– Если что, я тебя выкину, так и знай! – пообещала она камню на бегу.
– Возьми меня, – благодарно ответил камень из кармана.
Глава шестая. В тёмный лес
Сине-зелёный лес обступал детей. Хвойные деревья росли вперемешку с лиственными. Густые, с синеватым и серебристым отливом иголки приглушали зелень листьев, оттого цвет у леса был какой-то морской. К тому же и листья, и хвоя, и земля под ногами напитались влагой. Холодные капли падали с ветвей Маше за шиворот, белые кеды облепила вязкая грязь. Маша задрала голову, посмотреть на тучи, прибавившие ей испытаний, но неба тоже не увидела – одни стволы и кроны. Лес явно не обрадовался непрошеным гостям, давил со всех сторон тёмной чащей.
Маша попыталась определить, какие деревья росли в этом лесу. Что здесь ель, что сосна, что граб, а что дуб? Дуб она отличила бы сразу. Кто же не знает главного украшения могучего дерева – желудей? Но деревья не желали быть узнанными. Они походили на все известные деревья разом и ни на одно конкретное. Маша долго стояла под странным дубом и разглядела желуди, почему-то красные. Листья у дуба-притворщика были заострённые, тёмно-синие. На ближайшей ёлке росли голубые цветы.
Это противоречило тому, что рассказывала учительница на уроках окружающего мира.
Мальчишка, чьего имени Маша до сих пор не спросила, шёл далеко впереди. Платон проснулся и бежал за новым спутником вприпрыжку. Маша надулась, она не ожидала, что спаситель придётся Платону по душе.
– Эй, может, меня подождёте? – крикнула она.
– Давай быстрее! – ответил мальчишка.
«Он что, других слов не знает?» – злилась Маша.
Чем дальше заходили в странный лес, тем больше Маша понимала, что они неправильные, притворяются. Лес и мальчик. Маша решила называть мальчишку Егором, ведь надо было как-то о нём думать. Егором звали самого противного одноклассника – Егора Косицина, который придумывал всем неприятные прозвища, опаздывал на уроки и целый день жевал жвачку. На самом деле Маша считала Косицина противным именно из-за жвачки. Если ему делали замечание, он выплёвывал жвачку и клеил под парту. Но в отличие от других мальчишек не забывал о ссохшейся резинке, а отколупывал её на переменке, кидал в рот и жевал громко и гордо.
Новый Егор не чавкал и не тянул в рот всякую гадость, но раздражал так же сильно. Он откуда-то знал многое о Платоне, да и о Маше тоже.
– Она обязательно сдержит обещание, – говорил он малышу, – вот увидишь! Ты дойдёшь до Хранителя, а тот отведёт тебя к папе.
– Откуда ты знаешь, что к папе? Может, к маме? – вмешалась Маша. Она наконец догнала мальчишек.
Они оба уставились на неё большими глазами.
– Я тебе ничего не говорила о его маме, – продолжала девочка.
– Мне Платон рассказал. Всё-всё рассказал. Как ехал в автобусе с мамой, как автобус превратился в лодку, а водитель – в Лодочника. Как его высадили вместе с тобой на Перепутье.
– Ерунда! – не поверила Маша: «Нашёл дурочку!» – Не мог он тебе этого наговорить. Он и не разговаривает толком.
– Ты просто его не спрашивала. Да, Платон?
Платон закивал и протянул Маше ручку. Маша сжала его ладонь, но от новоиспечённого Егора не отстала.
– А ты сам кто? Появился из ниоткуда, спас нас, – она замолчала, размышляя, поблагодарить спасителя или нет, – затащил в лес. Мне Лодочник сказал: на Перепутье всё не то, чем кажется. Ты кто? Призрак? Колдун? Оборотень?
Мальчик вздрогнул.
– Я проводник, такой же, как Лодочник. Почти такой, он древний и сильный, а я пока учусь.
Он подбирал слова, нервничал. Маша не поверила ему ни на секунду.
– Выведешь нас к кролику и пятёрку получишь? – съехидничала она.
– Ага, – мальчик откинул спутанную чёлку. – Разрешат помогать не только маленьким девчонкам, но и взрослым, умным людям.
«Гадский тип, – Маша не заметила, как подумала папиным выражением. – Нет, он даже хуже Косицина!»
Но лес был куда гаже обоих Егоров.
Капли, бьющие Машу по голове, носу и по рукавам ветровки, отливали красным. Мальчики растирали капли и выглядели так, будто измазались вареньем или борщом забрызгались. Маша воображала варенье и борщ, чтобы не думать о чём-то пострашнее.
Между стволами то и дело зажигались жёлтые огни, перемигивались, потом горели ровно и долго. То тут, то там под жёлтыми точками мерцали белые вспышки. Маша вспоминала детские сказки про волков. «Я серый волк, зубами щёлк… Вдруг и впрямь волки!» Маша прижалась к Платону, покосилась на Егора, тот тоже держался как можно ближе. «Боится. Значит, никакой он не колдун. Колдуны ничего не боятся, потому что сами на людей страх наводят. Оборотень он! А если, – от внезапной мысли Маша похолодела, – он сам волк? И ведёт нас к голодной стае!»
В подтверждение догадки послышался далёкий вой.
– Ветер, – сказал Егор Платону, – воет между деревьями.
Кто-то взял низкую ноту, загудел громче, поднялся выше, как в минорной гамме, и закончил высоко и протяжно. Вой перешёл в визг и оборвался, чтобы начаться сначала, с низкого гудения, от которого шевелилась земля под ногами. Дождь набирал силу. Капли отскакивали от земли, разбрызгивали грязь. Белые Машины колготки, то, что от них осталось после встречи с колючками, покрылись коричневыми кляксами. Маша тёрла грязь, потом тёрла нос, подтягивала лямки рюкзака и косилась на мальчишку. «Попросить его понести рюкзак? Согласится? Ну нет… я сама смогу!»
Платон хныкал и оттягивал руку.
– Надо где-нибудь переждать, – Егор потащил Платона к ближайшей ели.
– Мы тут не поместимся, – запротестовала Маша. – Поищем дерево побольше.
– Поместимся! – настаивал Егор. – Иди сюда, скорее.
Маша, гордо вскинув голову, зашагала дальше. Дождь перешёл в наступление, капли превратились в ледяные стрелы и атаковали Машу. Били в спину, хлёстко царапали лицо. Маша зарычала от злости и сдалась, лес выстраивал перед ней стену красных струй, заполняя пространство между деревьями. Единственный просвет был как раз под ветвями ели, где спрятались Егор и Платон.
Маша встала подальше от Егора. Капли падали с ветвей ей за воротник. Она подошла чуть ближе к мальчику, ветви поднялись и вытянулись. Маша обнаружила, что ель разрастается, предоставляя им надёжную защиту от дождя.
– Видишь, как бывает, – сказал Егор. – Перепутье не поймёшь. Оно помогает, когда не ждёшь.
Лес бушевал, деревья стонали, жаловались на порывы ветра. Вой снова набирал высоту.
– Это ветер, – Егор продолжал строить из себя умного.
– Никакой не ветер, – прошептала Маша, – ему больно.
– Бона? – тоненько переспросил Платон.
– Да! И одиноко, – Маша не понимала, почему шепчет. – Оно плачет, жалуется. Я думаю, что дождь – его слёзы. Наверное, у него что-то болит.
– Или у него что-то украли, – тоже шепнул Егор. – Что у тебя в кармане? – спросил он громче.
Маша встрепенулась. Она не сказала ему о находке на холмах. И не ожидала, что он догадается.
– Так, камушек подобрала.
– На холме? – предположил Егор.
– Да, – с вызовом ответила Маша, – там столько камней валялось, один ко мне попросился. Теперь у меня есть друг!
Последней фразой Маша указала мальчишке, что как раз он ей не друг.
– Камень говорил с тобой? – не поверил Егор.
«Ага, не всё ты знаешь!» – обрадовалась Маша и вытащила камень из кармана.
– Говори, – приказала она.
Камень не отреагировал.
– Ну, давай, говори!
Камень хранил молчание. Егор и Платон наблюдали, как Маша перекидывает камень с ладони на ладонь, трясёт и повторяет: «Скажи что-нибудь, пожалуйста».
– Он сказал: «Возьми меня», я не вру, – с досадой проговорила Маша.
– Да ладно, я верю, – хитро улыбаясь, успокоил её Егор. Выглядел он один в один как противный Косицин, только у Косицина волосы светлые и нос курносый. – Хорошо иметь молчаливого друга, никогда не надоест!
– Ах ты. – Маша замахнулась камнем. В шутку, конечно.
Что-то расслабилось внутри, как будто сильная рука сжимала душу, если душа сидит между рёбрами и желудком, и отпустила. Маша рассмеялась, Егор с готовностью поддержал её смех. Платон тоже смеялся и икал.
– Есть хочу, – произнёс он.
Глазам Платона возвращался цвет, медовый, светло-карий.
Маша тоже хотела есть. В сновидении, навеянном Сонными холмами, еда вкусно пахла и жевалась как настоящая, но теперь в животе урчало.
– В любом лесу полным-полно ягод, – сказала она, – найдём съедобные. Что тут есть?
Разглядеть что-то съедобное мешала пелена дождя. Но Перепутье и тут решило им помочь. Из-под земли прямо у ног детей повыскакивали грибы с шапочками разных форм и размеров. Закучерявились небольшие кустики ежевики и малины. Лес угощал детей.
– Ягодки, – Платон сорвал малину, но Маша остановила его.
– А это не обман? – Она растерянно посмотрела на Егора.
Егор подошёл к кусту малины, принюхался, кончик его носа смешно зашевелился.
– Можно есть. – Он оторвал ягодку и засунул в рот. – Можно! – подтвердило его довольное лицо.
Маша с Платоном накинулись на ягоды.
– Грибы трогать не будем, – сказала Маша малышу.
Платон измазался ягодным соком и выглядел куда ярче, чем прежде.
Егор не сорвал больше ни одной ягодки, стоял и прислушивался. Маше почудилось, что уши мальчика стали длиннее.
– Не стоит задерживаться, – сказал Егор. – В лесу много разных существ, не все они рады нашему вторжению.
Лес ответил на упоминание о нём. Дикий вой, замолкший, когда дети обрадовались ягодам, затянул низкую ноту, набрал силу и высоту и летел между деревьями, громкий и почти осязаемый.
– Кто же так воет? – поёжилась Маша.
Платон опять икал.
– Пить, – канючил он.
Маша уставилась на Егора.
– Наверное, мы найдём ручей, когда дождь закончится, – пообещал он малышу. – Дождевую воду точно пить не станем.
– Спасибо тебе, – сказала Маша. Искренне, как следовало сказать ещё на холмах. – Не знаю, что бы мы без тебя делали.