Внутри всколыхнулась странная досада на то, что в своем бессознательном сне я, оказывается, за него держалась.
Я все еще растеряна. Я все еще не знаю, как во всему этому относиться.
— Как ты себя чувствуешь?
— Который час? — я проигнорировала вопрос и попыталась приподняться, чтобы нашарить взглядом окно. Не особенно преуспела. Слабость была такая, будто мышц в теле совсем не осталось.
— Скоро утро.
Он коснулся тыльной стороной ладони моего лба. Покачал головой. Поднялся. Два шага. Плеск воды. Два шага.
Камень подсунул ладонь под мою спину, помогая сесть. Сунул в руки глиняный стакан. Я принюхалась. Хороший отвар. Тетка Карима такой варила тоже. Значит, ведьма в Колоснях есть.
Я выпила все до дна и сползла обратно в свой теплый кокон. Глаза закрывались сами собой. Но это нормально. Я проснулась от того, что поднимается жар, но отвар подействует, и все будет хорошо. Нужен только сон и время. Правая половина лица больше не горела, но и не чувствовалась. Ведьма ее обезболила. Но повязки нет, это хорошо, наверное. Если бы была повязка, точно следовало бы ждать шрама на пол лица...
Странно, что он все еще здесь.
Мог бы ведь передать меня на руки ведьме, и бежать. У меня раны серьезные, но жизни не угрожают, можно настолько не беспокоиться и не терять драгоценное время.
Неужели он совсем не боится, что я сдам его Ордену?
Разве я могу молчать о том, что в наших рядах завелось что-то совершенно неведомое?
Даже если он не угрожает людям. С этим нужно разобраться, верно?
Голова была тяжелой.
Солнышко, кажется, решил, что я снова уснула, потому что он осторожно гладил меня, перебирая волосы.
Это было приятно.
Хорошо.
Надо поспать.
Я посплю, поправлюсь и приму решение на свежую голову.
Наверное, плохой из меня цербер. Потому что хорошему и в голову не пришло бы размышлять…
Глава 17
Зря надеялась.
Решение не принялось ни после сна, ни после бодрящих зелий, ни после еще куда более бодрящего допроса выжившего.
Ни после того, как мы покинули деревню, оставив его местным властям на откуп как дорожного разбойника.
Ни после тряски в седле по дороге в Логово.
И его стены уже были видны на горизонте.
А решения у меня все еще не было.
Мы с Илианом с момента выезда из Колосней не обменялись ни словом, хотя у меня зудело до невозможности спросить, почему он все еще здесь, и почему едет со мной туда, куда ему ехать категорически нельзя.
Не то, чтобы его это, конечно, смущало последние десять лет, но… но!
Поэтому я испытала даже облегчение, когда он вдруг остановил лошадь.
Ну, наконец-то! Наверное, он просто хотел проводить меня до Логова, а теперь, когда до него рукой подать, он скажет, что на этом спасибо и прощай. А я смогу уже не терзаться и все рассказать Великому аргусу с чистой совестью.
— Танис, у меня есть просьба, — произнес он. — Ты не могла бы не сообщать Великому аргусу сразу обо всем произошедшем? Мне бы хотелось после того, как мы вернем книгу, все же навестить того посредника из Нимасоля, который выдал заказ на мое убийство…
Да.
Вот об этом-то я совершенно забыла! Что Илиан Камень не одна сплошная ходячая проблема, а две!
Наемный убийца, прекрасно понимая, что молчание обеспечит ему только худшую участь, а не спасение, раскололся быстро. Да, их наняли, чтобы убить его, цербера Илиана Камня. Они следили за нами от самого Сарда, пытаясь выведать, куда конкретно мы направляемся, чтобы подготовить правильную засаду, управиться одним ударом и не ввязываться в бой с двумя церберами. И Илиан так удачно обозначил толпе при поимке вампира, что дальше мы направляемся в Логово. Кто нанял? Имени настоящего заказчика не знает, но посредник был из Нимасоля.
Нимасоль.
Совсем рядом с Бирном.
А в Бирне есть те, кому совершенно не нужен живым цербер Илиан Камень…
— Ты все еще не в форме и сможешь задержаться в Логове под благовидным предлогом, наше разделение не вызовет вопросов… можешь сказать, что раньше не сообщила, потому что я тебе угрожал.
Нет, вы посмотрите на него. Мерзавец. Подлец. Негодяй!
Чу-до-ви-ще.
— Опять пытаешься от меня избавиться?!
Солнышко моргнул. Вздернул одну бровь. Потом не выдержал поднял и вторую. Я выразительную мимику проигнорировала, отчаянно сопя.
— Ты не собираешься рассказывать? — наконец, уточнил он.
— Я не знаю! — зло рявкнула я.
Илиан перевел взгляд на горизонт.
— Мы почти приехали.
Это я как раз знаю!
Я смотрела на него исподлобья, отчаянно злясь на себя, на него, и на всю ситуацию в целом.
Ладно, я признаю, он был прав, надо было свалить от него после первого же дозора! Но мы уже выяснили, что я и дальновидность это вещи взаимоисключающие.
Но я не могу.
Я знаю, что с ним будет. Он знает, что с ним будет.
Я не могу обречь его на заточение с последующей возможной зачисткой (ее многоразовыми попытками…). Не могу.
Но и отпустить его разгуливать свободно я теперь не могу. Как русалки, которых мы отпустили теперь наша ответветственность. Так и он — моя. Но с русалками-то все понятно, а этот вот...
Мы должны разобраться, что он такое. Иначе никак.
— Я не скажу ничего аргусу, — со вздохом озвучила я свое непростое решение, но сочла нужным тут же нагородить условий: — Пока не скажу! И вообще только попробуй меня бросить и сбежать!
— От тебя сбежишь… — пробормотал Солнышко себе под нос и ворчливый тон совершенно не вязался с довольной рожей. — С самого начала приклеилась как банный лист к голой заднице…
Я хотела возмутиться. Потом вспомнила эту голую задницу и передумала. Ну грех к такой не приклеиться же, верно?..
Теперь наши кони шагали бок о бок и мы едва не задевали друг друга коленями. Это почему-то слегка смущало.
Я себе там, раненая, не пойми что навыдумывала.
Люблю. Тоже мне, с чего бы вдруг?
— Скажи, а ты бы пожертвовал собой там на дороге ради меня, если бы не был бессмертным?
— Танис!
Ну чего он, важный же вопрос!
— Наверное да, — продолжила я рассуждать сама с собой, раз кое-кто рассуждать отказывается. — Потому что вообще тебе жертвовать было невыгодно. Баба с возу, кобыле легче, ну помер еще один напарник, зато секрет в сохранности…
— Ты издеваешься?
— Какой-то ты не очень сообразительный монстр, если честно… — я немножко полюбовалась перекошенной физиономией и зарождающимся в груди рыком, а потом добавила: — Но спасибо тебе за это.
Логово возникло на горизонте пятью своими башнями: Сторожевой, Погодной, Алхимической, Мастеровой и башней Наставников, как когтистая лапа, что пытается цапнуть недоступное небо предгорий, и я подбодрила пятками коня.
Илиан, хоть и вряд ли испытывал мое нетерпение, возражать не стал, и его лошадь, унаследованная от разбойников, тоже ускорила шаг.
Высокие стены, сложенные из темно-серого местного гранита, ворота, на которых по обыкновению дежурил кто-то из провинившихся щенков, и мощенный булыжником двор — все было таким знакомым, таким… родным, что у меня неожиданно защипало глаза.
Я никогда не считала это место домом. Но сейчас вдруг почувствовала именно это — я дома.
Из дверей конюшни пахнуло ароматами сена, свежих опилок и лошадей, а еще — неистребимым ароматом навоза, хоть орденские кони содержались всегда в чистоте. Фыркали, вздыхали животные, переступали в денниках, звякала где-то сбруя.
Подбежавшие мальчишки приняли у нас поводья, и мы, доверив коней чужим заботам, пошли по проходу.
Я не часто бывала в этой части орденских конюшен: кони учеников стоят в других конюшнях, дальних — и обычные, и уже проведенные через ритуал. Туда не так просто попасть чужаку: свежеизменненным животным нужны знакомое, привычное место и покой, и за этим бдительно следят мастера-конюхи, готовые оторвать голову любому праздношатающемуся.
В этой же конюшне стоят кони гостей Логова и мастеров-наставников. Если кто не знает, в наставники в ордене Цербера идут такие монстры, что ни одно чудовище им в подметки не годится, они не ведают ни жалости, ни страха, и кони у них, как правило, им под стать, матерые и многое повидавшие. Так что праздошатающимся чужакам в этой части конюшен головы откусывают, не дожидаясь помощи конюхов.
Самые удобные денники, ближайшие к выходу, отведены местным, временных постояльцев селят в дальние стойла и по принципу “где место есть”.
Камень давно отстал и уже вовсю целовался со своим Гранитом, а я все шла по длинному проходу, вертя головой и пытаясь отыскать мое сокровище…
Проход заканчивался, впереди уже виднелась торцевая стена.
Ну.
Ну и куда запихнули моего нежного мальчика?!
Что с ним сделали?!
— Та-а-ак! Явилась!
От этого раскатистого “Та-а-ак!” с меня слетела всякая воинственность.
— Ну и где тебя носило? Твоя скотина мне пол-конюшни едва не разнесла!
— Кто? Коряжка? Он не мог! — возмутилась я.
И это было чистейшей воды враньё. Мы оба знали: мог.
Мастер-конюх окинул меня взглядом, цокнул языком: “Хороша-а-а!”
Еще бы не хороша — до сих пор ссадина на пол-лица и этой половиной шевелить больно.
Мастер поманил меня пальцем, и я послушно пошла, подозревая, что сейчас меня будут тыкать носом Коряжкины достижения, как поганого кота — в дурно пахнущие дела. Мастер-конюх моего коня не любил.
Невзлюбил сразу, когда заглянул в денник, где находился изменяемый конь и бессознательная я, а вместо нас обоих обнаружил здоровенную корягу, загромоздившую всё стойло.
Или позже, когда Коряжка его укусил.
Или еще позже, когда Коряжка его укусил во второй раз.
Опытного мастера-конюха укусить непросто, но Коряжка старался.
Но к третьему разу он его точно терпеть не мог, потому что между вторым и третьим разом Коряжка влез в холодный склад для мяса, в овощной погреб, в аптекарский огород с травами и в портомойню. Что могло рыжей скотине понадобится среди грязного церберского белья — неизвестно, но удирая оттуда он опрокинул старшего портомоя, двух мальчишек-конюших, мастера-конюха и чан с золой…