если» нарастал, Маше не хватало дыхания, она постоянно зевала и дрожала от холода, хотя и в зале, и за кулисами было душно от большого количества людей. Мама взяла её за руки и твёрдо сказала: «Ты справишься с чем угодно, моя птичка. Я в тебя верю». Сейчас Маша верила в Егора и в себя больше чем когда-либо.
Есть на свете цветок алый-алый,
Яркий, пламенный, будто заря,
Самый солнечный и небывалый,
Он мечтою зовётся не зря.
Может, там за седьмым перевалом
Вспыхнет свежий, как ветра глоток,
Самый сказочный и небывалый,
Самый волшебный цветок[2].
Маша пела, и идти по мосту становилось легче. Егор представлял, как они преодолеют бездну и ущелье и выйдут к солнцу. Ведь могло же быть солнце тем волшебным цветком из песни.
Из бездны вырастали то конь с восемью ногами, то исполинский волк.
– Неужели они жили у нас? – спросила Маша. – Ведь на Перепутье все из нашего мира? И как люди их не замечали?
– Может, и из вашего, – буркнул Егор. – Раньше люди в них верили, потом перестали. И они все стали сказками. А сказки – волшебный мир, который хочет быть познанным, но неразгаданным.
– Ты опять умничаешь? Я тоже много знаю! Про циклопов читала, – Маша указала на одноглазую женщину с взлохмаченными волосами, разделёнными пробором на чёрную и красную половины, – в древнегреческой мифологии царь Итаки Одиссей сражался с циклопом Полифемом, – Маша гордилась познаниями в мифологии. – Не помню, были ли там циклопихи. Ну, женщины-циклопы. А про таких точно не читала!
Она кивнула на колесо с немигающими глазами по всему кругу, которое катилось рядом с ними.
Пленники бездны не обращали внимания на детей, они проходили от края до края и исчезали, чтобы через некоторое время появиться вновь. Из глубины, разбрасывая сумеречные клочья, вылетела птица. Она прошелестела крыльями совсем близко, дети отлично рассмотрели красочное оперение. Её красные, зелёные, жёлтые, золотые, серебряные, лиловые и бирюзовые, оранжевые и синие, багровые и чёрные, белые и прозрачные, будто хрустальные, перья звенели. Крылья возносили покрытое шерстью тело. Сверкал сталью клюв, тянулся позади длинный хвост, тоже полный бликов и переливов цвета.
– Она сейчас вырвется! – ликовала Маша.
Птица поднялась выше над пропастью и устремилась к желанному краю. Но, достигнув определённой высоты, ударилась о невидимую преграду и рухнула в пропасть. Вновь и вновь её постигала неудача, она снова взлетала, каждый раз с большим трудом.
– Выбраться можно лишь по мосту, – догадался Егор, – но они его не видят.
– Значит, надо ей помочь, – Маша побежала вперёд, забыв о том, что надо ступать осторожно, забыв, что бежит в темноте по мосту над пропастью. Егор не успел её остановить. Девочка подняла руку и громко позвала:
– Сюда! Лети сюда!
Птица раскрыла клюв, издала прерывистый крик, взвилась и полетела к Маше.
– Она видит меня!
Из мрака высунулись головы исполинов. Пустые глаза следили за птицей.
– Ты сможешь, – подбадривала птицу Маша, – лети ко мне!
Птица выписывала круги. Неведомая сила не позволяла ей приземлиться на мост, но круги сжимались. Машины крики помогали птице, и она клекотала в ответ, прорываясь к девочке. Забытые прибывали. Они следили за попытками птицы, переглядывались и кивали. Они словно забыли о своём бесцельном шатании в бездне и теперь поддерживали птицу в её стремлении вырваться.
– Ты уверена, что поступаешь правильно? – позвал Машу Егор.
– Представь, – ответила Маша, не оборачиваясь, – бесконечно ходить туда-сюда, не в силах выбраться, не видя ничего, кроме темноты. Они забытые не потому, что их не помнят, а потому, что они сами не помнят себя!
– А если она злая?
– Нет, я чувствую! Я больше не хочу бояться! Даже если она и была когда-то злой, я хочу, чтобы она стала доброй сейчас. Я верю, что это наша птица удачи!
Маша от всей души надеялась, что птица принесёт им удачу. В сказках животные помогали Ивану-царевичу, Емеле или Василисе Премудрой. Коровы и щуки, коты и коньки-горбунки, лягушки, собаки, пчёлы. Даже медведи и волки приходили на помощь. Маша пыталась вспомнить птиц среди сказочных помощников: «Утка была, кажется, сорока ещё, мудрый орёл и жар-птица!» Память подсказывала, что жар-птица чаще клевала золотые яблоки, чем помогала герою, но Маша не слушала. Она повторяла про себя: «Пусть птица сядет на мост! Пусть у меня всё получится!»
Запястье обожгло огнём, змеиный браслет Ночной Матери зашевелился. Змейки испугались приближающегося крылатого создания. Маша обрадовалась, она точно всё делала правильно. «Такая красивая, такая сильная, она обязательно мне поможет!»
– Ну же, ещё разок, – подбодрила Маша птицу, которая почти прорвалась к ней. Раздался оглушительный, победный клёкот, мост вздрогнул, из пропасти послышался рокот одобрения. Фигуры утонули в сумерках, вокруг стихло. Птица села на мост на расстоянии вытянутой руки от Маши.
– Ничего себе, – не сдержалась девочка, – всем птицам птица!
Птица склонила голову, как обычный дворовый голубь, но глаза у этого голубя были цвета морской волны. Они покрывались тонкой серебристой плёнкой, как пеной, так птица моргала. То становились мутно-зелёными, неживыми, то очищались и обращались в бездонные пропасти, как та, из которой птица выбралась. От крыльев исходило тепло, Маша обняла жаркую шею птицы.
– Здравствуй, девочка, – птица приняла ласку Маши, обняла крыльями в ответ, – я Нагай-птица, мать крылатых созданий. За то, что ты освободила меня, я выполню любую твою просьбу!
Егор не понимал, что творилось у него в душе. Он метался между смелостью, напоминающей ему полёт Нагай-птицы, и отчаянием, парализующим ноги. Между радостью оттого, что каждое новое преодолённое препятствие приближало его свободу, и страхом перед ведьмой, которая всё равно одержит над ним верх. Между восхищением Машиной верой и удивлением от её наивности. Пока Маша обнималась с четырёхлапой Нагай-птицей, к сердцу Егора подбирался шёпот желтоглазых. «Она нашла себе очередного друга. Легко она разбрасывается близкими людьми: отдала родного брата, Платона отдала и тебя отдаст крылатому монстру». Шепотки поднимались из солнечного сплетения, вызывая боль под рёбрами. Егор превращался в пещеру, набитую желтоглазыми, с их ехидным лязганьем зубами. «Знаешь ли ты, чем питается Нагай-птица?» – допытывались они. Егор замотал головой, чтобы прогнать навязчивые вопросы, но желтоглазые не сдавались: «Мы подскажем тебе. Мясом! Она питается мясом и не прочь попробовать крольчатины!»
– Глупости! – Егор обхватил себя за плечи. Маша и птица подняли головы.
– Мне мама читала сказку про молодильные яблоки и живую воду. – Маша излучала восторг. – Там Нагай-птица помогла Ивану-царевичу выбраться из ямы.
– А я этой сказки не помню, – напрягся Егор. «Я вообще не помню, читала ли мне сказки мама. Наверное, читала. Ведьма много рассказывала, но её сказки заканчивались одинаково…» – подумал он и наконец подошёл к Нагай-птице.
Морские глаза смотрели с любопытством. Изредка птица испускала тихий клёкот. Когда открывала клюв, то сперва издавала короткую трель:
– За время жизни человека рождается цветок, дерево и птица, олицетворяющие его счастливую судьбу. Видела ли ты цветок и дерево, к которым подойти стремилась?
– В лесу было дерево, ель, мы прятались под ним от дождя, – ответила Маша, – а на холмах, среди фиолетовых цветов был один красный.
– Дерево помогло тебе. Если бы сорвала цветок, то и на холмах сумела бы избежать бед. Ну да ничего… я твоя птица, девочка. А для кого-то, – птица обратилась к Егору, – рождается другой человек. Удивительно, что вы двое встретили свою судьбу на Перепутье. Человеческие дети так близко к Истоку! Чудно!
– Нам как раз к Истоку и нужно. Ты донесёшь нас туда?
Егор зажал себе рот, искренне жалея, что не может остановить поток Машиной радости. Птица ответила ласково:
– Крылья мои наотдыхались вволю. Расправлю, проснутся ветра, забурлят моря и океаны, поднимутся волны до самого неба. Закричу над бурей, острова под воду уйдут. Любые расстояния преодолею, само время обгоню.
От этих слов птицы у Маши разгорелись глаза, она тихонько шептала Егору:
– Ура, ура.
– Но до Истока каждый сам идти должен, – договорила птица, и плечи Маши поникли.
– Ты же сказала, что любое желание исполнишь?
«Всегда так, – зашевелились в Егоре желтоглазые, – наобещает с три короба, а когда до дела дойдёт, бегом на попятную. Птице вы на один клевок. Тюк, и всё тут!»
– То не моя воля, – объясняла птица Маше. – Исток охраняет Страж. Впускает лишь тех, кто Истоком призван. Твоя судьба – дойти до трёх рек, я лишь могу обещать удачу.
– Ничего, Маш, – произнёс Егор, – мы сами. До Истока дойдём и с ведьмой справимся.
– Не печалься, дитя, – попросила птица, – ты дошла столь далеко, смогла освободить меня от векового заточения. Такое горячее сердце и воды Истока обернёт вспять.
– Горячее сердце, – повторила Маша.
Отказ огорчил её. Но Нагай-птица изо всех сил старалась помочь хотя бы советом. Маша уже получала подсказки от Лодочника, от Вирь-авы, от Хранителя. Лодочник сказал, что в пути ей помогут горячее сердце, верная дружба и настоящая любовь. Выходило, что горячее сердце у самой Маши. А верная дружба? Егор, превозмогая страх перед птицей и головокружительной высотой моста, стоял рядом и обещал, что они справятся. Вот же верная дружба. И самая настоящая любовь вела Машу через тёмный мир Перепутья.
От этой идеи Маша приободрилась.
– Я всё равно рада, что встретила тебя, – обратилась она к птице.
– У меня есть ещё одно напутствие, – птица прищурила ясные глаза, – избавься от своего браслета. Чувствую силу, исходящую от него. Руку жжёт, тянет, зовёт да во тьму ведёт.