Избегая его лица, его огромного носа, я спрашиваю, нервно пялясь на экран:
– Ты живешь с моей сестрой?
Он отвечает:
– Нет, я живу в шестнадцатом округе, где много гинекологов.
99
Меня спасает сестра. Она прерывает нашу беседу и показывает мне работы ее любимого фотохудожника на телефоне. Имя я не помню. Только образы: серьезные мужчины в костюмах, а рядом женщины, голые и в туфлях, стоят на голове – то внутри стеклянных зданий, то снаружи.
Затем она с ходу забивает дату открытия выставки: через неделю.
100
Я с отвращением вытираю рукавом щеку, куда любовник моей сестры решил залепить на прощание дружеский поцелуй (скорее плевок), – должно быть, он южанин:
– Я был бы рад познакомиться с тобой поближе, мы думаем как-нибудь устроить в воскресенье барбекю у нас в саду.
Я недоверчиво провожаю их взглядом. Воскресное барбекю: что может быть страшнее?
Они садятся в черный «Мицубиси-Эклипс».
Странная пара, недовоплощенная, шаткая, как стол на одной ножке. Наверное, в том и сущность любой пары: в недовоплощенности и шаткости.
100 БЭ
В отличие от пар, то, чем промышляет моя заправка, то, что она прославляет (без устали), – это не шаткость, а стабильность, надежность, спокойствие жидкости.
После нас – хоть потоп. (Нефтяной.)
101
Я пишу эсэмэску сестре:
4то ты нашла в этом гуманоиде?
Первая ушла со свистом, щелчок доставки, новый залп:
Твой мч болен:
он меня <3!
Хуже – сказал:
Я живу в 16 м там
полно гинекологов.
??!??
На кой чрт он мне про
гинекологов? Он псих?
Я тпр не засну!
Мы 1й раз видимся,
а он с такими заходами:
Он больной?
Беги.
Свяжи его и звони ментам.
Или в зоопарк.
Знаешь в 4 м самая жесть:
в тч он хочет поближе
познакомиться со мной(!)
Матч по телику затягивается. Комментатор в изнеможении: «Это какая-то борьба в мыльной бане».
Сестра наносит ответный удар:
Что мне в нем нравится, так это член.
Затем:
Я вычленила в гуманоидах главное.
Знаю, она специально так пишет, чтобы меня шокировать, поддеть. Она думает, я тихоня, недотрога. Возвращаю удар:
Смри, как бы он тя не расчленил.
Засматриваюсь на ее снимок на стене. Склад в Баньоле. Телефон вибрирует. Она:
Ждем тебя на барбекю.
102
Я звоню отцу. Начинаю жаловаться ему на сестру, которая встречается черт знает с кем. Он перебивает:
– Я тут в постели со своей бывшей, так что давай потом.
103
Все мастера творить черт знает что. Похоже, я единственное существо, единственный элемент на этой планете, с которым все стабильно.
Приходит сообщение от Рея, где он пишет, что «всерьез» думает о переезде в Израиль к своей возлюбленной. (Когда кто-то произносит слово «всерьез», стоит начать сомневаться во всем, что он говорит.)
104
Такси паркуется у въезда на заправку, рядом с аппаратом для подкачки шин и надписью «Воздух». Шофер откидывает кресло, натягивает фуражку на глаза и ложится спать. Кому гамак, кому вертолетная площадка, кому снотворное – для таксиста бензоколонка – это убежище, его загородный дом.
Я продолжаю партию в шашки против компьютера. Виртуальный враг теснит меня. Два менеджера пьют разливное, заедая яйцами вкрутую. Один говорит:
– Как по мне, рутина – дрянь похотливая.
104 БЭ
Похотливая или серая, но от этой рутины я как на иголках, все зудит внутри: по-прежнему никаких вестей от моей японки. Пустота меня убивает.
Я обрываю партию. И по настойчивым советам Ньецленда, обещавшего мне рай на земле, регистрируюсь в сервисе виртуальных знакомств: на «Тиндере». Выбираю ник: Мао Мао. Фотографию профиля.
105
День, когда все отправляются в отпуск. Мою заправку берут штурмом, внутри все битком, как в мексиканской тюрьме. Я навскидку насчитал человек пятьдесят, из них с десяток детей: они оккупировали прилавок и, шумя и галдя, требуют лимонад и биомолоко. У меня голова идет кругом. Я уже забыл, каково это – что-то делать.
В дверях появляется панк и, приняв заправку за вагон метро, орет:
– Люди добрые! Меня зовут Иисус, я бомж, меня самого коробит побираться, но выбора у меня нет…
Воцаряется вселенское молчание.
– … я прошу немного: один евро, кусок хлеба, обеденный талон или чуть-чуть сочувствия, чтоб было чем заплатить за койку. Я поляк, был токарем-фрезеровщиком, а теперь живу на улице, с тех пор как выгнала жена.
Все возвращаются к прерванным разговорам, покупкам, передвижениям. Только один ребенок слушает дальше, вместе со мной.
– Улица – это джунгли. Я не создан для этой борьбы. Я знаю, многие пытаются пробить ваш эгоизм. Я не единственный, не первый, не последний, и я не горжусь этим, но…
Он вдруг замолкает, опускает глаза и говорит так, будто это крайний, решающий аргумент:
– К тому же, за мной охотятся коммунисты.
Слушавший его ребенок, перепугавшись, протягивает свой стакан молока, бомж выпивает его залпом и уходит.
106
Мне кажется, я уже где-то видел этого панка, знакомое у него лицо. Или скорее ноги: он в берцах.
107
С биноклем в руках (все-таки решился его заказать) я стою на крыше заправки и, как капитан на своем мостике, обозреваю горизонт: заброшенный дом, склад, столбы окружной трассы, пустырь. Ставни в доме снова открыты, и сквозь стекло я вижу в тонком луче солнца на столе – видимо, письменном – цилиндрический предмет. Я кручу колесико, приближаю и понимаю, что там, на столе, рядом с картой и звездным глобусом лежит… бинокль.
От удивления я выпускаю свой, и он падает на землю.
108
Ньецленд не думает, что за мной следят. Он считает, что я брежу, что это все переутомление и мне надо взять отпуск.
109
«И на автозаправке то же самое: нужно вернуть волшебство акту покупки. В наши дни секрет в том, чтобы у клиента остался приятный опыт». Босс специально вызвал меня, чтобы вывалить вот это. Не знаю, что за муха его укусила. Может, муха рентабельности. (Или он в меня верит.)
110
Подъезжает автоцистерна, паркуется. Шофер вылезает из кабины, тянет шланг, втыкает его в землю, чтобы излить в подземный бак бензин, как нектар.
110 БЭ
Сквозь занавески я обозреваю колонки, автоцистерну, свое королевство. И думаю о том, что бензин – это нектар забвения. И то, что течет сейчас по шлангу, это прежде всего миф – миф об изобилии.
110 ЦЭ
Опыт, который предлагает бензоколонка клиентам, – это опыт забвения. Забыть о самом акте покупки. «Нужно сделать чат-бота, – заявляет мой босс. – Нужно очеловечить общение с клиентом».
Я с тревогой гадаю, что же он курил.
111
Стою посреди сада сестры в Жуанвильле-Пон и осторожно разглядываю ярко-алый салатник с сангрией, где плавают кусочки апельсина, потом перевожу взгляд на сотрапезников: разномастную фауну.
Пришедший со мной Ньецленд говорит:
– Я скоро. Пойду поищу что-нибудь пригодное для питья.
За жаровней орудует бухгалтер. Он жарит шпик и острые сосиски в окружении дам, вероятно, привлеченных запахом (я про мясо, конечно).
С арбузом под мышкой (хотел подарить его сестре, но не вижу ее) я лавирую между гостями, стараюсь не замечать аромат барбекю и в конце концов усаживаюсь на крыльцо, уже утомившись от происходящего. Что я здесь делаю? Бухгалтер заметил меня и машет рукой – кажется, зовет к себе. Я делаю вид, что не вижу. Ньецленд исчез. Рядом садится девушка. Говорит, кусая бутерброд с салом:
– Вы напомнили мне один фильм, из-за арбуза. «Капризное облако». Знаете? Это тайваньское кино.
– А, да? – бормочу я, поглядывая на торчащий край сала. – И про что там?
– Про секс. Про засуху, арбузы и секс. Стоит тайваньское лето, и все сочится вожделением.
Я смотрю на нее с любопытством. Блондинка, дерзкая, типа раскрепощенной лесбиянки. Я кидаю ей:
– Вы, наверное, подруга моей сестры. Не знал, что она лесбиянка.
– Вы ее брат?
Потом:
– В смысле, лесбиянка?
Мужчина с сосиской в руке усаживается на другой ступеньке рядом с нами и спрашивает (он меня слышал):
– Ты брат Эльзы? И что, кем работаешь?
Еще один мужчина с темнокожей спутницей останавливаются напротив, потягивая кислотно-голубые коктейли, и, кажется, тоже ждут ответа. В их треугольных бокалах видно мое растерянное лицо. Я – временный, нелепый пуп земли – вдыхаю поглубже, выдыхаю и говорю:
– Да ничего интересного… ну, то есть нет, я – бензоколонщик.
– А, ясно, и на кого учишься?
– Учусь? – повторяю я в недоумении.
– Ну я так понимаю, это же подработка?
– Да, конечно… подработка… учусь на юриста-междугородника.
Тут я встаю с арбузом под мышкой и удаляюсь в дом. В гостиной – толпа людей в галстуках, все спорят о чем-то, стоя, сидя, развалившись.
Я укрываюсь в кухне, где девушка в майке рисует прямо на стене эскиз женщины в бикини, возлежащей на шезлонге с мундштуком в руке, а снизу подпись: «Твое вожделение – просто вошь деления».