двор вышел Ломач. В свете дня он выглядел еще мерзостней, чем вчера, скорее всего, из-за иссиня-бледной кожи, напоминавшей брюхо дохлой рыбы.
— Мы вчера недоговорили, — сказал он, хотя мы вчера с ним вообще ни слова друг другу не сказали. — Давай-ка еще разок!
И попер на меня с кулаками. Я, вытаращив глаза, увернулся от его удара, заскочил вбок и снова врезал по ребрам. Ломач отшагнул, потер ушибленное место.
— Недурно. Откуда только сила в таком заморыше…
Недоговорив, он рванул ко мне и выкинул кулак, целясь в лицо, я еле успел подставить руку и отлетел к сараю, сметенный его тычком.
— Сильный, но удар не держит, — сплюнул Ломач. — Негодящий.
— Вот и научи, — раздался чей-то голос.
Я перекатился набок, пощупал кость — вроде цела, поднялся и глянул на дом. У задней двери стояли Угорь с Колтаем, наблюдали за нашей дракой.
— Еще раз! — велел Угорь.
Я сглотнул слюну, сжал кулаки и вернулся на середину двора.
Глава 22
Странный этот Ломач. Силы в нем много, но вся она какая-то сырая, не сросшаяся. Будто гончар захотел в последний миг сделать горшок побольше, налепил комья глины да так и оставил, не выгладив стенки, не вымочив водой, потом засунул в печь и вытащил разбухшего уродца. Один лишь удар правой рукой был страшен, а в остальном Ломач мне уступал.
Когда я по глупости попал под тот удар, показалось, будто я с разбегу влетел в каменную стену. Сколько я просидел на земле, потряхивая головой и пытаясь вспомнить, кто я и где? Потом выблевал всё, что наел в то утро. А как сумел встать, так еле устоял на ногах — земля так и кружилась. Пришлось отлежаться несколько дней, от чего Угорь и Колтай изрядно разозлились и накричали на Ломача.
Ломач был не виноват. Он попросту разозлился, ведь до того я изрядно его поколотил. Неловко, когда мальчишка, еще не принесший дары древу Сфирры, побивает старшего.
Но, сказать по правде, те два дня, пока я отлеживался, были самыми лучшими в моей жизни. Колтай уходил по делам, и рядом со мной хлопотала самая красивая девушка — Элианна. Она так мило заботилась обо мне, спрашивала, не нужно ли подать воды, не жарко ли, удивлялась, как это я так ушибся, делая кожаные ремни. Ей интересовало всё: и откуда я родом, и как это я так вымахал, и где встретил Кендора. А я забывал, как говорить и дышать, глядя на тонкие золотистые пряди, выбившиеся из-под чепца, любовался ее чистыми глазами и милой ямочкой, что время от времени появлялась на ее круглой щечке.
Элианна часто говорила со мной, как с маленьким, поучала, как надо себя вести, хотя сама принесла дары Сфирре всего два года назад. Я нарочно расспросил ее об этом, будто страшился, что древо не примет мои дары.
— Примет-примет. Сфирра добрый. Его не заботит ценность дара, главное, чтобы ты сделал это от всего сердца, — щебетала она в клубах мучной пыли. — Я тоже боялась, всю ночь не могла уснуть, даже поплакала. Хранитель корней тогда погладил меня по голове и сказал, что древо Сфирры заботится даже о таком маленьком семечке, как я.
А я толком ее не слышал. От одного ее голоса кружилась голова, ну и чуть-чуть из-за удара Ломача. Если она дотронется до моей руки хотя бы пальчиком, я тут же помру от счастья. Никогда не встречал девушки прекраснее! В деревне были миленькие девицы, но рядом с Элианной они показались бы грубыми дурнушками с резкими каркающими голосами.
Днями я забывался от счастья и любви, а по ночам не мог уснуть от злости и ревности. Колтай возвращался хмурый, молча ел, нехотя отвечал на вопросы Элианны, а потом уходил вместе с ней в темнушку. И я слушал шорохи и скрипы, ее приглушенные вздохи, его рычание… Слушал и скрежетал зубами.
Почему такая девушка досталась этому уроду? Он же ее совсем не ценит! Не благодарит за чистоту в доме, за вкусную еду, не любуется ее красотой и не пытается рассмешить, чтоб услышать ее переливчатый смех. Ладно, Колтай вовсе не урод. С виду он весьма неплох — высок, плечист, тонок, кожа на лице чистая, без оспин и прыщей, оба уха на месте. И если бы он ее любил от всего сердца, я бы смог его простить, но он относится к ней едва ли теплее, чем ко мне. Почему же она согласилась пойти за него замуж?
И я мечтал, как было бы здорово, если бы я встретил Элианну вперед Колтая! Хотя нет, я ведь еще не мог называть себя взрослым. Лучше, если бы Колтая поймали стражи и повесили до знакомства с Элианной, и вот я сейчас встретил бы ее на улочке, пусть возле того самого колодца, подошел бы, помог донести тяжелые ведра с водой, а она бы смотрела на меня своими лучистыми глазами, улыбалась одной ямочкой…
Увы, счастье мое продлилось недолго. На четвертый день Колтай велел идти с ним. Элианна, добрая душа, вступилась, сказала, что я еще не окреп, но он будто и не слышал, махнул мне рукой, мол, давай следом.
Мы пришли в тот же двор, где я дрался с Ломачом. Угорь внимательно посмотрел на меня и сказал, что настало время отрабатывать хлеб и его доброту.
— Если не справишься, я сломаю тебе обе руки и выкину стражникам. Сумеешь пережить еще пятьдесят плетей или нет?
— Так, а делать-то что? — угрюмо спросил я.
После нескольких дней возле Элианны вся эта заваруха с Угрем меня только злила.
— Всё, что велит Колтай.
От этого прозвища мне резануло по сердцу. Почему я должен слушать этого урода? Хотя разве у меня есть выбор? У меня вообще когда-нибудь был выбор?
Мы с Колтаем вышли со двора. Я думал, он повернет к площади Сфирры или к другим добропорядочным улочкам, но он вдруг направился к окраине. Где-то там жил Воробей с подобранной детворой. Неужто Угорь хочет что-то сделать с ними? Но нет, миновало…
По пути Колтай коротко присвистнул, из-за полуразобранной изгороди вынырнул мальчишка едва ли старше Сверчка, подбежал к нам.
— Их трое, — почему-то шепотом выпалил он. — Засели в гнилом доме, вчерась взяли бочонок пива, не заплатили, побили Клеща. Пока не выходили.
Колтай кивнул, бросил мальчишке медяк, выждал, пока тот отойдет подальше, и сказал:
— Слыхал? Трое. Кто со мной заговорит, того не тронь, а двух других выруби, едва я подам голос. Сразу. Замешкаешься — самому будет хуже.
— А кто они такие? — поинтересовался я.
— Овцы, что возомнили себя волками.
Дом и впрямь оказался гнилым. Глиняная замазка на стенах давно облупилась, в обнажившихся дырах виднелись трухлявые доски, казалось, довольно лишь хорошенько пнуть — и дом повалится набок. Я бы в таком остался на ночь лишь из-за нужды. Двери там не было, наверное, ее давно сняли и сожгли для согреву, проем прикрывала лишь тряпица. Колтай небрежно сдернул ее и вошел внутрь, я — следом за ним.
Внутри пахло кислым пивом и прогорклой отрыжкой. Кое-как замотавшись в потрепанные плащи, вповалку дрыхли трое парней, с виду один другого моложе. Я растерянно глянул на напарника. Как их тут бить? Прямо лежачих?
Колтай подошел к ним, небрежно каждого пнул и отошел обратно к двери, сложив руки на груди. Я напрягся. Чаще всего он начинал метать ножи именно из такого положения.
Парни заговорили одновременно:
— А? Что?
— Какая паскуда…
— Ма, я позже встану…
Кое-как продрали глаза, увидели нас и вскочили на ноги. Впрочем, стояли они нетвердо. Один шатнулся и с болезненной гримасой схватился за голову.
— Вы ж не стражники? — прищурился тот, что спал посередине. — Какого долгора вам надо?
— Пришел передать привет от Угря, — холодно сказал Колтай.
Я, как и было велено, рванул вперед, ударил правого поддых, увернулся от замаха и снес левого. Оставшийся замер, увидев острый кончик ножа возле своего глаза.
— Прежде чем буянить в чужом городе, сначала разузнай, кто тут главный, сходи, поговори, попроси разрешения, иначе будет вот так…
И Колтай одним взмахом отрезал парню ухо. Тот завопил, схватился за рану, сквозь его пальцы потекла ручьем кровь.
— Еще раз услышу про вас, переломаю руки! Хворый, обыщи их!
Я не сразу понял, что Колтай обратился ко мне, всё никак не мог отвести взгляда от чужой крови, а как опомнился, наскоро обшарил их одежду и одеяла, отыскал пятнадцать медяков и передал их Колтаю. После мы ушли.
— Хорошо справился, — похвалил напарник. — Может, и не зря тебя Угорь взял…
Сперва Угорь посылал нас с Колтаем на простые дела. К примеру, припугнуть пришлых, которые по большей части были не ворами, а глупыми деревенскими парнями вроде меня, что понадеялись на легкий заработок в городе, а потом решили получить монеты иным способом. Или н