— Мы все тебя выглядывали, едва услыхали про Угря. А Сверчок еще до той вести видел, как ты из дому с мешком выбирался.
Стало совестно, что я так редко заглядывал к Воробью, что не навещал, не помогал. Да, они меня почти выгнали, особенно старалась Пятка, но ведь не выгнали же, выходили после плетей, пусть и за серебрушки.
— Нюни не распускай! Лучше глянь, как они мне платье порвали! Хорошее еще платье было, до следующей зимы бы сгодилось, — Пятка подергала за разорванный до пояса ворот, из-под которого виднелась синюшно-бледная кожа.
— Новое себе купишь! Да покрепче, чтоб не рвалось так легко, — улыбнулся я.
Скинул мешок, порыскал внутри, вытащил завернутые в платок монеты и, не глядя, сунул их Пятке. Я по-прежнему носил деньги при себе, рассованные по разным местам, и твердо знал, что тут серебрушек не было, зато медяков почти с пять десятков. Хватит и на платье, и прокорм.
— Как вернусь в Сентимор, покажешь новый наряд!
Пятка попыталась пнуть меня в лодыжку, но промахнулась. Ее больше заботило, куда пристроить толстенький узелок с монетами так, чтоб его не было видно.
— Иди, Хворый! И лучше б тебе не возвращаться! Колтай тебя враз прирежет!
Глава 25
Культ — это… что-то невообразимое! Я-то думал, что тут будет небольшое поселение, только дома не из дерева, как в деревне, а из глины, как в Сентиморе, или из камня. Новусов-то раз-два и обчелся! Сколько их должно быть? Ну, десятка три-четыре. Разве им нужно много места?
Потому по дороге я невольно ухмылялся, глядя на проезжающие мимо повозки: всех в культ не возьмут. В первый вечер я шел один, а вот на следующее утро меня начали нагонять богатеи на лошадях и в каретах. И из окрестных деревень по одному или по двое пешком отправлялись во взрослую жизнь вчерашние подносители даров. Некоторые шли налегке, с небольшим узелком, где, скорее всего, лежал свежевыпеченный материнский пирог, а другие тащили огромные мешки со скарбом. Хотя на дорогу вышли не только юноши, вроде меня, но и мужи с тремя десятками лет за плечами. Никто ведь не говорил, что менять жизнь можно лишь после пятнадцатого дня Пробуждения!
Большинство шли молча, твердо зная, куда они идут и чего хотят, но были и те, что оставили родные деревни безо всякой цели, и вот они приставали с расспросами ко всякому, кто их не прогонял.
— Эй, здоро́во! Погодь, да погоди ты! — набросился на меня один из подобных парней.
Он подходил к каждому, кого видел, даже бежал, чтоб нагнать тех, кто впереди. Мне такие были не по душе. Повидав трущобы Сентимора вблизи, я опасался излишне дружелюбных и разговорчивых людей, слишком часто они втирались в доверие лишь для того, чтоб разузнать побольше, а потом обобрать самим или навести кого-то другого. В каждой таверне сидел хотя бы один такой веселый парень, который сразу примечал новеньких, угощал пивом, делился последними новостями, выспрашивал, по какой надобности те прибыли. Нередко эти сведения отправлялись к Угрю, а потом мы с Колтаем приходили в гости.
— Ты чего такой угрюмый? Вдвоем дорога вдвое короче будет. Меня Вельтом звать, а тебя?
— Иди к долгору!
— Да ладно тебе! Я вот плотник, хочу найти место. В нашей деревне плотник еще не стар, к тому же у него трое сыновей, потому он согласился меня учить взамен на то, что я уйду после дня Пробуждения. Хочу попасть в культ.
Тут я не удержался и открыто взглянул на попутчика. Культ? Зачем ему, к долгору, культ? Он же сам сказал, что плотник. Парень в ответ уставился на меня, радостный и глупый, как новорожденный теленок.
— В культ? — переспросил я.
— Ну да, в культ.
В культ. Может, я чего не знаю? С каких пор в культ может прийти всякий? Я ведь вызнавал в Сентиморе, туда даже богатых юнцов брали неохотно. Все говорили, что новусом стать непросто, даже крысолов. Я, скорее всего, ради этого человека убил, пусть не самого хорошего человека, но всё же… Может, этот ученик плотника попросту дурачок?
— В культ, — еще раз повторил я. — Который Ревелатио.
— А других тут нету. Ты там был? Я вот уже третий раз иду! Правда, тогда я на ярмарку ходил, а сейчас насовсем.
Ярмарка… Видать, я вовсе неверно думал о культе. У них даже ярмарки бывают!
Вельт, так и не дождавшись моего ответа, помчался дальше, высматривая, с кем бы еще завести разговор, а я шагал и думал, что же такое — культ. Ну, помимо того, что там клепают новусов.
И под конец третьего дня я увидал его.
На широком плоском холме, который больше походил на приподнявшуюся волну, в двух кольцах крепостных стен ощетинился десятками остроконечных башен город. Вплотную к стенам подступали обычные крестьянские дома, а от них длинным шлейфом тянулись пашни, огороды, сады… Дорога к крепости петляла меж полями и упиралась в ворота меж двумя высоченными до небес башнями, будто бы слитыми воедино. Массивные зубцы на стенах, плотно подогнанные камни, узкие, едва заметные бойницы поверху — всё это говорило о неприступности города. У меня язык не поворачивался назвать его просто культом.
Дорога вскоре подвела к неширокому каменному мосту, который заманивал прямиком в темнеющий провал в стене. Ворота города были открыты! Повозки, всадники, путники исчезали в том проёме, а назад уже не выходили.
Я задрал голову, пытаясь увидеть верхушку башен. Это сколько же камня ушло, чтобы построить эдакие стены! А сколько труда? Много ли людей сюда созвали? Не могут обычные человеческие руки сложить вот такую громадину!
Меня подтолкнули в спину, и я поспешил за остальными внутрь стен. Стражники в хорошем железе с головы до ног, со сверкающими копьями и шлемами, даже не глянули на нас, пустили так, безо всякой платы. Вряд ли культ столь же гостеприимен всегда. Наверняка сюда можно войти так легко только неделю после дня Пробуждения или около того.
Внутри тоже всё сложено из камня — стены, дома, дороги. Сточных канав не видно и поганых запахов не слышно, а везде чисто! Вот только куда идти? Я пошел вслед за путниками. Уже темнело, и я уже не успевал отыскать нужное место да поговорить с главой культа, потому, приметив свежий пучок сена на одном из домов, направился к нему. Здесь есть даже таверны, а в тавернах наверняка есть еда и место для ночлега. Так оно и оказалось. Таверна как таверна, разве что цена была побольше, чем в Сентиморе. Вдвое больше.
Мне жуть как хотелось разузнать, что тут да как. Теперь я хотя бы понимал, о чем говорил тот надоедливый парень по дороге, он шел не в сам культ, а в город, который его окружал. Плотники — они везде нужны, так что если болтуна примут в цех, на хлеб он себе заработает.
Послушав людей вокруг, я понял, что новусы живут в замке, что стоит на другом конце города. Каждое утро со дня Пробуждения замок распахивал ворота, приглашал всех войти, но к полудню почти все вошедшие вежливо выпроваживались прочь. Один мужик похвастался, что заходил туда, но ему никто не поверил.
— Может, и впрямь заходил! — вступил за него кто-то. — Выгребные ямы и там есть! Кому-то ж надо их чистить.
— А я говорю, что был. Там двор вот такой! — мужик раскинул руки пошире. — Люда набилось полно, а все влезли. А с другой стороны стоят эти… новусы. На каждом доспех блестючий, аж глаз режет! Вперед муж стоит, да уж без доспеха.
— Голый, что ли? — рассмеялись слушатели.
— Клешню тебе на язык! В платье дорогом, узорами расшитом. Всякого, кто пришел, сперва холуй его расспрашивал, мол, кто таков да откуда, зачем пожаловал, нет ли письма. Почти всем давал от ворот поворот, при мне всего одного пустил дальше, и вот с ним уже старший говорил.
— А потом?
— А потом меня выгнали.
Я задумался, а не выгонят ли так и меня. Мужик в дорогом платье явно не слабее новусов, что ему стоит отобрать печать и сказать, будто ее у меня никогда не было? За мной нет ни знатного рода, ни богатства, ни покровителей, одна лишь печать, сунутая крысолову вместо серебрушек.
Наутро я отправился к замку. Сам город был не так уж и велик, едва ли сотня домов наберется, гораздо больше народу жило за его стенами. Из конца в конец можно было дойти, не запыхавшись. Ворота замка и впрямь были открыты, а проход хоть и был невелик, но не так глубок, как в городской стене. Когда я прошел внутрь, оказался в просторном дворе, башни и дома вокруг него были соединены в эдакий короб, образуя колодец. В середине двора раскинулось древо Сфирры, оно еще не выросло, и его крона шелестела чуть ниже башенных крыш. В его тени выстроился десяток новусов. Одного я даже вроде бы признал, он приезжал к нам в деревню за кровавым зверем. По их лицам было видно, как им наскучило стоять здесь и смотреть на гостей культа.
Я в своей неказистой одежке смотрелся тут бедновато. Хоть кареты, лошади и слуги остались за стенами замка, по одному лишь платью можно было понять, что остальные гости далеко не из простых. Несколько юношей и вовсе пришли с мечами, значит, они благородных кровей, на их поясах висели мешочки с монетами, будто они никогда не прохаживались по улицам без кареты и охраны. Другие кичились золотыми цепями на шеях. Третьи выглядели так, словно пришли повидать престарелую тетушку, ни капли не боясь, что их выставят вон.
Мы прождали еще какое-то время, и из глубин замка вышел представительный мужчина в длинном голубом одеянии, из-под которого виднелась ярко-красная ткань, рукава его были столь широки и длинны, что я сразу понял — это господин важный. В таком платье ни по грязи пройти нельзя, ни поработать руками, можно только вот так стоять, сложив руки перед собой, да покрикивать на других. Из-за его спины вынырнул обещанный холуй в платье попроще и с рукавами покороче.
— О, славные искатели знаний! — заговорил он. — Собрались мы в сей час, дабы принять в сердце свет sapientiae, истины, что даруют силу и славу. В мраке невежества мы не должны оставаться; ибо veritas vincit — истина побеждает, и лишь в ней заключена наша мощь. Каждый из вас, носителей мудрости, может стать правителем собственной судьбы. Силу scientia вы обретете через знакомство с древними текстами и мудростью предков. Вы должны стремиться к тому, чтобы ваше имя гремело в веках, как gloria великих деяний! Пусть ваши умы будут как острое лезвие, а сердца — полны мужества. Добро пожаловать в культ Revelatio!