Кортес во всех делах выказывал изрядную сноровку, вот и теперь он постарался подружиться со сторонниками Диего Веласкеса и, оделяя одних золотом, что мы наменяли, — а злато скалы ломит, — а других посулами, привлек их на свою сторону и освободил из заточения всех, кроме Хуана Веласкеса де Леона и Диего де Ордаса, коих держали в цепях на кораблях, однако вскорости он и их отпустил на свободу, и, как вы дальше увидите, стали они ему самыми добрыми и истинными друзьями, — а все сделало золото, перед ним ничто не устоит.
Когда все дела в лагере были вот так улажены, порешили мы отправиться в город, окруженный стенами, называвшийся Киауицтлан, и поставить там корабли у скалистой горы и гавани напротив того города, на расстоянии примерно в одну лигу. Помню, когда мы плыли вдоль берега, нам удалось убить большую рыбу, которую выбросило волнами на песок.
И вот достигли мы большой реки Уитцилапан, где ныне расположен город Вера-Крус; была она глубоководная, и мы на плохоньких каноэ, похожих на корыта, а также вплавь и на плотах переправились через нее. На другом берегу было несколько селений, подчинявшихся большому селению под названием Семпоальян[106], откуда и были родом те пятеро индейцев с золотыми кружочками в нижней губе, о коих я рассказывал, как они явились посланцами к Кортесу и как в нашем лагере прозвали их «лопелусио». Увидели мы там хижины, и идолов, и камни для жертвоприношений, и разлитую кровь, и благовония для курений, и перья попугаев, и множество книг из их особой бумаги, свернутой в свитки, вроде того, как в Кастилии скатывают сукно. Только индейцев не встретили ни одного, все убежали — они же не видели таких людей, как мы, и лошадей, а потому перепугались.
Там мы провели ночь, не поужинавши, ибо не было чем, а на другой день двинулись дальше в глубь их земли на запад — от берега мы отдалялись, а дороги не знали; встретились нам обширные луга, которые здесь называют «саванна», на лугах паслись олени, и Педро де Альварадо погнался за одним из них на своей гнедой кобыле и ударил его копьем, но раненый олень скрылся в зарослях, и поймать его не удалось.
Тем временем мы заметили, что к нам направляются двенадцать индейцев — то были жители того селения, в котором мы переночевали, они пришли к нам от своего касика и несли для нас кур и маисовый хлеб. Через наших толмачей они сказали Кортесу, что их господин посылает нам в подарок этих кур и просит прийти в его селение, которое, по их словам, было на расстоянии одного дня пути.
Кортес их поблагодарил, наговорил лестных слов, и мы пошли дальше и заночевали в небольшом селении, где тоже были следы многих жертвоприношений. Вам наверняка уже надоело слушать обо всех этих принесенных в жертву индейцах и индеанках, которых мы находили на своем пути, и в дальнейшем я не буду описывать, как выглядели их трупы и как были изуродованы, а только скажу, что в этом селении нас накормили ужином и мы узнали, что в Киауицтлан надобно идти через Семпоальян.
о том, как мы вошли в Семпоальян
Переночевали мы в этом селеньице вместе с двенадцатью индейцами, о коих я говорил, и, хорошенько расспросив, как нам пройти в город, расположенный на скалистой горе, рано поутру известили касиков Семпоальяна, что идем в их селение и чтобы они нас встретили добром, для чего Кортес послал туда шестерых индейцев, а остальные шестеро остались, чтобы нам стряпать пищу. И еще он приказал приготовить пушки, аркебузы и арбалеты, и все время впереди ехали верховые разведчики, осматривая местность, и прочие солдаты были наготове, и так мы продвигались вперед, пока не подошли к городу на расстояние одной лиги.
И когда мы к нему приблизились, навстречу нам вышли двадцать знатных индейцев, дабы от имени касика приветствовать нас, и они несли весьма ароматные шишечки с тамошних роз, которыми с превеликой учтивостью одарили Кортеса и наших всадников, и сказали, что их господин ждет нас в своем дворце, а как человек он весьма тучный и двигаться ему тяжело, то не мог сам выйти нас встретить.
Кортес их поблагодарил, и они пошли впереди нас. Проходя по улицам меж домами и видя такой большой город, какого до сих пор еще не встречали, мы немало ему дивились — весь он был в зелени, настоящий сад, на улицах толпы мужчин и женщин, вышедших на нас поглядеть, и мы от души восхваляли Господа за то, что нам удалось открыть столь благодатную землю.
Наши конные разведчики первыми прискакали на обширную площадь и побывали во дворах тамошних домов, а стены домов, видать, совсем недавно были побелены и сверкали белизною — индейцы на это большие мастера, — и вот, одному из всадников померещилось, будто эти белые блестящие стены сделаны из серебра, и он помчался во весь опор доложить Кортесу, что тут стены домов серебряные. Донья Марина и Агилар, однако, сказали, что это блестит мел или известка, и немало было смеха над этим «серебром» и поспешностью разведчика, — потом мы всегда над ним трунили, что все белое ему кажется серебром.
Но оставим шутки, я лучше расскажу, как мы подошли к дворцу и толстый касик вышел в патио встретить нас — он впрямь был очень толстый, и я так и буду его называть, — и он выказал Кортесу великое почтение и окурил его, как полагалось по их обычаю, и Кортес его обнял. Затем нас повели в весьма красивые и просторные покои, где все мы уместились, дали нам поесть и поставили корзины со сливами, а их тогда было изобилие, ибо настала их пора, и маисовый хлеб. Поскольку пришли мы туда голодные и давно не видевшие такого изобилия еды, назвали мы то селение Вильявисиоса[107], а кое-кто величал его Севильей.
Кортес приказал, чтобы никто из солдат не причинял индейцам неприятностей и не отдалялся от площади; и когда толстому касику доложили, что мы поели, он прислал сказать Кортесу, что хочет к нему прийти, и вскоре появился с большой свитой знатных индейцев, и у всех были в нижней губе большие золотые кружки и на плечах богатые накидки.
Кортес тоже вышел из покоев навстречу и, изъявляя сердечную любовь и благодарность и говоря лестные слова, опять обнял касика. Затем толстый касик распорядился принести приготовленные им дары — изделия из золота и одежду, хотя было всего этого немного и небольшой ценности, и сказал Кортесу: «Лопе лусио, лопе лусио, прими благосклонно это наше подношение», и еще прибавил, что, будь у него больше, он бы все отдал.
Кортес с помощью доньи Марины и Агилара ответил, что хотел бы отплатить добрыми делами и что, ежели у них есть какая надобность, пусть скажут, и он для них готов все сделать, ибо мы подданные великого государя, императора дона Карлоса, который повелевает многими королевствами и землями, и посылает нас искоренять несправедливости и карать злодеев, и велит, чтобы больше не приносили в жертву живых людей, и еще Кортес растолковал им многое другое касательно нашей святой веры.
Выслушав все это, толстый касик начал вздыхать и горько жаловаться на великого Моктесуму и его правителей, говоря, что они недавно подчинили его своей власти и отобрали все его золотые драгоценности и так притесняют его народ, что никто тут не смеет ослушаться их приказов, ибо Моктесума правит большими городами и многими землями и подданными и располагает могучим войском.
Кортес, выслушав жалобы толстого касика, понял, что покамест не может ничем помочь, и сказал, что со временем постарается отомстить их обидчикам, а теперь, мол, ему надо вернуться к своим «акальи» — так на языке индейцев называют корабли — и поселиться и основать свое государство в городе Киауицтлане, и когда он там будет жить, то они смогут поговорить более обстоятельно. Толстый касик на это отвечал ему весьма дружелюбно.
На другой день поутру мы вышли из Семпоальяна и с нами более четырехсот индейцев-носильщиков, коих в тех краях называют «тамеме» — они могут нести на спине по две арробы и идти с этим грузом пять лиг. И когда мы увидели столько индейцев-носильщиков, то сильно обрадовались, — ведь прежде тем из нас, у кого не было индейцев с Кубы, коих во всем нашем флоте насчитывалось всего пять-шесть человек, приходилось самим таскать на плечах наши мешки. Донья Марина и Агилар сказали, что в этом краю, когда здесь мир, касики обязаны, не спрашивая, чей груз, предоставить путникам тамеме, и в дальнейшем мы, где бы ни проходили, всюду требовали себе носильщиков.
Простясь с толстым касиком, Кортес и все мы пошли дальше и заночевали в небольшом селении близ Киауицтлана, тоже покинутого жителями, и индейцы из Семпоальяна принесли нам ужин.
о том, как мы вошли в Киауицтлан, город, окруженный стенами, и как там встретили нас с миром
На другой день, часов около десяти, мы подошли к крепости, то есть к городу Киауицтлану, расположенному средь высоких скал с отвесными склонами, так что, вздумай они сопротивляться, взять его было бы трудно. Шли мы в порядке, боевым строем, с артиллерией впереди, предполагая, что нас ждет сражение, — так мы и поднялись к той крепости, готовые в случае чего исполнить свой воинский долг.
Пройдя до самой середины города, мы не встретили ни одного индейца, с кем могли бы поговорить, что немало нас удивило, — все они, видя, что мы поднимаемся по склону к их домам, сбежали от страха в тот же день. Когда ж мы взошли на самое высокое место в крепости, на площадь, вкруг которой стояли их капища и большие храмы с идолами, то увидели там полтора десятка индейцев в богатых одеждах, каждый держал глиняную курильницу с благовониями. Приблизясь к Кортесу, они окурили его и нас, солдат, стоявших вблизи, и с глубокими поклонами сказали, что просят извинить за то, что не вышли нам навстречу, и что они приветствуют наш приход и предлагают отдохнуть, — укрылись они, мол, из страха, желая поглядеть, какие мы, ибо боялись нас и наших лошадей, и что в эту же ночь прикажут всем жителям возвратиться в город.